9459
Во-первых, пользы отечеству решительно никакой; во-вторых... но и во-вторых тоже нет пользы. Просто я не знаю, что это... Канал принимает сообщения. Рекламу не беру, никакую, на запрос даже отвечать не стану.
К вопросу о театральных жанрах средневековья. Помимо мистерии и моралите, есть ещё и миракль — почти сказка, но с действенным участием Девы Марии или кого-то из популярных святых в судьбе персонажа.
Одна из моих любимых маргиналий как раз об этом. Hail Mary full of grace, punch the devil in the face — ну, или по рогам ему, и промеж ему.
Не могу не показать это здесь.
Одна из любимых моих рукописных книг, Часослов Энгельберта фон Нассау из Бодлеанской библиотеки. Там множество прекрасных канонических миниатюр в золотых рамках, украшенных то цветами, то ракушками, то черепами, то бабочками, то с фламандской тщательностью выписанными каменьями, но в первом томе есть ещё тончайшей работы маргиналии со сценами куртуазного ухаживания и потешных сражений обезьян.
Вот одна из них.
За утешением идёшь, как водится, к Пыляеву, к его "Замечательным чудакам и оригиналам".
"Пятьдесят-шестьдесят лет тому назад* столичная уличная жизнь представляла еще много свободы в костюмах. На главных улицах Петербурга попадались люди чисто в маскарадных нарядах; в первых годах царствования императора Николая I было в живых и несколько людей екатерининского века, которые ходили по улицам в звездах, в плащах и золотых камзолах с раззолоченными ключами на спине, виднелись и старые бригадиры в белоплюмажных шляпах; немало было и таких аристократов, которые по придворной привычке при матушке царице приходили на Невский с муфтами в руках и с красными каблуками, этот обычай считался самым аристократическим и шел со времен королей французских. Молодые модники ходили зимою в белых шляпах и при самых бледных лучах солнца спешили открыть зонтики; светские кавалеры тех времен носили из трико в обтяжку брюки и гусарские с кисточками сапожки; жабо у них было пышное, шляпа горшком, на фраках – ясные золотые пуговицы, воротники в аршин. У часов висели огромные печати на цепочках, у других виднелись небольшие серьги в ушах, обычай носить серьги в ушах у мужчин явился с Кавказа, от грузин и армян, нередко тоже протыкали уши мальчикам, по суеверию, от некоторых болезней. Мода на серьги особенно процветала у военных людей в кавалерийских полках, и трудно поверить, что гусары прежних лет, «собутыльники лихие», все следовали этой женской моде, и не только офицеры, но и солдаты носили серьги. Первый восстал на эту моду генерал Кульнев, командир Павлоградского гусарского полка. Он издал приказ, чтобы все серьги из ушей были принесены к нему. Уверяют, что известная пословица для милого дружка и сережка из ушка, придумана в то время солдатами.".
______
*Книга вышла в 1898 году.
...вдруг, в ту минуту, когда мы дошли до конца дорожки, ты и я увидели нечто такое, на что мы не тотчас обратили внимание сына, не желая испортить ему изумленной радости самому открыть впереди огромный прототип всех пароходиков, которые он бывало подталкивал, сидя в ванне. Там, перед нами, где прерывчатый ряд домов отделял нас от гавани и где взгляд встречали всякие сорта камуфляжа, как например голубые и розовые сорочки, пляшущие на веревке, или дамский велосипед, почему-то делящий с полосатою кошкой чугунный балкончик, — можно было разглядеть среди хаоса косых и прямых углов выраставшие из-за белья великолепные трубы парохода, несомненные и неотъемлемые, вроде того, как на загадочных картинках, где все нарочно спутано ("Найдите, что спрятал матрос"), однажды увиденное не может быть возвращено в хаос никогда.
Это разумеется, Набоков, финал "Других берегов".
