Гитлер невысоко ценил интеллектуальные качества высококультурного немецкого народа. Пропаганду строил в расчете на то, что у людей в голове – одна извилина, да и та – след от фуражки. Срабатывал такой подход хорошо, несмотря на Гёте с Шиллером, протестантскую этику и магдебургское право.
«Он хотел освободить политическую пропаганду от половинчатых утверждений и сложных определений, которые могли бы побудить к сравнениям и сомнениям. Поскольку “массам”, как он вычитал у Ле Бона, незнакомы сомнения в правоте, тяга к истине и неопределенность, поскольку их реакция всегда проста и преувеличенна, поскольку они немедленно прибегают к крайним мерам и невосприимчивы к логическим построениям, он был твердо убежден, что должен соответствующим образом обращаться к ним и поступать с ними. Поэтому в пропаганде у него существовали только “добро или зло, любовь или ненависть, правота или неправота, правда или ложь и никаких половинчатостей и т.д.” <…> Для практической политической деятельности он делает вывод в духе Ле Бона: “Любая действенная пропаганда должна ограничиваться очень немногими моментами, чтобы буквально каждый, слыша эти слова, мог представить себе то, что требуется. Если пожертвовать этим принципом в угоду многосторонности, то эффективность распыляется, так как толпа не в состоянии ни переварить этот материал, ни запомнить его. От этого результат ослабевает и, в конечном счете, исчезает”. Для “интеллигенции или тех, кто в последнее время охотно называет себя этим словом, <…> существуют научные аргументы, которые отличаются от пропаганды так же, как плакат от картин, о выставке которых он извещает”. Таким образом, пропаганда, по убеждению Гитлера, должна “во все большей степени обращаться к чувствам, чем к так называемому разуму”. <…> Так как Гитлер считал, что пропаганда необходима “не сама по себе, а как средство для достижения цели, заключающейся в создании массового политического движения, она должна быть народной и соответствовать “духовному уровню самого ограниченного человека из тех, на кого направлена”» [Мазер В. Адольф Гитлер. Минск, Попурри, 2004: стр. 381 – 383].
Видео дебатов «Почему Россия отстала?» Дмитрия Травина и Сергея Сергеева, модерация Сергея Бойко, которые состоялись 30.01.2025 года в Москве..
Ссылка на YouTube
Ссылка на Boosty
СССР в карикатурах | квартирник с экономистом Дмитрием Травиным в арт-пространстве mArs 🐊
У Дмитрия вышла новая книга "Как мы жили в СССР". Но за ее пределами осталось множество забавных и поучительных иллюстраций, подобранных автором из журнала "Крокодил" 1970-х гг. Демонстрируя эти иллюстрации, лектор расскажет о том, почему советская экономика работала настолько странно, что нынешнему молодому поколению даже трудно это понять.
23 января | Чт | 19:00
Марсово поле 3
🎫 Билеты
В 1991 году Дмитрий Травин работал в Комитете по экономической реформе Ленгорисполкома под руководством Анатолия Чубайса. До 1993 года был обозревателем газеты «Час Пик», затем — газет «Санкт-Петербургское Эхо» и «Дело». Публиковался в журналах «Звезда», «Нева» и других изданиях, выступал как эксперт на радио и телевидении.
Награжден Гран-при конкурса «Золотое перо» 2003 года, лауреат Международной Леонтьевской медали «За вклад в реформирование экономики» (2008).
#Mars_квартирник
Наверное, каждый из тех, кто читал «Как мы жили в СССР», обратил внимание на то, что я посвятил эту книгу памяти Бориса Максимовича Фирсова – создателя и первого ректора Европейского университета в Санкт-Петербурге. Надеюсь, книга вышла достойной памяти этого великого человека. А если я где-то недотянул, недоработал, недодумал и недопонял, полагаю, Борис Максимович, глядя сверху на нашу интеллектуальную суету, меня все же простит. Он ведь всегда был добр и великодушен. Он жил для университета, для тех, кто работал и учился в нем, для тех, кто писал книги, пытаясь как-то осмыслить наш мир. Моих книг просто не было бы вообще, если бы не фирсовский университет и те возможности, которые он дал.
Прошел ровно год с того дня, как мы остались без Бориса Максимовича. Я очень часто его вспоминаю. И чувствую, что ход воспоминаний со временем меняется. Сначала я больше думал о наших былых встречах, об общении на семинарах, о беседах в его маленькой скромной квартире на Петроградской стороне и о том, что Фирсов – ровесник моего отца – был для меня чем-то вроде отца научного. Не учителя, пожалуй, а, скорее, человека, заботившегося о всей университетской «молодежи» вне зависимости от того, кто, где, когда и у кого учился. Но сегодня я думаю обычно о значении Фирсова, как личности, как самой крупной фигуры из тех, с кем мне доводилось встречаться. Масштаб его личности не определялся должностью и степенью. Подобные вещи трудно объяснять тем, кто не знал Бориса Максимовича, но для меня его величие очевидно. Он был далеко не самым известным петербуржцем, однако, бесспорно, одним из самых крупных.
Его университет в Санкт-Петербурге – это в полной мере Фирсовский университет. Как Шанинка в Москве. Надеюсь, он когда-нибудь станет Фирсовским совершенно официально. Хотелось бы верить, что к столетию со дня рождения Бориса Максимовича. По понятным причинам, такие сроки сейчас маловероятны, но хочется верить в лучшее. Хочется верить в историческую справедливость.
Как-то раз Чехов написал: «Медицина – моя законная жена, литература – любовница. Когда надоедает одна, я ночую у другой». У меня с этим еще сложнее. Давным-давно, совсем юным и неопытным, я сошелся с экономикой. Жить с ней было скучно, хотя, надо признать, она многому меня научила. Если бы не экономика, я не стал бы в начале девяностых довольно востребованным журналистом. Мне просто нечего было бы сказать. А так журналистика стала моей первой настоящей страстью. Я ушел к ней от экономики и никогда об этом не жалел.
В начале девяностых журналистика еще не выглядела второй древнейшей профессией. Она была молодой, искренней и по-настоящему привлекательной. Она уводила к себе людей от экономики, истории, филологии, юриспруденции и даже естественных наук. Жизнь с экономикой была бы, конечно, надежнее. С ней можно было легко дотянуть до старости, закрывшись разнообразными схоластическими построениями от всяких житейских бурь. Но жизнь с журналистикой была настоящей жизнью. Или так мне, по крайней мере, казалось долгие годы.
