9459
Во-первых, пользы отечеству решительно никакой; во-вторых... но и во-вторых тоже нет пользы. Просто я не знаю, что это... Канал принимает сообщения. Рекламу не беру, никакую, на запрос даже отвечать не стану.
— Я всё понимаю, — сказал дракон. — Кто угодно растеряется. Только что собирала цветочки, венок плела, и вдруг провалилась под землю. А там все эти чудеса, звери говорящие, сад... Но — есть?! Там — есть?! Ты что, совсем не соображаешь ничего? В таких местах ни есть, ни пить нельзя, если не хочешь неизбежных последствий. Зачем ты его ела?
— Он был такой красивый!.. — жалобно протянула собеседница дракона.
В сумраке её лица не было видно, но говорила она в нос, то есть, судя по всему, плакать так и не перестала.
— Краси-иивый!.. — передразнил дракон; потом сокрушённо добавил. — Девке замуж пора, а она тянет в рот что попало, как младенец.
— Но он правда был такой красивый!.. Так и просил: "Съешь меня". А у меня от голода уже голова болела, я же не ела давно... И что теперь будет?
— Что-что, — ворчливо отозвался дракон, — последствия. Неизбежные.
Ответом ему было безудержное всхлипывание.
— Ладно, — смягчился дракон, — не реви, я договорился. Через полгода он отпустит тебя к маме.
— Полгода?!
— Скажи спасибо, что и на том сговорились. Ты не переживай, он тебе всякие праздники будет устраивать, пиры — не успеешь гранат доесть, полгода кончатся. Как раз всё зацветёт, а там и земляника твоя любимая пойдёт, и черешня...
Дракон выжидающе умолк. Молчала и Персефона. А потом осторожно спросила:
— А можно мне пирожок? Я там видела, с изюмом...
— Да можно тебе пирожок, — вздохнул дракон. — И пирожок, и грибов, и сливочную помадку, и гренков с маслом.
Он бы разрешил ей и индейку, и ананас, но их в Грецию ещё не привезли.
_____________________
Вы не ждали нас, а мы приехали.
Дракон вернулся.
Не могу отказать себе — и вам — в удовольствии, ещё одна Дева, тоже из Библиотеки Моргана, с иллюстрации к астрологическому трактату Абу Машара аль-Балхи.
Книга создана около 1403 года в Брюгге — собственно, по лицу Девы ясно, что она из тех краёв.
MS M.785, fol. 16r
No mistakes in Tango, darling, not like life. That's what makes the tango so great. If you make a mistake, get all tangled up, just tango on.
Читать полностью…
Стинг так Стинг.
Когда в первый раз — страшно подумать, сколько лет назад — услышала, как Стинг поёт Дауленда, меня будто ожгло: Фесте!.. Нет, академические хрустальные контртеноры прекрасны, всё by the book, но вот это, шершавым неправильным голосом больше проговорённое, чем исполненное... Да будь я Орсино, мне стало бы всё равно, что люди скажут, гори оно огнём, дайте.
Can you do it? — Dexterously, good madonna.
Чтобы не быть, как говорится, голословной. Несколько моих любимых аллегорий Стойкости, она же Сила и Мужество — не только со львами.
1. Миниатюра Жана Пешора к "Цветку историй" Жана Манселя, XV век. BnF, Français 54 f.396v
2. Миниатюра из собрания трудов Сенеки, XV век. Chantilly, Musée Condé, Bibliothèque, Ms. 282 f. 240v
3. Миниатюра из трудов Лорана Орлеанского, конец XIII века. Paris, Bibliothèque Mazarine, Ms 870-1 f. 083v
4. Тоже Лоран Орлеанский, тоже конца XIII века, но из Британской библиотеки. BL, Additional 54180, f. 91v
5. Моя любимая Сила со слоном, которую Умеренность уговаривает не слишком буйствовать, из стихотворного обращения Ковеневоле да Прато к Роберту Анжуйскому, середина XIV века. BL, Royal 6 E IX, f. 21v — не подгрузилась с первой попытки, поэтому теперь идёт первой и не желает менять место, стоит на своём.
