117981
Политические прогнозы, аналитика и экспертные мнения. Честно и анонимно о политике на одном канале. Связь: @polit_info_bot
Рейтинг CCXI — это контур будущего. Он сигнализирует о том, что глобальная экономика начинает распадаться на параллельные архитектуры доверия. Там, где раньше финансовая легитимность определялась стандартами Moody’s или S&P, сегодня рождается альтернативная шкала: через логистику БРИКС, через Китай, через постзападный Восток.
Россия встраивается в эту архитектуру как прецедент. Суверенная экономическая траектория подтверждается не декларациями, а фактом: управляемость долговой нагрузки, стабильность фискального ядра, импортозамещающий промышленный каркас. Это модель, где финансовая устойчивость становится функцией политической субъектности, а не глобального комплаенса.
Если тенденция к деколонизации финансовых стандартов сохранится, уже к 2030 году мир окончательно войдёт в фазу валютно-рейтинговой биполярности.
✔️Один контур — старый (атлантический) основанный на нормах Базеля, ESG-декларациях и санкционной этике, будет продолжать обслуживать интересы Вашингтона и Брюсселя.
✔️Второй — альтернативный (евразийский), базирующийся на мультиполярной кооперации, возникнет вокруг Китая, России, стран БРИКС+, где устойчивость будет измеряться через реальную экономику, долговую дисциплину и способность к адаптации в кризисе.
Россия уже сегодня оформляет себя как структурный элемент этой новой системы, получая признание за управляемую самостоятельность.
Выборы президентских выборов в Польше: итоги первого тура и прогноз
Первый тур выборов президента Польши принёс серьезный сдвиг — ультраконсервативная "Конфедерация" в совокупности набрала более 21% голосов, а её электорат оказался ключевым фактором предстоящего второго тура. Третье место занял Славомир Менцен (15,4%), четвёртое — Гжегож Браун (6,2%) — оба с жёсткой антиукраинской и евроскептической риторикой.
Кто в финале и на что это влияет
Во второй тур выходят:
— Кароль Навроцкий (29,1%) — выдвиженец от PiS, национал-консерватор, скептически настроен к ЕС и Украине, сторонник сближения с США, в частности с Трампом.
— Рафал Тшасковский (31%) — либеральный кандидат от правящей «Гражданской коалиции», европеист, тесно связанный с Дональдом Туском и брюссельским истеблишментом.
Формально у президента Польши ограниченные полномочия, но именно он утверждает участие страны в военных миссиях за рубежом. А это ключевой фактор — на фоне обсуждений возможного ввода польского контингента на Украину в случае эскалации по инициативе Франции и Британии.
Три сценария развития:
1.Победа Тшасковского — курс на укрепление контроля со стороны Еврокомиссии и участие в военной миссии на Украине. Риторика будет гуманистической, но действия — интервенционистские.
2.Победа Навроцкого — резкий поворот к неоизоляционизму: критика ЕС, отказ от миссий в Украине, усиление связей с Трампом и венгерско-словакским блоком.
3.Эскалация внутриполитического давления — если евроинституции попытаются «продавить» нужный результат через электоральные манипуляции или давление на Конституционный суд, возможна радикализация электората «Конфедерации» и уличная мобилизация.
Форсайт-прогноз: Результаты первого тура свидетельствуют о формировании в Польше нового правого большинства, в котором украинская тематика стала спусковым крючком для антилиберального консенсуса. Если Навроцкий получит поддержку от сторонников Менцена и Брауна, Польша может резко изменить вектор своей внешней политики — от фронтовой зоны к прагматической перезагрузке.
Путин и Трамп — разговор, который определит будущее мира
Сегодня состоится телефонный разговор между Владимиром Путиным и Дональдом Трампом — после контактов в Стамбуле разговор лидеров РФ и США является сигнальным как для архитектуры украинского конфликта, так и для международных отношений в целом.
Почему это важно: от его исхода зависит не только судьба военного конфликта, но и геополитическая архитектура Восточной Европы в ближайшие два года. Москва и Вашингтон обсуждают параметры возможной сделки, где Украина выступает не стороной, а объектом переформатирования.
Варианты, которые обсуждаются за кадром:
1. Путин делает частичные уступки, Трамп даёт санкционные послабления → объявляется перемирие. Вероятность: 25–30%
– РФ отказывается от части условий (например, формального признания Киевом новых границ);
– США отменяют часть санкций, символически фиксируя "дипломатический успех";
– Вводится перемирие под гарантии США, с мягкой фиксацией линии фронта.