Затем она состарилась и стала продажной. Но главной проблемой оказалось другое. Когда страсть ушла, открылась вдруг пустота прошедших лет. Они были прекрасными, но пустыми. Увы, так бывает. Казалось, журналистика воспитывает тысячи людей, однако со временем выясняется, что у нее нет ни детей, ни воспитанников, ни даже учеников. Семью с ней создать невозможно.
Семью я создал ближе к старости с исторической социологией. Какое-то время еще бегал от нее к журналистике. Казалось, можно переночевать у той, коль утомила другая. Социология всё терпела и принимала обратно. Но вот, наконец, стало ясно, что здесь находится тот мой дом, который я много лет искал. Здесь можно создать что-то стабильное, что-то значимое, что-то такое, в чем останется навсегда частичка меня. В этот дом я стянул всё, накопленное за долгие годы жизни. И именно здесь я перерабатываю свою настоящую жизнь в страницы настоящих книг. Здесь нет уже бурной страсти, но есть большая любовь.
Говорят, порой, будто Церковь с ее неизменностью, ее стабильностью, ее традицией, тянущейся через много веков, – это якорь, помогающий обрести себя в нашем быстро меняющемся мире. Увы, это, конечно, не так. Я в прошлом пытался цепляться за этот «якорь», но он неизменно оказывался флюгером. Иначе, наверное, и быть не может в ситуации, когда Церковь – не только посредник в общении с Богом, но также и социальный институт, регулирующий поведение масс, а часто еще и институт политический, имеющий свои интересы в суетном мире.
Якорь – это, пожалуй, музыка. Петербургская филармония и сейчас все та же, как полвека назад, когда я, кажется, в первый раз посетил этот строгий зал с рядами белых колонн. Она все та же, как тридцать три года назад, когда мы с женой, только что расписавшись, пошли сюда слушать концерт. Суетный Мариинский постоянно гонится за временем, за богатой публикой, за деньгами и всемирной славой, а Филармония возвращает нам время, которое кажется порой навсегда утраченным. Здесь все тот же Вивальди, все те же овации после концерта, все та же публика. Все та же музыка, которую запросто можно услышать бесплатно, включив дома компьютер, но которая привязывает нас к жизни лишь в этом старинном зале.
Здесь нынче все те же старушки, что слушали музыку лет пятьдесят назад. Все та же старая ленинградская интеллигенция. Господи, как же они еще сохранились? Как уцелели здесь, если их нет уже ни на Невском проспекте, ни в Летнем саду, ни на каналах. Смотришь и понимаешь, что эти старушки – твои ровесницы, что сам ты уже совсем не мальчишка начала семидесятых, что время летит, что скоро трагизм Шопена придет на смену торжественности Вивальди, что стены Филармонии не ограждают от суеты Невского проспекта… И все же, может жизнь не уходит совсем, если есть еще место, где она замирает хотя бы на пару часов, вызывая из тайников старинного зала музыку, звучавшую здесь полвека назад?
Я, конечно, не берусь предсказывать, какой будет политика Дональда Трампа в отношении России и Украины. Слова его могут сильно расходиться с делами. Но общая логика, кажется, намечается.
Тридцать лет назад известный американский политолог Самуэль Хантингтон предложил для администрации своей страны стратегию, при помощи которой США могут реально сохранять свое влияние в тех точках мира, которые для них важны. Слегка упрощая, смысл рекомендаций можно выразить так. Подобных точек по всему миру находится много. Если навалиться на каждую, то «пупок развяжется». Даже у такой великой-превеликой страны как Америка. Если не учитывать реальные возможности проведения американских интересов, можно просто увязнуть в многочисленных конфликтах, которым не будет конца. И, возможно, потом придется выходить из них с потерей для американского авторитета и американского влияния.
Одна из главных проблем в этих конфликтах состоит в том, что в мире есть ряд стержневых держав, достаточно сильных для того, чтобы отстаивать собственные интересы в больших регионах мира (цивилизациях, как выразился Хантингтон), несмотря на позицию Соединенных Штатов. Державы эти, может, и недостаточно сильны для того, чтобы американцев победить, но достаточно – для того, чтобы создать им серьезные проблемы. Поэтому все вопросы в соответствующем регионе американская администрация должна решать совместно со стержневой державой.
Одной из таких стержневых держав Хантингтон считал Россию, имеющую свои интересы на постсоветском пространстве и ядерное оружие, которое не позволяет российскими интересами пренебрегать. Таким образом, по мнению Хантингтона, осуществление американской политики на постсоветском пространстве должно учитывать интересы России, даже если Соединенным Штатам это не очень приятно.
Советами Хантингтона американский истеблишмент пренебрегал. Иногда по объективным причинам (в исламской цивилизации просто нет стержневой державы), иногда по субъективным. Соответственно, проблемы решались плохо или не решались вообще. Не исключено, что настал тот момент, когда новая администрация к Хантингтону, ставшему уже классиком науки, прислушается.
Подробнее о концепции «столкновения цивилизаций» и взглядах Самуэля Хантингтона я писал в книге «Как государство богатеет. Путеводитель по исторической социологии».
Перед Новым годом я обещал, что вскоре вернусь к рассказу о моей книге, которая будет издана в 2025 году. И вот "Горький" опубликовал часть предисловия, в котором подробно рассказывается о том, что это за книга. Называется она "Пути России от Ельцина до Батыя. История наоборот". https://gorky.media/fragments/istoriya-naoborot/
Читать полностью…
Честно признаюсь, когда-то я полагал, будто поражение во Второй мировой войне отучило немцев от склонности к нацизму и авторитаризму. Мол, проигравшие должны были размышлять рационально: раз Гитлер довел нас до катастрофы, значит, гитлеризм порочен. Книга «Немецкая осень» (СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2023) шведского журналиста Стига Дагермана, посетившего разгромленную Германию в 1946 г., полностью опровергает мои вчерашние воззрения. Немцы действительно вели себя вполне рационально, но рассуждали несколько по-иному: если при Гитлере жилось сытно, значит, гитлеризм хорош, а если сейчас мы живем не сытно, значит, стало хуже, чем при Гитлере. Дагерман ходил по домам, встречался с людьми, расспрашивал их и делал соответствующие выводы.