Мрачную Силу Лоренцетти, Силу Боттичелли, у которой на лице написано "да сколько ж можно-то!", и бой-бабу Джотто найдёте и без меня, тем более, что они без зверушек, только у джоттовской лев на щите.
Переменим, свет мой, речь, как говорила фонвизинская Бригадирша.
Ежегодное, неотменимое.
Август дошёл до середины, а ветер только-только меняется, похолодало до тридцати днём. Но ночами тянет уже ключевой прохладой, вишнёвым и дубовым листом, землёй и небом. Звёзды, яблоки, вечное, вдох-выдох.
Почему я пишу "Элия Лелия Криспида", хотя в оригинале Aelia Laelia Crispis.
Есть такая вещь — конвенциональное написание и произношение. Традиционно античные имена на -ις/is в русском пишутся с -ид: Аρτεμις — Артемида, Θέτις — Фетида (хотя в качестве древнего моря у геологов — Тетис), Φυλλίς — Филлида и т.д. Мы так пишем и говорим не потому, что не знаем, как в оригинале, а потому что так исторически сложилось.
Как исторически сложилось, что река, получившая имя в честь однофамильца дойловской миссис Хадсон, по-русски называется Гудзон, а дед писателя Хаксли, биолог, Гексли.
Нет, можно, конечно, с учёным видом знатока произносить "Хайне", "Кляйст" и "Ÿго". Лишь бы ты, кисонька, была счастлива, как говорила моя знакомая добрая бабушка.
Владычицу Озера, она же Дама Озера, Lady of the Lake, в современной артуриане чаще всего зовут Нимуэ — ссылаясь на то, что "так у Мэлори" — или Вивиана.
Однако, поскольку бретонская ветвь рыцарского романа изначально складывается из рукописных текстов, всё куда затейливее. Переписчики, как водится, варьируют имена: тут и Нинианна, и Нименш, и Ниниенн, и Нимиана, и Уиниана, и Ниневе, и Нивен или Нивьен, и Нивиана, и Нимиана или Ниниам... и все эти варианты умножайте на два, а то и три, потому что писаться Ниманн может как Nymanne, а может как Nimanne, или вообще Nimane. Люси Пэйтон полагает, что исходное — Ниниана, но это только версия.
У Мэлори-то, конечно, Нимуэ.
То есть, у Мэлори Nymue, Nyneue, а у Кэкстона в печатном издание Nynyue, но в винчестерской рукописи Мэлори чаще всего встречаются варианты Nynyve Nenyve, то есть, Ниниве и Нениве.
И это, в случае с Мэлори, XV век, не дописьменная архаика времён переселения народов. Вот потому я так люблю, когда люди всерьёз начинают рассуждать о точных значениях применительно к мифам и сказкам.
Давно не было финдесьекля по пятницам, непорядок.
Американский художник Дэвид Скотт Эванс при жизни был известен всё больше салонными портретами и лирическими изображениями изящных дам. Подписывал он свои работы подобающим "Де Скотт Эванс", не Дэвид плебейский, нет-с. Ученик Бугро, профессиональный сладкописец, нравился бы и теперь людям, желающим шоб красиво, кочевал бы по страничкам любителей такого в сети.
Но уже после смерти Эванса — он с дочерями погиб при крушении парохода La Bourgogne в 1898 году — обнаружились медитативные, в стилистике trompe-l'œil натюрморты, с которыми художник теперь и ассоциируется прежде всего. С их атрибуцией не всё ясно, некоторые подписаны "Дэвид Скотт", некоторые "С.С. Дэвид", некоторые вообще "Стэнли С. Дэвид", но другой автор не нашёлся пока, так что числятся за Эвансом.
Первая картинка — это Эванс, когда он "Де Скотт", остальные — из найденного. Ощутите, что называется, разницу.
Уважаемые анонимные буйвол, барсук, аксолотль, бурундук и черепаха, читающие про дракона сейчас, уважаемые замеченные прежде слон, гепард, хомяк, морж, пингвин, лори, муравьед, кролень — и весь остальной не менее уважаемый ковчег, я не разрешила копирование текста не из жадности. Просто его воровали и перекраивали под себя ещё в жежешке, а мне от этого не по себе, он довольно личный.
Не сердитесь.
К давешнему.