Двоящийся текст — вот сам Набоков пересказывает по-русски не столько воспоминания, сколько роман о самом себе, изначально вывязанный по-английски с обилием воздушных петель и столбиков с накидом, — очень сложно не начать свистать скворцом-майной с его голоса, всего лишь пробежавшись по тексту в поисках цитаты, но мы уймём скворца и продолжим ровнее — написанный изначально как Speak, Memory; а вот переводит исходный текст Ильин, кто же ещё:
"...вдруг, в ту минуту, когда мы дошли до конца дорожки, ты и я увидели нечто такое, на что мы не тотчас обратили внимание сына, чтобы он сам смог во всей полноте блаженного потрясения, в изумлении и радости, открыть впереди невообразимо огромный, нереалистично реальный прототип всех пароходиков, которые он бывало подталкивал сидя в ванне. Там, перед нами, где прерывчатый ряд домов отделял нас от гавани, и где взгляд встречали всякие сорта камуфляжа, как например голубые и розовые подштанники, пляшущие кекуок на веревке, или дамский велосипед, почему-то делящий с полосатою кошкой куцый чугунный балкончик, – с великим удовлетворением различалась среди хаоса кровельных углов выраставшая из-за бельевой веревки великолепная труба парохода, вроде того, как на загадочных картинках, где все нарочно спутано (“Найдите, что Спрятал Матрос”), однажды увиденное не может быть возвращено в хаос никогда".
Читатель может выбрать, кто здесь более Набоков, но мы не о том. И сам автор, воспроизводящий себя на другом родном языке, и прилежный его переводчик выбирают для финальной фразы один русский костюм строгого кроя, идущий к несколько насильственной чеканности, камейному её актёрскому профилю... молчи, скворец.
Меж тем, в оригинале она такова:
...that the finder cannot unsee once it has been seen.
— которую нашедший, однажды увидев, уже не может развидеть.
Всепожирающая префиксальность русского языка, любовь моя.
И ещё про князя Гвидона, отдельное и важное мне особо.
Что совершенно удивительно и небывало — это то, как Пушкин пишет историю князя и Лебеди, поверх и помимо традиционных фольклорных моделей.
Абсолютно все сюжеты о девах-лебедях — утках, голубках, птица не принципиальна, их множество в разных традициях — начинаются с того, что герой крадёт и прячет пернатое одеяние волшебной девицы, чтобы заставить её что-то сделать; замуж за него выйти чаще всего. То есть, это вынужденный брак, и неудивительно, что дева-птица из него сбегает при первой возможности, как только дети найдут её крылья.
Ничего подобного Гвидон не делает. Лебедь говорит ему, что и коршун — не коршун, а чародей, и она — не лебедь, а девушка, но Гвидон просто принимает это к сведению, не пытаясь извлечь из ситуации выгоду. Он с самого начала чувствует, что Лебедь в его жизни появилась не просто так, что они уже связаны, — "лебедь тешится моя", в этом "моя" и нежность, и осознание судьбы — но в ход вещей князь не вмешивается. К Лебеди идёт со своими печалями, с ней делится мыслями, но стоит и буквально, и метафорически на берегу, не вторгаясь в её мир. Даже о женитьбе — ну не думаете же вы в самом деле, что князь не понимает, кто перед ним! — речь заводит осторожно, не в лоб, оставляя царевне возможность не раскрывать себя, если он ей не мил.
Гвидон спасает Лебедь от коршуна, потому что жалеет; она помогает ему из благодарности, но без принуждения, это её выбор. Здесь нет ни сказочного "не убивай меня, я тебе ещё пригожусь", ни иного попадания во власть и магического договора, только сочетание двух свободных воль. А ведь даже лучший друг и советчик, Конёк-Горбунок, Ивану отдан матерью-кобылицей как выкуп за свободу, в залог, в услужение.
С другой стороны, и Лебедь, в отличие от прочих чудесных невест, той же Царевны Лягушки, не ставит условие, чтобы князь на ней женился. Более того, просит всё обдумать, прежде, чем делать столь серьёзный шаг, "не раскаяться б потом".
Поразительные отношения, прописанные такими лёгкими штрихами, но так отчётливо. Взаимное узнавание, интерес, постепенное сближение, понимание, судьба как выбор, выбор как судьба.
Как в сказке — как в жизни.