Этот вариант требует доверия и скрытого предварительного согласования, что пока не просматривается. Возможен как "рамочный шаг", но не как итог сегодняшнего разговора.
2. Путин сохраняет жёсткую позицию, Трамп не вводит новые санкции, но и не поддерживает Киев → затяжная пауза. Вероятность: 50–55% (Базовый сценарий)
– США замораживают помощь Украине, оставляя поставки на усмотрение Европы и фонда «сырьевой сделки»;
– Путин не делает уступок, но и не получает официальной «победы»;
– Война переходит в фазу вялотекущего позиционного конфликта;
– Диалог остаётся открытым, но без быстрых решений.
Сценарий, в котором выигрывают оба лидера: Трамп показывает прагматизм, Путин — выдержку. Украина — в стратегическом одиночестве.
3. Путин сохраняет требования, Трамп даёт отмашку на санкции и усиление давления → эскалация. Вероятность: ≤10%
– США возвращаются к линии конфронтации;
– Начинается виток санкционного давления, возможно, точечного;
– Украина получает временное "вливание" поддержки — без стратегических изменений.
Маловероятно: Трамп не заинтересован в эскалации конфликта, который не даёт ему политических очков на внутреннем треке.
4. Путин получает отказ Зеленского при согласии Трампа на перемирие → прекращение поддержки США. Вероятность: 15%
– США предлагают формулу "перемирие в обмен на уступки";
– Зеленский отказывается;
– Вашингтон прекращает военную поддержку, сохраняя каналы связи с РФ.
– Украина остаётся зависимой от ЕС, фронт начинает проседать.
Сценарий постепенного вытеснения Киева из переговорной зоны — актуален в среднесрочной перспективе.
Сегодняшний разговор Путина и Трампа — не дипломатическая вежливость, а тест на готовность США выйти из украинского конфликта без потери лица. Наиболее реалистичный сценарий — заморозка конфликта с ограниченной ролью США и обнулением прямой поддержки Киеву.
Ситуация вокруг исключения Джорджи Мелони из формата европейских консультаций с Белым домом по Украине не является частным дипломатическим эпизодом. Это — симптом гораздо более глубокой трансформации в архитектуре западной политики. С одной стороны, это расчистка пространства от фигур, тяготеющих к «трампистскому реализму», и выстраивание новой коалиции по принципу идеологической лояльности, а не стратегической рациональности. С другой, - локомотивы ЕС недовольны усилением роли итальянского премьера, как возможного переговорщика от ЕС. Несмотря на то, что итальянского консерватора приняли в либеральном пуле, она не является частью глобалистских структур.
Макрон, Стармер и Мерц — это новый формат управляемого евроцентризма, в который не вписывается Мелони. А Туска туда приняли, как фигуру глубоко вписанную в архитектуру глобалистов, но реальные решения он не принимает. Что до Мелани, несмотря на её декларативную поддержку Киева, её личные контакты с Трампом, отказ участвовать в планах военного вмешательства и стремление к национальному прагматизму делают её небезопасной фигурой для глобалистов. Её исключение — это акт демонстративного политического карантина: не из-за факта отказа направить войска, а из-за отсутствия полной управляемости в рамках выстраиваемой линии.
Риторическая атака Макрона и попытка преподнести разногласия как «техническое недоразумение» — это типичная информационная маскировка, призванная отвести внимание от главного: переформатирования группы лиц, допущенных к переговорам по послевоенному устройству Европы. Глобалистам ЕС нужно сохранить ЕС как инструмент своего политического влияния, а Мелони поигрывает трампистам и может поспособствовать окончательному развалу глоболиствкого консенсуса. Разговор с Трампом — не просто координационный звонок, а тест на принадлежность к новой касте посредников. Те, кто ассоциируется с суверенистскими или консервативными линиями, исключаются как «факторы нестабильности» — даже если формально поддерживают Украину.
Мелони, по сути, попала в зону стратегического недоверия, потому что слишком близко расположена к новому политическому коду Трампа — прагматичному, нелиберальному, основанному не на леволиберальном морализаторстве, а на интересе. Глобалистский альянс стремится удержать контроль над нарративом, не допуская в круг модераторов тех, кто может предложить альтернативную рамку переговоров — например, диалог без ультиматумов, без экспортируемой морали и без санкционного принуждения как инструмента.