«Голод не предполагает поиска причинно-следственных связей, разве что самых поверхностных, – пишет журналист и дальше продолжает – Если люди живут на грани голода, то борются они в первую очередь не за демократию, а за то, чтобы отодвинуться от этой грани, как можно дальше» (стр. 23, 27). Даже евреи вели себя в послевоенной Германии весьма рационально, поскольку, не умерев при нацистах от холокоста, стремились теперь не умереть от голода: за 200 марок они готовы были на суде над нацистами давать показания, что подсудимый нацистом не является и всегда дружелюбно относился к евреям (стр. 102).
Историко-экономические исследования, которыми я занимался еще до того, как прочел книгу Дагермана, показывают, что народом, склонным к демократии, западные немцы стали на волне мощного экономического подъема, случившегося после рыночной реформы Людвига Эрхарда в 1950-е гг., а вовсе не благодаря поражению в войне. Это, кстати, вполне соответствует исследованиям социологов Рональда Инглхарта и Кристиана Вельцля, показавших, что лишь общество, сумевшее обеспечить свое выживание (безопасность, потребление и т.д.), стремится к ценностям самовыражения, в т. ч. к демократии. Да, и то смена ценностей происходит со сменой поколений, а не автоматически.
В общем, поражение в войне, голод, нищета, выплата репараций сами по себе могут породить лишь новую автократию. Демократию порождают сытость и безопасность.
На Яндекс-книгах есть такой отзыв на новое издание моей книги «Почему Россия отстала»: «Необычный сравнительный подход к жизни нашей страны и стран запада в веках. Очень познавательно. Что важно, никаких обвинений и уничижений той или иной стороны». Последняя фраза особенно мне понравилась. Это как же надо было замучить российского читателя разнообразной идеологией, что он с некоторым даже удивлением отмечает нежелание автора обвинять и унижать ни свою страну, ни другие страны! Несмотря на множество научных книг, издаваемых в современной России, стремление авторов что-то рассказывать и объяснять широкому кругу читателей все чаще уступает место стремлению втюхать какую-то идею: то ли о том, что мы являемся особой, прекрасной цивилизацией, отличающейся множеством достоинств от других, то ли, наоборот, о том, что наша цивилизация убога и способна лишь на агрессию. Я радуюсь большому вниманию читателей к книге "Почему Россия отстала" не только потому мне это приятно, как автору, но и потому, что это демонстрирует трезвомыслие моих соотечественников, желающих не хаять свою страну или соседние страны, а думать, разбираться, собирать информацию и, в конечном счете, трезво осознав имеющиеся проблемы, пытаться их разрешить.
Новое издание книги «Почему Россия отстала», предпринятое издательством «Альпина Паблишер», несмотря на хорошие продажи и допечатки первого издания, осуществленного Европейским университетом, – это один из самых важных и приятных для меня итогов уходящего года. Я никак не мог ожидать, что и второе издание будет хорошо продаваться. Но сейчас уже видно по итогам нон-фикшн, по большому числу прочтений на Яндекс-книгах и по прослушиванию аудиокниги (а это ведь совсем новый для меня вариант общения с читателем!), что «Альпина» смогла донести книгу до тех сегментов рынка, которые по какой-то причине не охватывались первым изданием. Сегодня «Почему Россия отстала», бесспорно, является главной по читательскому вниманию из всех моих книг, хотя, скорее всего, книга «Как мы жили в СССР», судя по сложившимся темпам распространения, в течение следующего года ее нагонит.
Сегодня, наконец, появилось свободное время и можно подвести итоги года. Начну «с конца» – с того, чем занимался всё последнее время. К ноябрю я написал новую книгу и отправил в издательство. Редактор ее принял к публикации, но попросил сделать некоторые важные дополнения. На днях работа была полностью завершена. Книга готова. Договор с издательством заключен.
О том, что конкретно я написал, скажу через некоторое время. Будет повод. А сейчас я расслабляюсь и буквально каждой частичкой своего тела, не говоря уж о душе, ощущаю Итог. Книга от начала до конца была написана именно в уходящем году и завершена чуть ли не под новогодние фейерверки. Продумывалась она, конечно, на протяжении многих лет (первые наброски публиковались в «Звезде» в 2013 - 2014 гг.), но мне не хотелось за нее браться до тех пор, пока не появится хороших контактов с по-настоящему сильным издательством и до тех пор, пока в голове полностью не созреет концепция. Созревание произошло, пожалуй, пару лет назад, а издательство появилось лишь в этом году. Поскольку книга рассчитана на широкого читателя, а не на узкий круг специалистов, мне хотелось бы уверенным в том, что она действительно пойдет «в массы». Сейчас такая уверенность появилась.
Дело сделано: год завершен – написана книга. Несколько лет назад по понятным причинам я принял решение приложить все возможные усилия для того, чтобы каждый год завершать по книге, реализуя что-то из задуманного, продуманного и частично написанного на протяжении последних трех десятилетий. Пока это удается, причем, судя по читательскому спросу, издательскому интересу и хорошим рецензиям коллег, без потери качества. Уходящий год был очень сложным для меня, но, к счастью, планы вновь реализовались. Держу темп.
Впереди – обещанное продолжение книги «Как мы жили в СССР» и завершение главного проекта моей жизни, который условно можно назвать «Почему Россия отстала». Но эти работы будут публиковаться, если я продержусь (точнее, если мы все продержимся), уже с 2026 г.
Поскольку все стали желать мне здоровья, я понял, что неудачно выразился. В ноябре из-за моей болезни была отменена лекция с карикатурами из старого "Крокодила". Именно она состоится 23 января в 19.00 по тому же адресу - Марсово поле дом 3. Сейчас я жив и даже здоров, но все равно приятно получить новые пожелания здоровья
Читать полностью…
Почему важно помнить, скажем так, и о теории жизни в позднем СССР, и о практике жизни в позднем СССР?
Хотя бы потому, что все что происходит в стране сейчас – делается по приказу людей, которые в СССР были отличниками боевой и политической подготовки. Среди тех, кому принадлежит РФ сегодня, нет ни единого человека, который в свое время хоть как-то был бы «против советской власти», зато среди них немало внуков и правнуков ленинских комиссаров, детей и внуков сталинских генералов. Это люди, которые родились в 1950е, формировались в 1960е, начали свои карьеры в1970 е, получили шанс благодаря 1980м, и взлетели наверх в 1990е (которые позднее сами же и назвали «лихими»). То, что у этих людей в голове – было заложено туда в самом что ни на есть Советском Союзе
Поэтому про то, как мы жили (и думали, как жить в СССР), надо вспоминать, читать, обдумывать.