#осеннее_ночное_радио нынче немножко ещё и телевидение: у нас запись спектакля по "Елене" Франческо Кавалли. За пультом мой обожаемый Леонардо Гарсиа Аларкон, — уж он-то умеет вытащить редкую вещь на свет! — состав звёздный, приятного вечера.
Читать полностью…
#осеннее_ночное_радио сегодня даёт старейшую из дошедших до нас опер, "Эвридику" Якопо Пери. Премьера состоялась 6 октября 1600 года в Палаццо Питти, сам Пери пел Орфея.
Почувствуйте себя Медичи.
Часть 1.
Часть 2.
Как я уже говорила, аллегорическое изображение греха похоти/невоздержанности, помимо медведей, могут сопровождать самые разные животные, ассоциирующиеся с этим пороком: свиньи, козлы, кошки, кролики и т.д.
Вот вам дама Luxuria верхом на козле из Часослова Дюнуа, созданного в 1439-1450 гг. в парижской мастерской — язык не поворачивается назвать её похотью, она и роскошь, и излишество, и много что ещё. На заднем плане у неё, как можно догадаться, царь Давид, подглядывающий за купающейся Вирсавией.
BL Yates Thompson MS 3 fol. 172v
#осеннее_ночное_радио продолжает вещание.
У нас пока не осень, у нас пока то блаженное время, когда днём плюс двадцать три-двадцать пять, а ночью свежо, и хорошо спать под одеялом, но вот она, осень, стоит на пороге.
Всегда было интересно, как это происходит: Возрождение начинает крошиться в руках, и выясняется то, что поздняя античность знала спокойно и matter-of-factly, а уж средневековье и вовсе из этого исходило: человек смертен, но это было бы ещё полбеды розы вянут, спасения нет. Откуда тогда этот драматический накал, откуда надрыв, откуда острая тоска, делящая мир на барочную светотень, полярные контрасты, горячо-холодно?
Понять не получится, получится послушать в тысячный раз Марко Бизли, поющего Стефано Ланди. Придётся умереть, golden lads and girls all must like chimney sweepers turn to dust.
Я бы хотела рассмотреть это изнутри, но не дано, поэтому — музыка.
Владимир Иванович Даль по прочтении Ханса Кристиана Андерсена:
Сколько утка ни бодрись, а лебедем не быть.
На всякий случай, а то знаю я вас: "Гадкий утёнок" опубликован в 1843 году, первый том Словаря — в 1863.
Лебедь у Пушкина говорит Гвидону:
"Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ты тих, как день ненастный?" —
очень показательная фраза, если вдуматься.
"Ненастьем" сейчас называют и ливень с ветром, и метель — явно не тихую погоду. Но у Пушкина словоупотребление другой эпохи, мы его же видим в словаре Даля:
НЕНАСТЬЕ пасмурное небо с дождем, ситничком, с градом, крупой, снегом, метелью, бурей; сырая и ветреная погода; менее говорят о грозе, а более о затяжной дурной погоде.
То есть, в представлении первой половины XIX века ненастье — это чаще не бурная непогода, но серенькая глухая морось, наводящая тоску.
И примеры, конечно, самое прекрасное у Даля, как всегда:
В вёдро епанчу возят (в запас), а в ненастье сама едет. Глупому счастье, умному ненастье, неудача. Быть было ненастью, да дождь помешал! На сердце ненастье, так и в вёдро дождь. Счастье с бесчастьем — вёдро с ненастьем. При поре — в добре; в безчастье — что в ненастье. У кого на сердце ненастно, тот хмур и в ясный день.
Вот вам, пожалуйста, и князь Гвидон: мысли одолели, хмурый, ничего не радует.
Не бывает у Александра Сергеевича случайных слов.
Медведь — это не только ценный мех ездовой зверь Гнева и, в качестве усмирённой ярости, атрибут Силы/Стойкости, но и любая неистовая страсть, поэтому на медведя среди добродетелей и пороков претендуют ещё Воздержание и его тёмный близнец Невоздержанность.
То есть, мы видим задумчивую эмблематическую женщину, попирающую медведя, и думаем: ага, ты — Fortitudo, Сила/Стойкость, мы тебя знаем! Обознались, отвечает добродетель, я — Воздержание; ну, или Трезвость, как вам будет угодно. А а-ах и зелёный попугай у меня, потому что Аристотель говорит, что попугаи любят вино и становятся под его воздействием необычайно болтливы.