Из всех Фортун, являющихся Боккаччо на средневековых миниатюрах, — их изрядно, сочинение "О благородных кавалерах и дамах" любили, пересказывали-переводили не раз — больше всего я люблю вот эту, с иллюстрации к французскому переложению Лорана де Премифе, сделанную в начале XV века.
И слепая, и многорукая, и крылатая, и одеяние из разноцветных полос. Шут Фесте, любовь моя, советовал Орсино пошить дублет из переливчатой тафты, for your mind is the very opal, ум ваш — истинный опал; т.е., играет разными цветами, стоит только поменять угол.
Не ум такой, жизнь такая, как бы говорит нам безымянный французский миниатюрист.
Bibliothèque de l’Arsenal, Ms-5193 réserve, fol. 229r.
Внезапно выяснилось, что в этой тележке уже больше тысячи постов — я проскочила круглое число, не заметив. Оно, к тому же, попало на середину альбома, а не на отдельную запись. Вот на эту работу Розалинд Лайонс, And These Are Not Fairies.
И это не феи, да.
А вообще, если посмотреть на семейство Лузиньянов, — мы тут в комментах рассуждаем о том, что Элиза, сестра лебедей, вполне могла выйти на кого-то из Иерусалимского королевства, Лузиньяны первыми в голову приходят — так вот, если посмотреть на их семейную историю, становится ясно: первый закон благополучной жизни — оставь свою женщину в покое.
Вот закрылась она в субботу у себя, улеглась в ванну, нанесла маску, положила огурцы на глаза — ну, змеиный хвост, и что, тебе плохо было все эти годы? Дай жене хвост расправить, она его потом подберёт и пойдёт опять тебе замки строить.
Или, скажем, таскает она крапиву с кладбища и плетёт из неё рубашки — что с того, тебе какой урон? Ну, хобби у неё такое, рукоделие, хэнд-мейд. В остальном-то золотая жена, ни словечка поперёк.
Но нет, надо всё испортить.
Мой режиссёр — и вообще один из самых важных людей в моей жизни — говорил: "Не называй в лоб, очерти так, чтобы оно возникло у зрителя само, работай из материала заказчика". Точнейший совет актёру, точнейший совет любому, желающему донести, сообщить, поделиться своим — добиться созвучия и сонастройки в чём угодно.
Лет десять назад Бен Шмидт создал новый проект, чистый лист в программе построения графиков, а потом ввёл в неё данные о курсах кораблей из судовых журналов XVIII-XIX веков. И получил вот это изображение.
Лет десять я на него и медитирую — не называй в лоб, очерти, чтобы возникло само. Привычными, важными путями.
Iam redit et Virgo, redeunt Saturnia regna.
Любимая моя Дева из итальянского часослова, хранящегося в Библиотеке Моргана. Предположительно её нарисовал Вентурино Меркати в 1470-1480 гг. в Милане.
Ждём её через полтора дня.
Вопрос не в том, с какого перепугу семейство Слепцовых решило в 1899 году в своей серии "Книжка за книжкой" издать "Короля Лира" — среди, на ту же хотя бы букву, увлекательных брошюр "Как воюют между собою растения", "Как Пётр Захарыч переселялся в сибирские леса: (С 10 видами, снятыми на месте)", "Кто победил? (Из истории воздухоплавания)" и т.д.
Вопрос даже не в том, зачем Александр Александрович лично взялся переводить Шекспира, сопроводив его зубодробительными пояснениями, что такое театр, — "Внутри театръ состоитъ изъ двухъ частей: 1) изъ шатра на высокомъ помостѣ, въ которомъ происходитъ представленіе, и 2) изъ помѣщенія передъ помостомъ. Въ этомъ помѣщеніи устроены мѣста для зрителей, или — какъ говорятъ по иностранному — для "публики", — и подробным либретто трагедии для тех, кто не привык к представлениям: "Зала во дворцѣ Лира. На лѣво стоитъ возвышенное сѣдалище — "тронъ". Залы, украшенныя трономъ ("тронныя" залы), назначаются во дворцахъ для торжественныхъ пріемовъ. Входятъ графъ Кентъ, графъ Глостеръ. Съ Глостеромъ его пріемышъ — Эдмундъ. Они ожидаютъ короля" etc.