Для вдумчивого чтения об СССР и «советском человеке» есть две очень хорошие и умные книги
Это монография Александра Фокина @USSResearch «Коммунизм не за горами. Образы будущего у власти и населения СССР на рубеже 1950–1960-х годов» - это очень важная книга, потому что «коммунизм» был в то время не просто «идеей» или «утопией» - он был прямо обещан людям и должен был в общих чертах наступить в начале 1980х
При этом коммунистические представления населения можно разделить на две большие группы, пишет Александр Фокин:
1) коммунизм «энтузиастов», идеалом которых была коммуна, где были бы полностью ликвидированы всяческие различия между ее членами;
2) «потребительский» вариант коммунизма, где общество должно было обеспечить каждого идеальной «кормушкой», освободив от трудов и забот.
Первая группа людей готова была вкладывать усилия в дело «строительства коммунизма», отказавшись от благ в настоящем ради приближения «победы коммунизма» и «светлого будущего». Вторая группа, напротив, считала, что элементы коммунизма необходимо вводить в повседневность как можно быстрее, дабы советские люди на себе ощутили радость жизни в коммунистическом обществе.
После разгрома нацизма Германия оказалась в страшном положении. На руинах своей страны и своей жизни немцы размышляли о том, был ли гитлеризм закономерным следствием их истории и культуры, или результатом стечения ряда неблагоприятных обстоятельств. «Если все должно было свершиться так, как свершилось, – писал в 1946 г. историк Фридрих Мейнеке, – то нынешняя ужасная катастрофа способна сломить волю к дальнейшей жизни и деятельности. Такой мрачный фатализм способен сковать энергию тех, кто должен действовать. Такова практическая сторона проблемы. Ее теоретическая сторона, однако, требует, чтобы мы не упускали из виду фактор свободы, то есть возможность действовать иначе, чем было в реальности. Если мы признаем существование такой возможности, если допустим, что приход Гитлера к власти можно было предотвратить, то тем самым уменьшим долю вины немецкого народа в этих событиях».
Мейнеке, несмотря на весьма преклонный возраст, написал книгу, в которой, не приукрашивая немецкой истории, показал, что гитлеризм не был все же ею жестко детерминирован, и, значит, Германия не является уродом в семье европейских народов. А немцы, преодолев «мрачный фатализм», смогли построить новую Германию, доказав, что в нормальных условиях они могут стать одним из самых успешных, демократичных и толерантных народов Европы.
Сегодня книга Фридриха Мейнеке «Немецкая катастрофа» издана у нас в «немецкой серии», которая восемь лет назад открылась книгой Себастьяна Хафнера «История одного немца», ставшей сразу же феноменально популярной среди российских интеллектуалов. Питерский историк-германист Николай Власов сделал отличный перевод «Немецкой катастрофы» и подготовил книгу к изданию.
Мейнеке на два поколения старше Хафнера. Он глядит на свою страну иными глазами и подвергает анализу иные стороны немецкой жизни. Думается, эти книги хорошо дополняют друг друга. «Немецкая катастрофа» может рассматриваться в качестве своеобразного приквела к «Истории одного немца». Мейнеке показывает, что случилось со страной Гёте в XIX веке, как подошла она в ХХ столетии к роковой черте, и по каким причинам пересекла ее, хоть и могла пройти по краю пропасти.
Широко известный митрополит Тихон (Шевкунов) на днях защищает кандидатскую диссертацию по истории о гибели российской империи в 1917 г. Сам по себе факт странный, но, вроде, не такой уж важный. Если не принимать во внимание, конечно, то, что книга Тихона «Гибель империи. Российский урок» вышла уже двумя издания совокупным тиражом 150 тыс. экземпляров. Такие масштабы распространения идей никакому Мединскому не снились.
Все возможные объяснения причин революции собрал в своей книге митрополит. Первопричиной гибели российской империи он назвал «повсеместный упадок духовной жизни» к 1917 г., но не показал в чем его причины. И не объяснил, когда духовная жизнь в России была на высоте. В дни стрелецких казней? В годы пугачевского буйства? А, может, во времена аракчеевских военных поселений?
Тихон сразу взялся за изображение тех многочисленных грехов, что довели нашу страну до катастрофы. Все было в России хорошо, но так называемое «передовое общество» (интеллигенция) опустилось до поддержки террора в борьбе за власть. «Предательство генерал-адъютантов» (высшего генералитета, начиная с начальника генштаба Михаила Алексеева) вынудило царя отречься от престола. Масон-промышленник Алексей Путилов, «тесно связанный с бродвейским банкирским сообществом», уволил множество рабочих-путиловцев, чем спровоцировал выход на улицы Петрограда десятков тысяч погромщиков хлебных магазинов. А в дополнение к внутренним причинам были еще и внешние: Германия спонсировала большевиков, а Англия втянула в мировую войну Россию, которая была, по мнению митрополита, совершенно в ней не заинтересована. Царь православный в этой ситуации оказался не на высоте: «лучше бы царь, – пишет Тихон, – действительно был “подкаблучником” и в те предреволюционные дни внимал советам императрицы» [Тихон (Шевкунов Г.). Гибель империи. Российский урок. М: Вольный странник, 2024. Страницы 89 – 95, 101 – 117, 149 – 161, 191, 208, 321, 333]. Не нашел грехов митрополит лишь у императрицы и Григория Распутина.
А главная неясность, конечно, с англосаксами. Англичане втягивали-втягивали Россию в войну, а американские банкиры через Путилова втянули в революцию, чем из войны вывели. Несогласованность какая-то?
Готовясь к моим сегодняшним «Малым чтениям о Петре Великом», я вдруг задумался о том, как менялось на протяжении почти полувека мое личное отношение к этому историческому персонажу. Они ведь и впрямь было неоднозначным.
В детстве отношение сформировалось, бесспорно, не столько под воздействием учебников, сколько под впечатлением от романа Алексея Толстого «Петр I» и связанных с ним кинофильмов. Петр был молодым героем, переворачивающим свою сонную страну… хоть и непонятно зачем. Из романа и фильмов про молодого Петра и молодую Россию было толком неясно, куда же скачет грозный конь «Медного всадника», и где опустит он копыта. В упрошенном сознании советского юноши реформирование страны оборачивалось всего лишь отвоеванием земель у Швеции, строительством балтийского флота и основанием Санкт-Петербурга.