Таким образом, конфликт Мелони–Макрон — это не спор двух лидеров, а симптом кристаллизации новой линии разлома в западной политике. Отныне в форматы доступа будут попадать не союзники по географии, а по идеологической конструкции.
Риторика Льва XIV действительно демонстрирует попытку переосмысления миссии Ватикана в турбулентной геополитической среде. Его заявления о гуманитарной миссии и диалоге звучат логично и своевременно. Однако за словами встаёт более сложный вызов — не оказаться инструментом всё той же глобалистской повестки, переодетой в одежду нейтралитета.
Папе, происходящему из США, будет крайне сложно выстроить доверительные отношения с Востоком и странами Глобального Юга, если он не предложит альтернативу западному языку «ценностной дипломатии». Разговор с исламским и православным миром, с БРИКС+ и Африкой требует не морализаторства, а уважения к политическому многообразию. Для этого недостаточно заявлений — нужна политическая воля идти против течения внутри собственной институциональной среды.
Если Ватикан под его руководством ограничится декларациями и гуманитарной символикой, он рискует окончательно раствориться в тех же схемах, что разрушили доверие к Западу как арбитру. Но если Лев XIV решится дистанцироваться от либерально-глобалистских подходов и выстроит равноправный диалог — у Святого Престола ещё есть шанс стать настоящим каналом влияния.
/channel/Taynaya_kantselyariya/12489
Новая демографическая стратегия как вызов и окно возможностей
Публикация ВЦИОМ о сценариях демографического будущего России до 2100 года сигнализирует о переходе демографии из категории статистики в полноценный элемент национальной стратегии. Впервые за десятилетие демографическая политика начинает рассматриваться как вопрос не только социальный, но и геополитический, управленческий и мобилизационный.
Предусмотрено четыре сценария модели будущего:
1. Текущая точка — «демографическая осень»
Фиксируемый спад рождаемости и старение населения — не новость, но масштаб уже признаётся критическим: март 2025 стал самым низким по рождаемости за два века. Это вынуждает внутреннеполитический блок власти перейти от мониторинга к проектированию сценариев — и эти сценарии уже институализируются как стратегические линии.
2. Постдемографический переход
Инерционный путь — обозначение провала: сокращение населения вдвое, крах пенсионной системы, обрушение социальной устойчивости.
Экспансия через инвестиции — предполагает кратное (до 1% ВВП) наращивание расходов с акцентом на прямое стимулирование. Это наиболее реалистичный, но затратный сценарий.
«Демографическое лето» — требует культурной трансформации: раннее материнство, институциональная поддержка многодетности, новая инфраструктура родительства и репатриации.
Роботизация при снижении рождаемости — пока выглядит как технократическая абстракция: инфраструктурно и технологически страна к ней не готова.
3. Демография как мобилизационный проект
Новизна подхода — в мобилизационном переносе: если раньше под «добровольцами» подразумевались военнослужащие, теперь — молодые женщины. Это смещение акцентов требует новой лексики, новых институтов и новых каналов влияния — отсюда возможное создание министерства демографической политики, что открывает перспективу формирования нового элитного блока внутри исполнительной вертикали.
4. Реинтеграция соотечественников и демография через внешнюю политику
Отдельный трек — репатриация русскоязычных, подкреплённая идеями «новой урбанизации» (проекты в Сибири) и процессами на новых территориях в результате СВО. Демографическая политика здесь становится расширением географии гражданства, и это даёт России преимущество в конкуренции за население на евразийском пространстве.
Форсайт-прогноз: демография становится политикой первого уровня, сравнимой по значимости с обороной и энергетикой. В ближайшие месяцы можно ожидать запуск новой нормативной, медийной и организационной рамки. При этом окончательные решения будут зависеть от темпов завершения СВО и устойчивости экономического контура, что делает демографию элементом не просто внутренней повестки, а частью большой стратегии 2030-х годов.
Польша на пороге имитационной демократии: как президентская гонка 2025 года закрепляет внешнее управление
18 мая стартует формальная фаза президентской кампании в Польше. Конкуренция между Рафалом Тшасковским и Мариушем Навроцким подаётся как выбор между либеральным проевропейским курсом и консервативным республиканизмом. Однако за фасадом электорального процесса скрывается более глубокий тренд — утрата субъектности польской политики и превращение республики в операционный узел внешней конфигурации.