В этом контексте совершенно по-новому звучат сказки про девочек и медведей, которые рассказывает себе вся Европа. Хулиганка, которую англоязычные источники традиционно зовут Goldilocks, залезает к трём медведям в дом и устраивает там разгул, от которого покраснеет и зелёный попугай — вот вам, пожалуйста, Невоздержанность. А находчивая девочка Машенька, заставившая медведя отнести себя домой, воплощает вместе и Воздержание, — "не садись на пенёк, не ешь пирожок!" — и Силу/Стойкость, одолевшую зверя, и более того.
Высоко, говорит, сижу, далеко гляжу — ещё бы не высоко, дева Астрея в звёздном венце, сама Справедливость, покинувшая мир с окончанием золотого века.
Воздержание, оно же Трезвость, из трактата Лорана Орлеанского о добродетелях, книга конца XIII века, хранится в Британской библиотеке.
BL Add MS 54180 fol. 188v
О том, почему лев — это иногда медведь, а медведь — иногда лев, я рассказывала в лекциях бестиарного цикла (если срастётся, прочту про медведя живьём в Москве осенью, следите за объявлениями).
Лев с медведем как образ грозной силы ходят парой ещё в Библии. Про царя Давида, побеждавшего львов и медведей, давеча говорили, но это сопоставление устойчиво: "То же, как если бы кто убежал от льва, и попался бы ему навстречу медведь" [Ам 5:19]; "Он стал для меня как бы медведь в засаде, как бы лев в скрытном месте" [Плач 3:10]; "Наслать на них множество медведей или свирепых львов" [Прем 11:18] и т.д.
Точно так же и на аллегорических изображениях лев и медведь то рядом, то подменяют друг друга.
Когда Ларошфуко говорил, что наши добродетели суть наши же принаряженные пороки, у его собеседников это мгновенно иллюстрировалось в уме привычными эмблемами. Лев — атрибут добродетели Силы/Стойкости, но он же — спутник смертного греха, Гнева; неслучайно лицо, несущее на себе печать холерического темперамента, в европейской традиции именуется "львиным". Сила, которую не контролируют, приводит к греху, логика понятная.
Но Гнев точно так же сопровождают медведи (и леопарды, и кабаны, все, кто ассоциируется с буйной силой). Поэтому на гравюре Жака Калло у ног Гнева ярится лев, а у Генриха Альдгревера Гнев едет верхом на медведе.
Кабана и леопарда смотрите в следующем посте.
Прекрасная Сила/Стойкость, она же Дева с гобелена первой трети XVI века.
Есть ситуации, в которых лев и единорог — одно и то же, сколько бы ни бились за корону.
Странный сон, в котором ты встречаешь удивительных животных, потом спускаешься под землю, проходишь, как нынче принято говорить, сложные трансформации — и узнаёшь тайну розы. Вергилием тут, конечно, выступает Чеширский Кот, это ведь он объясняет Алисе, как устроен тот мир и кто его населяет.
Кэрролл — то есть, мистер Доджсон, разумеется — общался с прерафаэлитами, чему ж тут удивляться. Фотографировал их, он ведь был увлечённым и весьма популярным фотографом. А в 1865 году подарил экземпляр "Алисы" Кристине Россетти — ей книга очень понравилась.
Этот её портрет снял именно мистер Доджсон. Хотя и без Кэрролла не обошлось.
Недавно в коммментах сказала, что Кавальери плохого не делал — ну так вот хорошее.
#осеннее_ночное_радио сегодня даёт Rappresentatione di Anima, et di Corpo, "Представление о Душе и Теле" (или "Игра о Душе и Теле", как принято было называть средневековые пьесы). Можно долго спорить, опера это или оратория, — сам Кавальери настаивал, что опера, и что он, а не Якопо Пери с "Эвридикой", первым возродил традицию древних греков, у которых, согласно представлениям Ренессанса, актёры пели, а не произносили текст.