Вопрос в том, как именно сбойнул распознаватель текста при сканировании, что получилось вот это:
"Король-Лиръ — величавый старецъ. Онъ благополучно правилъ страною сорокъ лѣтъ. Онъ избалованъ уланами, привычкой къ власти, привычкой видѣть со всѣхъ сторонъ повиновеніе своимъ малѣйшимъ желаніямъ, даже прихотямъ".
Там "удачами", скорее всего.
А то ведь глазами детей сразу видишь, как именно могли уланы избаловать величавого старца.
Аллегории, как и святых, узнают по атрибутам. Если женщина с башней — это святая Варвара, если с веточкой, на которой вместо листьев глаза, или с глазами же на блюде — святая Луция, она же Лючия, а если с якорем — это аллегория Надежды.
Эта иконография в традиции настолько привычна, что просачивается в язык: "весы Правосудия" знают все. А у Стойкости, которая Сила и Мужество, помимо льва или другого покорённого мощного зверя, есть устойчивый во многих смыслах атрибут — колонна. Опора, столп, английское риторическое pillar of strength как раз отсюда. Если живописная женщина обнимает колонну или опирается на неё — перед вами добродетель Стойкости; или намёк на неё, если мы знаем, что перед нами портрет исторического лица. "Всегда стоял за правду", в глазах виден Марс, вот это вот всё.
У Тьеполо-старшего, конечно, аллегории. Дивные, динамичные, оживлённые, ироничные аллегории рококо: Правосудие (или Справедливость, тут опять двойственность перевода) и весы держит криво, и меч не в рабочем положении, голоногая Стойкость/Сила сбросила шлем на колени и колонну только подпирает слегка, чтобы не рухнула, путти тискает несколько ошалевшего льва.
И над всеми ними сияют драгоценные, многоцветные, прозрачные небеса, которые семейство Тьеполо умело писать так, что невольно ахаешь на вдохе.
Про кардинальную добродетель уременности я уже как-то писала, но и остальным трём не очень повезло, особенно с переводом названия.
Вот, например, ἀνδρεία, она же латинская fortitudo. С ней проблем больше всего, потому что она у нас и Мужество, и Сила, и кто только нет, но в христианской парадигме она, скорее, всё-таки Стойкость — способность сопротивляться обстоятельствам и стоять на своём (так, во всяком случае, считает Фома Аквинский).
Стоять на своём — на своём льве, как на этой миниатюре из бревиария XIV века, почему бы нет, тем более, что лев, похоже, не возражает; вместо льва может быть дракон или конь, любой образ стихийной необузданной силы. Можно ещё держать гербовый щит с изображением эмблемы, теми же львом, драконом или конём.
Позднейшие изображения, где добродетель рвёт льву пасть, представляют собой иконографическую контаминацию с библейскими персонажами, Самсоном, Давидом и Ванеёй, мужем сильным. Такой Стойкость пришла в карты таро и окончательно стала Силой.
А ведь этот образ, Дева, подчинившая себе Льва, связан и с одним из самых прекрасных переходов в мире — из могучего лета в щедрую осень, с вознаграждением труда недолгим покоем и изобилием, и это уже вот-вот, на днях.
Удивительно, конечно, что такую мужскую даже по имени добродетель, "андрейя", мы традиционно представляем женщиной. И ещё удивительнее, что грядущая богатая осень, смиряющая буйных львов лета не насилием, но лаской, в русском языке тоже принадлежит женщинам.
BnF, Latin 10484 f.32
Тут в комментах к предыдущему прозвучало пренебрежительное, что для переводчиков и довольно внятные языковые модели — "высшая математика".
Дело известное, язык-знают-все, traduttore traditore, надмозги, был у нас толмач-немчин, мы его в кипятке и сварили. Опять же, устойчивый пейоратив, гуманитарий.