В эпоху Перестройки, когда стал осуждаться всяческий деспотизм, Петр стал в моем сознании превращаться в отрицательного героя – деспота, растратившего огромные людские и материальные ресурсы на милитаристские цели. Мне импонировало мнение княгини Дашковой, согласно которому все в России и так пошло бы по пути перемен без суровых действий Петра. Ну, а в эпоху реформ девяностых и позднее, когда я всерьез увлекся исследованиями модернизации, Петр отступил назад даже из ряда важнейших персонажей российской истории, уступив место реальным реформаторам: Александру II, Сергею Витте, Петру Столыпину, Егору Гайдару. Даже не слишком удачливые преобразователи – Александр I, Михаил Сперанский, Алексей Косыгин, Михаил Горбачев – были мне значительно интереснее Петра Великого. Не помогала сохранить интерес к Петру даже массовая установка памятников, напоминавшая былую установку ленинских монументов.
Все вновь сильно изменилось, когда я занялся исследованием петровской эпохи в рамках своего большого проекта «Почему Россия отстала». Петр стал выходить из тени на яркий свет, но совершенно с иной стороны, чем раньше. И вот сегодня (5 февраля) вечером (в 19.00) мы поговорим об этом подробно в Фонде Айн Рэнд на Невском проспекте, 120. Вход свободный. Нажимаете на домофоне кнопку «Колвэй. Pushkin run» и поднимаетесь на третий этаж.
Напоминаю, что 23 января в Петербурге в Арт-пространстве Марс по адресу Марсово поле дом 3 в 19.00 я выступлю с лекцией "СССР в карикатурах". Покажу весь тот иллюстративный материала, который так и не вошел в мою книгу. И расскажу, естественно, о том, что эти карикатуры означают, что они нам говорят о былой советской жизни.
Читать полностью…
«Берлинский дневник» (1934 – 1940 гг.) американского журналиста Уильяма Ширера показывает не только зарождение нацистского государства, но также судорожные метания западного интеллектуала, пытающегося объяснить себе весь этот ужас.
Первая реакция – эмоциональное отторжение немцев, как народа. Оно почти такое же расистское, как отторжение немцами евреев. «Поражаюсь уродству немецких женщин на улицах, в ресторанах и кафе. Действительно, самая непривлекательная раса в Европе. У них нет лодыжек. Ужасная походка». И это не случайный взрыв эмоций. Вскоре он повторяется: «Все-таки немцы самые некрасивые люди в Европе. Ни одной симпатичной женщины на всей Линден». Наблюдая партийные съезды, он оценивает народ в целом как истеричный.
Но затем Ширер попадает на западный фронт, видит разгромленную Францию и худосочных английских военнопленных. Взгляд на немцев полностью меняется. Немецкие солдаты в отличие от английских спортивные, крепкие, загорелые – грудь колесом. Генералы моложавые, умные, инициативные и физически крепкие в отличие от французских стариков, готовившихся к прошедшей войне. Сражаются немцы без всякой нервозности. Моральный дух у них чрезвычайно высок.
И, наконец, появляется «философское» осмысление проблемы, сводящееся к особенностям немецкого характера. Оказывается, «арийцы» не лучше, а хуже всех. Не изучая ни истории, ни психологии, ни социологии Ширер пишет, что немцам «не хватает уравновешенности, достигнутой греками, римлянами, французами, британцами и американцами. Их постоянно разрывают внутренние противоречия, делающие их неуверенными, неудовлетворенными, разочарованными и толкающие их из одной крайности в другую». На короткий период они бросаются в либерализм (Веймарская республика), но поскольку он их природе не свойственен, то быстро возвращаются к тирании, избавляющей народ от принятия личных ответственных решений. Ну, и, конечно, виновата немецкая культура, формировавшая стремление к экспансии. «Фихте, Гегель, Ницше и Трайчке воодушевляли на это немецкий народ в прошлом веке». В общем, проблема состоит не в фашизме, а в германизме.
Естественно, через два поколения наука всю эту сформировавшуюся на эмоциях доморощенную философию уже не воспринимала. Но Ширер-то думал, будто и впрямь нашел сходу объяснение сложной проблемы.
Чем больше нацизма – тем меньше нации. Так можно выразить важнейшую мысль книги Харальда Йенера «Волчье время. Германия и немцы: 1945 – 1955» (М.: Individuum, 2024). Рассказывая о послевоенном времени, автор демонстрирует на множестве примеров удивительную картину: не было, наверное, в Европе тогда более атомизированной, расколотой, трайбализированной нации, живущей по принципу «Человек человеку – волк», чем «сплоченная фюрером» нация немецкая. Национализм, основанный на принципе «бей евреев (русских, поляков, украинцев и т.д.) спасай Германию», ничего не дает для строительства нации, но, когда бить оказывается некого, но обостряется внутренний кризис (экономический, моральный, демографический), немцы начинают активно бить друг друга. Целые главы книги посвящены тому, как крестьяне уцелевших после бомбежек регионов ненавидят «понаехавших тут» бездомных горожан, как мародерствуют нищие «сверхчеловеки», как женщины ради спасения от убийц и насильников отдаются под покровительство «недочеловеков», как воры крадут у мародеров имущество, нажитое «непосильным трудом», как кельнский кардинал оправдывает воровство, несмотря на библейскую заповедь «не укради», как жены презирают своих вернувшихся с фронта или из плена жалких, униженных мужей, а те, к кому не вернулись, отыскивают себе нищего мужичка из «понаехавших», чтобы хоть какой-то в семье имелся.
Выясняется, что под воздействием новых институтов (правил игры), основанных на принципе «человек человеку – волк», вековая немецкая, европейская культура, основанная вроде бы на принципе нерушимости собственности, моментально исчезает. Формируется поколение воров, мародеров и циников, не соблюдающих никаких моральных норм. Но… и это самое интересное в книге… тут же немецкая нация, уничтоженная возвеличившим ее нацизмом, возрождается через черный рынок. Автор проводит парадоксальную мысль о том, что именно черный рынок стал для молодого поколения немцев школой гражданственности, поскольку в отличие от нацизма учил не убивать слабого, а договариваться на взаимовыгодных условиях с партнером, которого ты, может быть, ненавидишь, но которого вынужден уважать. В условиях экономического чуда 1950-60-х гг. оказалось, что поколение воров, мародеров и циников стало самым трудолюбивым, дисциплинированным и законопослушным поколением немцев, построившим, наконец, демократию.