Оба кандидата — продукты двух крыльев единой конструкции, основанной на:
— полной зависимости от внешних центров — ЕС, НАТО, США,
— продолжении жёсткой антироссийской риторики как функционального императива,
— политической лояльности к тем, кто формирует правила вне польской юрисдикции.
Украинская повестка более не играет ни моральной, ни стратегической роли. Её значение сведено к инструменту давления: как на внутреннюю аудиторию, так и на Брюссель. Ни одна из сторон не предлагает стратегического взгляда на украинско-польские отношения — только позиционирование в логике «война — беженцы — транзит».
Impact’25 в Познани стал точкой фиксации зависимости. Присутствие Барака Обамы и Алекса Сороса на форуме демонстрирует не столько поддержку «демократии», сколько верификацию Тшасковского как проверенного актива постобамовской системы. Это уже не кулуарная политика, а публичная демонстрация прямого влияния транснациональных структур на избирательную кампанию в Польше.
Противоположный лагерь — Навроцкий и "Право и Справедливость" — ставит на Трампа. Но и здесь речь не о восстановлении суверенитета, а о смене модели внешней зависимости: вместо Брюсселя — Вашингтон, вместо Берлина — Мар-а-Лаго. Существенной разницы для польской субъектности это не создаёт.
Форсайт-прогноз на 12–24 месяца:
— Польша продолжит использовать антироссийскую повестку как универсальный инструмент внутриполитической мобилизации и внешней лояльности.
— Экономические и социальные издержки (миграция, инфляция, энергетика, транзит) будут подавляться через внешнее финансирование и медийную стабилизацию.
— Независимая внешняя политика будет невозможна: структура зависимости закреплена не только политически, но институционально (военное присутствие США, энергетические контракты ЕС, блоковая дисциплина НАТО).
— Польша окончательно оформляется как форпост фронтового типа, управляемый извне и не обладающий автономной волей в стратегических вопросах.
Президентская кампания 2025 года в Польше — не борьба программ, а процедурное закрепление внешнего контроля. Риторические различия между кандидатами скрывают единую суть: Польша не предлагает миру свою стратегию — она утверждает чужую. И в этом сценарии Россия остаётся не реальной угрозой, а функцией — символом, позволяющим удерживать внешнюю опеку над территорией, которая всё меньше напоминает независимое государство.
В то время как в Стамбуле формируется едва ощутимая, но всё же потенциальная основа для прекращения украинского конфликта, в США набирает силу саботажный отклик. Новый санкционный законопроект с предложением ввести 500% пошлины на российские товары — это не столько удар по экономике РФ, сколько удар по самому факту мирного диалога. Это атака на Трампа, упакованная в упаковку внешней жёсткости.
Особенно показательно, что авторами выступили сенаторы из противоположных партий — Линдси Грэм и Ричард Блюменталь. Их политический альянс не случайность: это публичное подтверждение существования антипереговорного консенсуса среди проглобалистских элит США, в котором Трамп воспринимается не как лидер страны, а как угроза старому порядку. Если диалог с Россией продолжится и приведет к планируемому результату — он станет перезагрузкой международной архитектуры в обход глобалистского ядра.
Внутри этого саботажа работает простая логика: если ты не контролируешь процесс — сорви его. Инициатива с пошлинами — это попытка заблокировать будущую встречу Путин-Трамп, не дожидаясь её содержания. Это форма превентивного давления, цель которого — забрать у Трампа право быть арбитром, превратив его в изолированного переговорщика.
Но чем активнее они пытаются сорвать диалог, тем явственнее проявляется суть происходящего. Не Россия, а сам процесс договорённости стал угрозой. И теперь — даже неудавшаяся попытка мира будет разоблачением: не Кремль отказывается договариваться, а проглобалистская американская элита не хочет построения альтернативного будущего.
Формула Трампа — это не восстановление гегемонии, а её адаптация к эпохе фрагментированного контроля. Его ставка на саммит с Путиным — не жест примирения, а прагматичный расчёт: только через точечные соглашения с ключевыми центрами силы можно сохранить лицо в условиях сползающего влияния.