Мне случилось ещё на заре переводческой юности, студенткой, воткнуться в переводе именно что в математику — не высшую, но непростую, особенно для того, кто написал выпускную экзаменационную работу, получил вожделенные четыре балла и забыл алгебру, с началами анализа вместе, как самый страшный сон. Хотя вру, мне до сих пор иногда снится, когда заболеваю, что стою у доски в двенадцатом кабинете родной школы, тёмное январское утро, первый урок, третья четверть, вечная, как адские муки, ноет неисправный дроссель в лампе, пахнет мокрым мелом, в ответе всё выходит отрицательная дробь с товарным составом после запятой или минус бесконечность, и лучше бы умереть; правда, я научилась осознанно превращать то, что на доске, в тригонометрию, которую любила нежно, и тем спасаюсь, но сейчас о другом.
Имевшуюся в тексте математику я честно перевела, как было написано, и меня жестоко высмеял художник спектакля, — текст был пьесой, её сразу начали репетировать — инженер по образованию: такого, дескать, быть не может, эти гуманитарии тут наворотят. Юный гуманитарий насупился и пошёл к коллегам-математикам в девятый корпус, чтобы объяснили, где налажал.
А дальше началось волшебство.
Коллеги-математики, в собственное окно между парами оставшись на кафедре, два часа увлечённо объясняли юному гуманитарию, что у него за математика в пьесе, и как она работает, и почему именно так и может быть, и должно, хотя по простому учебнику не имеет права. Изрисовали графиками лист А4, который я храню бережно, словно грамоту — потому что выяснилось, что перевела я всё правильно, послушно пойдя за текстом, и мне, гуманитарию, это рассказали так понятно и так красиво, что я всё поняла, запомнила и сумела рассказать постановочной группе, немало её впечатлив.
Переводчик всегда может проконсультироваться со специалистом. И нет никакой недоступной математики, когда специалист знает своё дело. Если вы не можете объяснить восьмилетнему ребёнку научную проблему, которой занимаетесь, значит, вы шарлатан.
Нет, того, кто это сказал, звали не Альберт Эйнштейн и даже не Ричард Фейнман, это был доктор Хониккер у Воннегута.
В XVI веке возле Болоньи была найдена римская плита с загадочной эпитафией, посвящённой Элии Лелии Криспиде. Сенатор Акилле Вольта в 1567 году заказал копию плиты, которая теперь и выставляется в музее Болоньи — с соответствующей пометкой на мраморе, высеченной копиистом.
Уже в 1548 году Марио Микеланджело опубликовал в Венеции памфлет, посвящённый этому надгробию. Граф Карло Чезаре Мальвазия в 1683 предложил сорок три ответа на загадку Элии Лелии, позднее о ней писали Карл Густав Юнг и Жерар де Нерваль. Кто-то полагал, что речь в эпитафии идёт о папессе Иоанне, кто-то — что о Лотовой жене, об умершем в утробе матери ребёнке, которого обещали в супруги ещё до его рождения, или вовсе не о человеке, но о душе, дожде, или резвом муле. Алхимики и эзотерики улыбаются со значением и кивают: уж мы-то, де, знаем — но множество ответов куда меньше одного.
Текст, собственно:
D. M.
AELIA LAELIA CRISPIS
NEC VIR NEC MULIER
NEC ANDROGYNA
NEC PUELLA NEC JUVENIS
NEC ANUS NEC CASTA
NEC MERETRIX NEC PUDICA
SED OMNIA
SUBLATA
NEQUE FAME NEQUE FERRO
NEQUE VENENO
SED OMNIBUS
NEC COELO NEC AQUIS
NEC TERRIS
SED UBIQUE JACET
LUCIUS AGATHO PRISCUS
NEC MARITUS NEC AMATOR
NEC NECESSARIUS
NEQUE MOERENS
NEQUE GAUDENS
NEQUE FLENS
HANC NEQUE MOLEM
NEC PYRAMIDEM
NEC SEPULCHRUM
SCIT ET NESCIT
CUI POSUERIT
HOC EST SEPULCHRUM
INTUS CADAVER NON HABENS
HOC EST CADAVER SEPULCHRUM
EXTRA NON HABENS
SED CADAVER IDEM EST
ET SEPULCHRUM SIBI
Dis Manibus, Манам (боги загробного мира)
Элия Лелия Криспида
Не мужчина, не женщина
не андрогин
Не ребёнок, не юная
Не старуха, не чистая
Не нечистая, не скромная
Но всё [вместе]
Унесена
Не голодом, не железом,
Не ядом
Но всем
Не в небе, не в водах,
Не в земле,
Но всюду покоится.