Подкаст "Умные книги" хорош не только тем, что мою книгу "Как мы жили в СССР" отнесли к числу умных, но и тем, что в нем беседуешь с умными собеседниками. Его ведут крупные специалисты в области интеллектуальной истории Михаил Велижев и Тимур Атнашев. Я бы и сам с удовольствием порасспросил Михаила о его замечательной книге "Чаадаевское дело", во многом изменившей мой взгляд на николаевскую Россию. Но в этот раз расспрашивали меня. https://nlo.media/catalog/umnye-knigi/kak-my-zhili-v-sssr-razgovor-s-dmitriem-travinym/
Читать полностью…
С приходом Дональда Трампа на пост президента США интерес ко внешней политике у нас по понятным причинам возрастает. Есть вероятность, что она вновь будет осуществляться в виде переговоров и решений, а не в виде деклараций и ругани. Понятно, что внешняя политика по-прежнему останется тайной. Мы в лучшем случае узнаем о принятии решений, а не о том, как они готовятся. Но для того, чтобы хоть как-то проникнуть на внешнеполитическую кухню, стоит посмотреть сериал «The Diplomat» (в русском переводе «Дипломатка»).
Не стоит ожидать, конечно, что там покажут нам все, как есть. На тайную дипломатическую кухню никакого сценариста не пустят, а мемуаров, отражающих реалии последних лет, ждать еще придется долго. Но в самых общих чертах суть процессов, происходящих сегодня в сфере отношений «США – Европа – Россия – Китай – исламский мир», понять можно. Общая интрига весьма фантастична. Она не для отражения реалий, а для заманивания зрителей. Закручено так, что скучать не придется. Важно при этом понимать, что там является «киношкой», а что дает нам косвенное представление о современной дипломатии.
Бесподобна, например, сцена с российским послом. Пересказывать ничего не буду, чтобы не раскрывать интригу, но, думается, эту сцену можно показывать хоть на лекциях по дипломатии, хоть на семинарах по политологии.
Хорош американский президент, списанный с не вполне адекватного порой Джо Байдена, и в какой-то мере напоминающий одновременно нашего «старого, доброго» Леонида Ильича, осуществляющего переговоры с Джимми Картером при помощи записок, находящихся в руках переводчика (так все и было: об этом сказано в мемуарах самого переводчика!).
А в последние дни, когда мы услышали первые скандальные рассказы Трампа о его будущих внешнеполитических намерениях, стало ясно, что некоторые элементы интриги сериала в большей степени основаны на фактах, чем мне казалось, когда я его смотрел. В общем, «Дипломатка» будет неплохим введением в эпоху Трампа. Возможно, в жизни все пойдет не так, как в кино, но надо же нам с чего-то начинать.
Сегодня Владимир Набоков мог бы увидеть в Петербурге как раз такое рождественское утро, какое описал, тоскуя в эмиграции по своему городу, более ста лет назад… Естественно, с поправкой на смену эпох.
Мне чудится в Рождественское утро
мой легкий, мой воздушный Петербург...
Я странствую по набережной... Солнце
взошло туманной розой. Пухлым слоем
снег тянется по выпуклым перилам.
И рысаки под сетками цветными
проносятся, как сказочные птицы;
а вдалеке, за ширью снежной, тают
в лазури сизой розовые струи
над кровлями: как призрак золотистый,
мерцает крепость (в полдень бухнет пушка:
сперва дымок, потом раскат звенящий);
и на снегу зеленой бирюзою
горят квадраты вырезанных льдин.
Приземистый вагончик темно-синий,
пером скользя по проволоке тонкой,
через Неву пушистую по рельсам
игрушечным бежит себе, а рядом
расчищенная искрится дорожка
меж елочек, повоткнутых в сугробы:
бывало, сядешь в кресло на сосновых
полозьях,- парень в желтых рукавицах
за спинку хвать,- и вот по голубому
гудящему ледку толкает, крепко
отбрасывая ноги, косо ставя
ножи коньков, веревкой кое-как
прикрученные к валенкам, тупые,
такие же, как в пушкинские зимы...
Я странствую по городу родному,
по улицам таинственно-широким,
гляжу с мостов на белые каналы,
на пристани и рыбные садки.
Катки, катки,- на Мойке, на Фонтанке,
в юсуповском серебряном раю:
кто учится, смешно раскинув руки,
кто плавные описывает дуги, -
и бегуны в рейтузах шерстяных
гоняются по кругу, перегнувшись,
сжав за спиной футляр от этих длинных
коньков своих, сверкающих как бритвы,
по звучному лоснящемуся льду.
А в городском саду - моем любимом -
между Невой и дымчатым собором,
сияющие, легкие виденья
сквозных ветвей склоняются над снегом,
над будками, над каменным верблюдом
Пржевальского, над скованным бассейном,-
и дети с гор катаются, гремят,
ложась ничком на бархатные санки.
Я помню все: Сенат охряный, тумбы
и цепи их чугунные вокруг
седой скалы, откуда рвется в небо
крутой восторг зеленоватой бронзы.
А там, вдали, над сетью серебристой,
над кружевами дивными деревьев -
там величаво плавает в лазури
морозом очарованный Исакий:
воздушный луч на куполе туманном,
подернутые инеем колонны...
Мой девственный, мой призрачный!.. Навеки
в душе моей, как чудо, сохранится
твой легкий лик, твой воздух несравненный,
твои сады, и дали, и каналы,
твоя зима, высокая, как сон
о стройности нездешней...
Ты растаял,
ты отлетел, а я влачу виденья
в иных краях,- на площадях зеркальных,
на палубах скользящих... Трудно мне...
Но иногда во сне я слышу звуки
далекие, я слышу, как в раю
о Петербурге Пушкин ясноглазый
беседует с другим поэтом, поздно
пришедшим в мир и скорбно отошедшим,
любившим город свой непостижимый
рыдающей и реющей любовью.
И слышу я, как Пушкин вспоминает
все мелочи крылатые, оттенки
и отзвуки: "Я помню,- говорит,-
летучий снег, и Летний Сад, и лепет
Олениной... Я помню, как, женатый,
я возвращался с медленных балов
в карете дребезжащей по Мильонной,
и радуги по стеклам проходили,
но, веришь ли, всего живее помню
тот легкий мост, где встретил я Данзаса
в январский день, пред самою дуэлью..."