Это, в общем, не так важно. Важно то, что у Кавальери получилось совершенно по-новому решить представление в одном из любимейших жанров позднего средневекового театра, моралите. Это, конечно, никакая не мистерия, чего бы ни писали в интернетах, это именно моралите. Мистерия как театральный жанр предполагает разыгрывание библейского или житийного сюжета, а вот эти прения Души с аллегорическими фигурами — Разум, Время, Наслаждение, Благоразумие и т.д. — это натуральное моралите, растущее из риторической и эмблематической традиции поздней античности и средневековья.
Исполнений множество, но лучше любимой L'Arpeggiata нет и едва ли будет. За одно то, как Марко Бизли от имени Тела рассуждает о том, что остаётся, когда время человеческой жизни истечёт, можно всё отдать.
От Кавальери осталось, Кавальери плохого не делал.
С вами снова #осеннее_ночное_радио
И сегодня у нас нечто очень осеннее — не в смысле унылая пора, а в смысле время щедрое, золотое, обильная земная красота. Карло Милануцци, совсем ранее, 1620-е, венецианское барокко, неакадемический голос Лючии Шанниманико, живой, как яблоко с ветки, скрипки то плачут, то пляшут, и сердце с ними вместе.
Пара слов о префиксальности. А то мне уже объясняют добрые люди, что слово "развидеть" — перевод мема, и до того "не использовалось".
Как всякие носители языка, мы его носим, не всегда задумываясь, как он пошит. Вот, к примеру, префиксы — те самые "приставки" из школьного разбора слов. Механизм, позволяющий менять значение слова в любую сторону, экономный и невероятно продуктивный.
Это самое "раз-видеть", если вдуматься, вовсе не равно английскому un-see. По-английски действие отменяется, отрицается, здесь должно бы использоваться русское "не", но, как мы все помним по школе, не с глаголом пишется отдельно, слово не возникает.
Рас/раз действия не отменяет, но передаёт идею пространственного изменения: рас-крыть, разо-рвать, рас-тереть, раз-молоть — всё это связано с рас-ширением в пространстве, с заниманием большего места по сравнению с исходным состоянием. А, например, раз-вернуть может означать и перемену положения в пространстве же. То есть, раз-видеть — это вообще-то "посмотреть шире" или "посмотреть в другую сторону", если исходить из логики языка.
Префиксом, который можно было бы использовать для создания точного эквивалента un-see, по-русски логичнее выглядит "от-". Собственно, само слово от-рицание образовано с его помощью. У-видеть и от-видеть — звучит непривычно, но это дело времени, мы уже вполне освоили "развидеть", хотя пока только в ироническом ключе.
Ещё один вариант — "пере-видеть", то есть, "посмотреть заново и увидеть по-другому". Но тут уж что закрепилось, то закрепилось. Это как с "лётчиком", которого Хлебников не придумывал, несмотря на легенду, он рассуждал о том, как называть авиаторов по-русски: летатель, летун, лётай, лётчий, лтец?.. а для женщин лтица и летавица?.. был в этом перечне и "лётчик", но так себя уже называли русские пилоты, да и в опубликованном виде слово раньше встречается у Грина.
Впрочем, это уже не о префиксальности.
#осеннее_ночное_радио выдаёт в эфир очередную редчайшую редкость: интермедии для комедии La Pellegrina, созданные в 1589 году к представлению в честь свадьбы великого герцога Фердинандо I Медичи и Кристины Лотарингской. Ими разбивалось довольно тяжеловесное аллегорическое действо, вся ценность которого нынче в том, что оно вызвало к жизни эти музыкальные вставки.
За музыку отвечал Эмилио Кавальери, за постановку и текст Джованни Барди, за, как бы мы сейчас сказали, сценографию — Бернардо Буонталенти. Команда мечты, что тут скажешь.
Лучшее, на мой взгляд, исполнение выложено на ютьюбе, увы, только плейлистом, но его можно запустить целиком. Там меняются обложки, не пугайтесь, запись одна.
И она нечеловечески прекрасна.
Стоило неосторожно обмолвиться о забавном сходстве имён князя Гвидона и валлийского Гвидиона, в пушкинском сюжете проступили до слёз родные черты архаического эпоса, лучше всего сохранившегося именно на островах.