Луций Агатон Прискус
Не муж, не любовник,
Не близкий
Не скорбя,
Не радуясь,
Не плача,
[Воздвиг] это — не груду камней,
не пирамиду,
не склеп.
Знает и не знает
Для кого воздвиг.
Это могила,
в которой нет тела.
Это тело, могилы
вокруг которого нет.
Но тело одно
С могилой.
Последних шести строк на копии сенатора Вольты нет, они есть только в списках того же времени.
Болонскую плиту не сразу найдёшь в музее, довольно часто она закрыта экраном для проектора, на котором показывают учебные фильмы.
Думала снова про сказочных оборотней и чудесных супругов, в частности, лягушку-невесту (АТУ 402). И вдруг вспомнила, что сама написала в своё время сказку про лягушку, которая оказалась не тем, чем казалась — правда, там всё сложно.
Читать полностью…
Когда я была ещё совсем юным зверьком и решительно предпочитала просветительский осьмнадцатый век романтизму, — вскоре это переменилось, мне пришёл читать романтиков человек, которому я обязана всей собой, особенно собой-литературоведом — мудрый старший товарищ заметил: "Да, это великий соблазн. У них же музыка".
У них действительно — музыка.
Слушаешь, и кажется, что они что-то знают, что у них есть какие-то ключи, что мир у них в головах устроен безошибочно верно, именно так, как задуман. В головах-то, возможно, и устроен, но мы знаем, что вовне это не проецируется, и заканчивается всё гильотиной.
И всё равно, слушаешь какого-нибудь Телемана, и, пока слушаешь, будто подключаешься к этому верному, единственно возможному гармоническому мироустройству. Это ритуальный хор, оплакивающий Адониса, из "Терпеливого Сократа", комической, в общем, оперы (целиком она лежит здесь, три с лишним часа чистого счастья, с барочной бравурой, лёгкими фиоритурами басов и прочими незапными дарами).
Две с половиной минуты абсолютной гармонии замысла и восприятия. Будто мало.
Давным-давно, пятнадцать лет назад, я стала рассказывать истории про дракона — и рассказывала их десять лет. То, что их питало, кончилось в прошлой жизни, потому, должно быть, кончились и они. Но дракона временами вспоминали в комментах ностальгически.
Для всех, кто вспоминал, я собрала те истории в гугловский файл. Пусть лежат, место не пролежат, чай.
Суть происходящего.
И да, напомню: в этом августе два полнолуния, то самое once in a blue moon.
Не проморгайте.
Вспомнила любимую "Двенадцатую ночь" — разумеется, просто так от неё не уйдёшь. Немного о Себастьяне, он заслужил.
Читать полностью…
Раз уж Розалинд Лайонс оказалась для меня юбилейной, повешу ешё одну её работу. Это Оливия и Виола-Цезарио. Такую закованную в драгоценные одежды, как в доспехи, перебелённую до потери человеческого облика Оливию я вижу впервые — и она очень шекспировская, ей предстоит выйти из заточения и задышать.
Столько тревоги, столько печали, столько обещания, и такой славный мальчик вышел из явной девочки Виолы. Такой была разве что Имоджен Стаббс у обожаемого моего Тревора Нанна.
А вот Келли Макморрис Андерсена читала внимательно, и у неё Элиза — дочь махараджи. Ласточки и правда улетают из Европы зимовать в том числе на западное индийское побережье, всё по тексту.
Читать полностью…
А вот, смотрите, как интересно.
Это иллюстрация чешского художника Артуша Шайнера (у нас его традиционно зовут Артуром Шейнером) к, да, "Диким лебедям" Андерсена.
Король находит Элизу в пещере — хотя он тут, скорее, султан. Логика прямая: отец Элизы и принцев-оборотней правит "далеко-далеко, в той стране, куда улетают от нас на зиму ласточки", т.е., либо в Африке, южнее Сахары, либо на Индийском субконтиненте. Принцы летят с Элизой через море — Красное или Персидский залив. Вот вам и король в восточных одеждах.
Но при этом у него есть архиепископ, что даёт нам на выходе христианское королевство на Ближнем Востоке.
Вам, любители конспирологии и тамплиеров!