Несколько дней думал, стоит ли добавить к итогам 2024 года то, что мою книгу «Русская ловушка» включили в шорт-листы сразу двух премий: просветительской «Политпросвет», и социологической имени Бориса Грушина? Премий я не получил. Да, в общем-то, и не ждал их. Удивился даже включению в шорт-листы. Дело в том, что «Русская ловушка» никакого отношения к политическому просвещению не имеет. Это историко-социологическая книга, а не политическая. Попадание в номинацию «Политпросвет» было недоразумением. Что же касается грушинской премии, то ей моя книга вполне соответствовала (номинация «Теоретическая работа»), но все же для нашей социологии историческая социология является неким побочным направлением, а побеждать должна книга, соответствующая научному мейнстриму.
И все же сейчас мне хочется опубликовать этот текст, поскольку из всех научных, научно-популярных и публицистических книг, которые я написал за свою жизнь, «Русская ловушка» является главной. Автору, конечно, все книги дороги. С каждой из них связаны долгие переживания. Каждая завершает целый этап моей жизни. Каждая несет в себе что-то такое, что останется после меня. Но «Русскую ловушку», пожалуй, можно выделить особо. И хотя по продажам она не лидирует среди моих книг, в кругах коллег, понимающих, что к чему, устанавливается своеобразный консенсус. Именно «Русскую ловушку» они обычно выделяют. Иногда рекомендуют студентам. Только что получил письмо от известного политолога, дающего ее магистрантам, наряду с книгами моего любимого Бориса Чичерина.
Шорт-листы являются своеобразным подтверждением того, что книга востребована именно в той интеллектуальной среде, для которой написана. А кроме того, скромный успех «Русской ловушки» важен для меня, поскольку очень хочется, чтобы историческая социология перестала в России быть Золушкой. Если мы хотим понять, что происходит с нашей страной на протяжении долгого времени, обращаться следует не к гадалкам, футурологам или пропагандистам, отражающим позицию той или иной стороны, а к трудам по исторической социологии. Я буду рад, если мои книги и, «Русская ловушка», в первую очередь, хоть немного увеличит интерес к исторической социологии.
Читаю дневник немецкого интеллектуала 30-х – 40-х гг., пытающегося разобраться в катастрофе, случившейся с его страной. Удивительно знакомая картина. Хорошо образованный, много знающий человек мечется в поисках объяснений, переваривая свои знания в кашу. Есть, естественно, самое простое объяснение: власть над нами оказалась в лапах банды злобных обезьян. Однако в другой день и, очевидно, под воздействием иного настроения автор дневника начинает искать истоки зла в пруссачестве, которое противопоставляет здоровому баварскому консерватизму. Пруссия, мол, должна была бы стать обычным государством, но превратилась в империю. Естественно, тут же достается «олигархам», которых в германской традиции называют магнатами: Крупп и Тиссен так рвались к прибылям, что породили войну. Это уже совершенно марксистская трактовка проблемы, но «летописца» не беспокоит переход от консерватизма к марксизму. Каждое объяснение само по себе выглядит вполне правдоподобно, а потому, если ты хочешь накрутить «побольше ада», то всё можно использовать.
Наиболее близкий аналог нацизма автор видит в мюнстерской коммуне анабаптистов XVI века. Но где анабаптизм времен реформации и где пруссачество с олигархизмом эпохи индустриализации? Противоречие? Автора оно нисколько не беспокоит. Поиск причин в какой-то момент достигает глобального масштаба. Во всем виноват массовый человек, который в ХХ столетии пришел на смену хорошему патриархальному крестьянству. Массовый человек – это, правда, не столько рабочий, сколько бюрократ и генерал, заваривший кашу. Что в них массового неясно, зато объяснение немецкой катастрофы вновь приближается к теме «во всем виноваты олигархи». Неясно также, почему массовый человек не погубил другие страны эпохи урбанизации. Но автор дневника не пытается дать объяснение. Да, он и не обязан. Он ведь пишет для себя, а не для читателя. Он изливает страдающую душу, а не пытается провести хладнокровный анализ.
Этот интересный дневник (Рек-Маллечевен Ф. Дневник отчаявшегося. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2023) рассказывает нам не о причинах германской катастрофы, а о состоянии и форме мышления человека, в катастрофе живущего. Он показывает, чем отличается плач отчаявшегося от размышления исследователя.
Если от «конца», с которого я начал подводить итоги, перейти к началу, то, конечно, главным моим проектом 2024 г. должно было стать издание книги «Как мы жили в СССР». Зимой я был полностью уверен в том, что книга выйдет. Весной – уже ни в чем не уверен. Но к лету произошел позитивный поворот, и осенью книга вышла в издательстве «Новое литературное обозрение». Сейчас можно констатировать, что по темпам распространения «Как мы жили в СССР» обошла все мои предыдущие труды. Связано это с тем, что продажа книги, как и продажа любого товара – это серьезный проект, при реализации которого должен сойтись ряд обстоятельств. Качественный труд автора – это не более чем одна пятая успеха. Остальное зависит от мощи издательства, совокупных усилий автора, издательства и прессы, примененных для продвижения «продукта», и инвестиций, осуществленных в реализацию проекта. Были в моей жизни труды, которые так и не «выстрелили» из-за того, что не превратились в серьезный издательский проект, а так и остались всего лишь «продуктом» творческой самореализации автора. Но книга «Как мы жили в СССР» впервые в моей жизни превратилась именно в серьезный проект, когда люди, помогавшие мне, сделали в совокупности для успеха издания больше, чем я сам.
В первую очередь здесь, конечно, заслуга издательства НЛО и особенно серии «Что такое Россия», созданной специально для широкой популяризации знаний о нашей стране, т. е. именно для того, для чего я сам писал книгу. Благодаря издательству «Как мы жили в СССР» сразу же широко распространялась в электронном виде, и, в частности, на Яндекс-книги сегодня у нее читателей почти столько же, сколько у бумажного издания. Такого никогда не было в моей авторской карьере.
И, конечно, огромную благодарность я должен выразить своим друзьям и ряду активных читателей, чьи усилия по распространению книги почти полностью заменили те дружественные СМИ, с которыми я раньше сотрудничал и которые мне помогали, но нынче уже не существуют.
Время от времени друзья и коллеги спрашивают, не хочу ли я защитить докторскую диссертацию. Когда-то этот вопрос представлялся вполне естественным, но со временем стал меня все более удивлять. Мне уже 63 года. Наверное, если бы я и впрямь собирался заняться докторской, то делал бы это года в 43, когда защищаются все нормальные люди, видящие в диссертации какой-то практический смысл. Другое дело, если я доживу до 83 лет, и буду пребывать в полном маразме, мысль о докторской действительно может возникнуть наряду со всякими другими безумными мыслями. Но пока, надеюсь, у меня есть еще какое-то время на то, чтобы до наступления маразма сделать по-настоящему важную работу.