Вот Гвидон — он же не просто так богатырь для батюшки царя, но — плата, заложник, доля чудесного народа.
По всему выходит, что Салтан — не наследник по прямой. То ли сын кого-то из родичей прежнего царя, в лучшем случае младшего брата, то ли сын царя не от царицы, бывало такое в истории не раз. И Бабариха, прозванная так по мужу, Бабарю или Бабырю, костьми готова лечь, чтобы сыночка сел на престол. Вполне возможно, что она тем или иным образом устраняет стоящих на пути Салтана, — как прокоммментировал язвительный друг, "а куда делись законные сыновья царя?.. а ключница водку делала!" — и в какой-то момент, когда доступные ей средства заканчиваются или не срабатывают, приходится обратиться за помощью к иным силам.
На зов Бабарихи откликаются три сестры из волшебного народа. Одна способна накормить весь мир, вторая — соткать полотна, чтобы весь мир одеть, третья... вот про третью отдельно.
Как известно, за исполнение просьбы тем силам надо платить. И чаще всего не дарами, но обетами, отдать то, чего дома не знаешь, например, или исполнить какое-то бессмысленное на человеческий взгляд условие: не говорить и не смеяться какое-то время, не отказываться от угощения, не ночевать трижды под одной крышей и т.п. С Бабарихи сёстры требуют ребёнка, царского первенца, которого родит одна из них.
Зачем им полукровка? У них, судя по всему, беда: погиб в бою или был изведён чарами правитель чудесного острова, муж той самой третьей сестры, отец Лебеди, — почему она и "царевна", собственно — защитить волшебные земли некому, нужен князь. И лучше всего, если он родится в семье прежнего хозяина острова, — здесь полагается сноска про матрилокальные браки и приоритет женской линии в архаике, но вы у меня сами умные — но будет при этом ещё и человеческих царских кровей, поскольку остров пограничный, волшебный народ его делит с людьми, вспоминайте "маковки церквей и святых монастырей", не для магических же они существ. Князь над всеми, в своём кровном праве с обеих сторон, что же может быть лучше.
Честный обмен: мы тебе корону для сына, ты нам — князя-воина, чтобы защитил наши земли, которые пока мы прячем чарами, не показывая никому город на острове. На том и ударили по рукам.
Доставка будущего князя к месту службы — дело волшебной техники, а на месте ему нужно пройти испытания на соответствие занимаемой должности: истинный правитель должен быть отважен и справедлив, бескорыстен и милосерден, силён духом и способен владеть собой. Что ж, Гвидон все испытания проходит безупречно — вступается за слабого, побеждает врага-чародея, ничего не просит в награду и, внимание, выдерживает ещё ночь поста после нескольких дней в бочке, не спрашивая, зачем это нужно.
И наутро — вот тебе, князь над людьми и прочими, богатый город, благодарные любящие подданные и всё, что пожелаешь, только желай; а не придумаешь, тётки подскажут, бабушка добавит. К слову, кусание тёток в глаза с последующим их окривением выглядит так только в мире людей, сёстры одноглазы изначально (здесь ещё одна сноска, про странности с глазами у волшебного народа), просто прикосновение родной магии, которую приносит Гвидон, рассеивает морок, наведённый для смертных; бабушке в нос достаётся за дело, нечего было порочить мать князя, каким бы ни был договор.
Ещё ты, князюшка, женишься на единоутробной сестре, но это для волшебного мира в порядке вещей, здесь и на сёстрах-близнецах женятся, и ничего.
Для всех, кто недоумевал, почему аллегорические фигуры всегда женские, Робине Тестар в 1475 году нарисовал этого изысканного Похотя. В этом Часослове все аллегории — мужчины. Жаль только, Библиотека Моргана не даёт рассматривать миниатюры в нормальном разрешении.
Morgan MS M 1001, fol. 98r
А Luxuria, глядя на которую и не вспомнишь, как она переводится — это к Пизанелло.
Невероятная экзотическая женщина нарисована им около 1426 года, и она — тоже аллегория, на что указывает кролик. Да, там есть кролик.
Собрание Галереи Альбертина, Вена.