Для нормального функционирования науки вполне достаточно с каждого ученого получать по одной диссертации. Лично я считаю, что даже одной не нужно, и коллег всегда оцениваю не по степеням, а по книгам, которые они написали. Близко знакомого человека могу оценивать даже по научному докладу, сделанному в узком кругу и показывающему его интеллектуальный уровень. Но поскольку я не утопист, то не надеюсь на возможность полного перехода к оценке по реальным заслугам, а не по формальным показателям. При этом в своей собственной жизни стараюсь свести к минимуму всякую формализацию, отнимающую время и силы от реальной работы.
То, что я успел написать ряд важных (с моей точки зрения) и вполне востребованных (если судить по продажам и откликам) книг, определялось двумя обстоятельствами. Во-первых, мне в жизни повезло с работой, поскольку я много лет получал зарплату за реальное дело, а не за имитацию. Никто не требовал плодить бессмысленные тексты, нужные лишь для отчета перед ничего не понимающим в науке начальством. Во-вторых, я сам вовремя смог удержаться от производства бессмысленных текстов, необходимых для получения больших денег, почета и наград. Соблазн был, конечно, а я, как человек слабый, многие соблазны преодолеть не могу. Но соблазн пуститься в погоню «корочками» и «побрякушками», к счастью, преодолел.
Отмененная из-за моей болезни лекция о советской жизни с иллюстрациями из старого "Крокодила" состоится 23 января в 19.00 в том же месте, где намечалась ранее - на Марсовом поле 3. https://litsa-event.timepad.ru/event/3181403/
Читать полностью…
Сегодня исполняется 89 лет известному историку, главному редактору журнала "Звезда" Якову Гордину. Сам он называет себя не историком, а литератором, изучающим историю. Думаю, что в этом состоит его преимущество перед многими авторами. Так вышло случайно, что я на днях читал его толстую книгу "Декабристы. Мятеж реформаторов". Это было фактически третье прочтение, поскольку в 1989 г. я купил и прочел его небольшую книгу "Мятеж реформаторов". Лет пять назад, когда серьезно занимался историей той эпохи, перечитал ее. А нынче изучал новое, существенно расширенное и переработанное издание. И вновь было очень интересно. История мятежа развертывалась на страницах книги как истинная трагедия, не теряя при этом исторической достоверности. Похожим образом выстроены почти все книги Якова Аркадьевича. У меня в книжном шкафу есть целая полка, выделенная для исследований Гордина. И практически все книги там с автографами автора. Чтобы прочесть их, нужно очень много времени, но вот свежее интервью, в котором Гордин рассказывает о своей жизни. Его можно посмотреть быстро. https://www.youtube.com/watch?v=sglnuSh_eo0
Читать полностью…
"Аргументы и факты" (СПб) взяли у меня интервью по материалам книги "Как мы жили в СССР". Хороший получился текст. Понятно, что несколько упрощенный, но, думается, с читателями АиФ именно так и надо говорить. Тот, кто готов будет к более серьезному разговору, приобретет книгу. Интересно отметить, что профессиональный подход редакции АиФ резко контрастирует с подходом, казалось бы, элитарного "Коммерсанта", который опубликовал рецензию автора, не разбирающегося даже в азах экономики, и, естественно, не дал мне высказаться ни в какой форме, когда я вежливо обратил внимание на проблему. Профессионализм АиФ и некомпетентность Ъ показывают, насколько в современной России все сложнее устроено, чем многим из нас кажется. https://spb.aif.ru/society/-oshibka-byla-v-fundamente-mog-li-sovetskiy-soyuz-perezhit-1991-god
Читать полностью…
Каждый раз, когда я завершаю новую книгу, начинается процесс ее обсуждения с коллегами и с читателями. Идеальное обсуждение, на мой взгляд, должно выглядеть так. Похвала на семинарах и презентациях краткая. Лучше написать хоть пару слов в соцсетях, помогая читателю найти нужную книгу, а издателю эту книгу продать, что одновременно поддержит интерес к моим работам и поможет опубликовать новую книгу. Критика же должна быть подробной (можно устно, можно письменно), но выстроить ее оппонент должен по следующей схеме.
1. На странице такой-то Вы приводите «факты», не соответствующие действительности. Доказательства ошибочности можно найти в таких-то книгах на таких-то страницах. Кроме того, у Вас сомнительные факты на страницах такой-то и такой-то. Об этом писал такой-то историк или такой-то социолог в таких-то статьях (указывается журнал, год, номер).
2. Интерпретация фактов на странице такой-то противоречит интерпретации, которую дал специалист такой-то, считающийся признанным авторитетом в данной области. Судя по отсутствию его книги в Вашей библиографии, Вы с его подходом не знакомы. Еще бы Вам следовало познакомиться с такими-то источниками (приводится перечень), где, возможно, обнаружатся полезные для Вашей дальнейшей работы сведения.
Подобную критику я встречаю крайне редко. Стихийно она не появляется почти никогда. Но если заранее попросить уважаемого специалиста почитать мою книгу, получаются и впрямь интересные обсуждения. Иногда с очень жесткой, но конструктивной полемикой, из которой я потом делаю выводы.
А стандартная критика выглядит следующим образом:
1. Краткая оценка «ха-ха», «бред», «макулатура» под информацией о появлении книги типа «Почему Россия отстала». Оценщик знает, даже не взяв книги в руки, что Россия велика и могуча, несмотря на происки врагов.
2. Травин дурак (варианты – враг, жулик, либерал, либераст). Он живет на деньги Сороса, мошенничает как Чубайс и так же не образован, как Гайдар. Эти комментаторы, как правило, тоже книгу в руки не брали.
3. Объясните в двух фразах, о чем вы написали в книге, тогда, может, прочту. Если я объясняю, вопрошающий начинает излагать мне свою концепцию, не знакомясь ни с тем, что я написал, ни с научной литературой по данной теме.
4. Тот, кто все же прочел или просмотрел книгу, говорит, что у меня неверная методология, нет критики источников, зато есть путаница в терминологии и т.п. Ни одного конкретного замечания оппонент сделать не может.
5. А если рецензенту есть, что сказать, то выглядит это так: «Травин изливает желчь, критикуя СССР, и борется с личными психологическими проблемами; на самом деле социализм хорош, но был плохо реализован».