C грехами у нас путаницы не меньше, чем с добродетелями — эта фраза так прекрасна сама по себе, что здесь можно было бы и остановиться, но мы занудно продолжим.
Вот, например, похоть.
Изначально грех этот связан вовсе не только с половой распущенностью, но и с любой невоздержанностью и излишествами. Это следует из самого его названия, по-латыни — luxuria, что означает и буйную жизненную силу, и тучность, и пышность, и изнеженность, и роскошь, — да, всем известное "лакшери" как раз отсюда — и своеволие, и разнузданность, и непокорность, и что только нет.
А эмблемой всего этого выступает часто всё тот же медведь; ещё и кошки, и кролики, и козлы, и свиньи, но медведь, сами понимаете, гораздее — его, например, больше. Очень часто аллегория похоти/невоздержанности изображает медведей, самозабвенно разоряющих ульи-колоды, поскольку в бестиарной традиции медведь не может устоять перед тягой к мёду.
Но и персонифицированный грех часто сопровождают медведи, дама Luxuria на них ездит, как и уже знакомый нам Гнев. Видишь медведя при аллегорической фигуре, впору спрашивать: женщина, вы кто — Сила, Трезвость, или, наоборот, Гнев, а может, Похоть?
У Генриха Альдгревера здесь точно Похоть, вон, подписана.
С этой жизнью совершенно забыла, что у меня есть канал для средневековых миниатюр — без системы и без смешных подписей, просто то, что попалось во время работы, и что захотелось показать.
Вот, к недавнему разговору о Фортуне, традиционная её встреча с Боккаччо.
Почему князя зовут Гвидоном?
Достаточно заглянуть в примечания к Пушкину, чтобы узнать, что имя это носит в русском фольклоре и лубочных книгах отец Бовы Королевича, несчастный король, убитый любовником жены (мотив древнейший, вспоминаем хоть Агамемнона). Оттуда же взято, кстати, и имя царя в "Сказке о Золотом петушке" — Додоном или Дадоном зовут как раз убийцу-узурпатора.
О том, какая драка идёт за право считаться родиной сюжета о Бове, можно рассказывать долго и со вкусом. Его оспаривают славяне, итальянцы, англичане и французы, поскольку в позднем средневековье истории о доблестном рыцаре-сироте рассказывает вся Европа, и везде они одинаково популярны. Как звали героя изначально, — Бова, Бово, Бивис, Бёве или Бёвуа — сказать непросто, но, всё-таки, сейчас большинство исследователей склоняется к тому, что при рождении он был Бёве д'Омтон или д'Антон, из Антона, то бишь, а папеньку его, соответственно, звали Ги д'Антон, откуда, через итальянское Гвидо д'Антона и получился русский Гвидон.
Но вот тут мы упираемся в крайне занятное обстоятельство: в сказках о Бове волшебный элемент не так существеннен — ну, прыгает богатырский конь Бовы через крепостную стену, ну, выдыхает огонь, ну, идёт у него дым из ушей. Магия здесь не играет сюжетообразующей роли, в отличие от сказки Пушкина. Собственно, в рыцарском романе так дело обычно и обстоит, там есть волшебные предметы и обстоятельства, но функция у них второстепенная, обеспечивать движение сюжета. Про Экскалибур и иже с ним сейчас не будем, оружие — тема отдельная.
Зато почти строгий тёзка Гвидона, валлийский Гвидион ап Дон, как раз полноценный маг: тут тебе и оборотничество, и заклинания, и сотворение прекрасной женщины из цветов ракитника, таволги и дуба, и многие другие, часто сомнительные, деяния; трикстер он, положено ему — например, красть чудесных животных у королей-соседей.
Особые отношения связывают Гвидиона с племянником по сестре, который, возможно, приходится ему и сыном. В частности, Гвидион вмешивается, когда созданная им красавица из цветов, ставшая женой племянника, — для того и создавали, по материнскому проклятию юноша не мог жениться на человеческой женщине — заводит любовника, и тот пытается мужа убить.
Замок Гвидиона — это Млечный Путь, он тесно связан с морем (хотя кто с ним в мифологии Британских островов не связан), колдует сам и становится объектом чужого колдовства.
Знал ли Пушкин сюжеты Мабиногиона? Нет, никаких указаний на это нет. А вот поди ж ты.
По осени, как повелось, я пощу музыку, ещё в жежешке был тэг #осеннее_ночное_радио
Так вот, здесь дают "Орфея" Луиджи Росси, вещь редчайшую и волшебную. Запись театральная, с разговорами с постановочной группой в антракте, с кашлем и шорохом зала — я такое люблю если и не больше, то отдельно от студийной чистой выверенности: эффект присутствия, леса между мирами, выхода из сиюминутного.
Три с половиной минуты одинокой блуждающей лютни в начале можно не принимать в расчёт, они для того, чтобы все расселись, уложили на коленях программки и сумочки, продышались.
А дальше — чистая магия.
Гнев, бьющий себя кинжалом, и его леопард из Часослова Дюнуа (1439-1450 BL Yates Thompson MS 3 fol. 165v) и задумчивая аллегория Гнева с бойцовым петухом, верхом на кабане из сборника богословских и научных трудов XIV века (BnF, Français 400 f.54).
Читать полностью…
Ещё одно свидетельство того, что лев и единорог — и медведь и корова, и волчица — в определённых контекстах равны друг другу и почти взаимозаменяемы.
В этой роскошной буквице из Бедфордской Псалтыри, созданной между 1414 и 1422 годами в Англии, изображён, как видите, царь Давид ещё в бытность свою пастухом, когда он, если зверь крал овцу, "брал его за космы и поражал его и умерщвлял его" [1 Цар 17:36]. Давид говорит Саулу о львах и медведях, именно с ними он боролся, и в этой буквице, пожалуйста: медведь уже побеждён, лежит внизу, льву Давид как раз раздирает пасть. Но чуть поодаль, сзади, виден единорог, явно убитый: вон, у него рана в боку.
Казалось бы, единорогу-то овцы зачем (кстати, обратите внимание, какие здесь овцы, размером с морскую свинку примерно)? Но в средневековой голове крепко сидят эмблемы яростной силы: лев, медведь, единорог. Сидят все вместе, спаянные друг с другом, сила по частям не продаётся. И потом, что, Давид единорога, что ли, не заборол бы?.. да запросто.
Конечно, когда лютые звери смиренно ластятся к деве, это куда красивее, но аллегория Силы/Стойкости испытала иконографическое влияние миниатюр с Давидом, побеждающим львов и медведей, и Самсоном, раздирающим пасть льву. И потому часто она тоже берёт льва за космы — и поражает его; лев поражается, конечно, а что делать.
BL Add MS 42131 fol. 95r
У Филиппа Моулда в галерее очередной английский меланхолик рубежа XVI-XVII веков. С прекрасной подписью: "Портрет неизвестного джентльмена, возможно, поэта".
Возможно, возможно.
Ежегодное, неотменимое.
Как наступила ночь, я вспомнил рынок и живо повторил всё, рассматривая свою булавку. Кармен сделала очень немного, она только бросила в ленивого солдата цветком. Не более было совершено здесь. Я давно задумывался о встречах, первом взгляде, первых словах. Они запоминаются и глубоко врезывают свой след, если не было ничего лишнего. Есть безукоризненная чистота характерных мгновений, какие можно целиком обратить в строки или в рисунок, — это и есть то в жизни, что кладет начало искусству. Подлинный случай, закованный в безмятежную простоту естественно верного тона, какого жаждем мы на каждом шагу всем сердцем, всегда полон очарования. Так немного, но так полно звучит тогда впечатление.
Поэтому я неоднократно возвращался к булавке, твердя на память, что было сказано мной и девушкой. Затем я устал, лёг и очнулся, но, встав, тотчас упал, лишившись сознания. Это начался тиф, и утром меня отвезли в больницу. Но я имел достаточно памяти и соображения, чтобы уложить свою булавку в жестяную коробку, служившую табакеркой, и не расставался с ней до конца.
____
С днём рожденья, Александр Степанович.
Ваша булавка так и лежит у меня в коробочке, и будет лежать, сколько будет меня.