Однако даже такая осторожная тактика встречает жёсткое сопротивление. Внутри США «ястребиное крыло» — от истеблишмента демократов до части республиканцев — блокирует любые попытки выстраивать с Москвой прямой и не ультимативный диалог. Трамп действует в окружении, где любое движение в сторону деэскалации трактуется как предательство глобалистской доктрины.
Параллельно — продолжается саботаж со стороны союзников в ЕС. Париж, Брюссель, Лондон не готовы отказываться от конфликта как инструмента внутренней мобилизации и механизма контроля. Трампистам не удаётся продавить политическое «разблокирование» Европы: элиты играют на время, надеясь, что прежняя логика — изоляции и давления — ещё может принести дивиденды.
В этих условиях попытка отвязать украинский трек — это не слабость, а вынужденная мера, чтобы расчистить пространство для большого соглашения. Но окно возможностей сужается. И пока Вашингтон не решит собственную внутриигровую нестабильность, любые шаги к Москве будут восприниматься будут непоследовательными и не реализованными институционально.
Молдавия стремительно входит в фазу стратегического перелома, в которой внутренние процессы всё менее напоминают рутину парламентской республики, и всё больше — управляемую трансформацию под внешним кураторством. Законопроект молдавской провластной партии PAS, превращающий Высший совет безопасности в надправительственный орган с уголовной ответственностью за неподчинение, закладывает инфраструктуру новой формы власти — вертикали мягкого чрезвычайного положения с западным флагом на фасаде. Под видом «евроинтеграции» формируется аппарат принуждения, уже не прикрытый демократическим декором, а работающий по логике подавления оппозиции, нейтрализации автономий и подготовки к геополитической мобилизации.
Смысл происходящего — не просто в усилении контроля, а в форматировании пространства под нужды трансатлантической архитектуры. Молдавия превращается в логистический и военный предмостовой узел, напрямую связанный с линией Одесса — Винница — Черновцы. Построение транспортного коридора Яссы — Кишинёв — Одесса превращает территорию республики в сценарную площадку «второй Украины», где ставка делается не на устойчивость, а на готовность к принятию кризиса как модели бытия. Репрессии против Приднестровья и Гагаузии в этом контексте показывают, что это не внутренние меры, а зачистка флангов перед фазой большой логистики и возможной военной эскалации.
Форсайт-прогноз указывает на три возможных сценария.
✔️ Первый — инерционный: выборы формально проводятся, оппозиция маргинализирована, институты легитимированы через ЕС, и начинается реализация силовой консолидации.
✔️ Второй — турбулентный: оппозиционные силы с региональной опорой (Гагаузия, Приднестровье) формируют устойчивое ядро сопротивления, привлекая международное внимание, но под угрозой прямого подавления.
✔️ Третий — кризисный: попытка агрессивной интеграции Молдавии в антироссийскую коалицию вызывает столкновение интересов, в том числе во внешнем контуре (разблокировка Санду замороженного приднестровского кейса), с риском не только внутренних беспорядков, но и региональной конфигурации нового конфликта.
Молдавия в логике этих событий утрачивает субъектность — но не как государство, а как политико-цивилизационный вектор. Её судьба всё больше решается не в парламенте и не на выборах, а в кабинетах глобалистов, которые рассматривают восточноевропейское пространство как декорацию под крупный сценарий. В этой логике «вторая Украина» — не аллегория, а архитектурный план.
Про Москва 2040, за риторикой системности и прогресса просматривается несколько смысловых пластов, требующих критического осмысления. Проблематика заключается не столько в цифрах, сколько в соотношении между формальными успехами и их институциональной устойчивостью.
✔️Во-первых, ставка на высокотехнологичную индустриализацию и цифровой суверенитет — безусловно стратегически оправданный шаг. Но заявленные успехи в области фотолитографии или беспилотных систем пока во многом носят декларативный характер и нуждаются в верификации в категориях экспортной конкурентоспособности и циклической самодостаточности. Москва здесь не просто лидер — она потенциально уязвима, поскольку масштабируемость технологических решений ещё не стала нормой, а остаётся «пилотным» феноменом.
✔️Во-вторых, роль малого и среднего бизнеса в структуре столичной экономики фактически указывает на структурное расслоение городского хозяйства: локальные предприниматели работают в основном в сфере сервиса и внутреннего спроса, тогда как системообразующие проекты концентрируются в руках крупных бенефициаров и управляются в логике мегапроектов. Это создает вызов — параллельные экономические экосистемы, не всегда взаимодействующие эффективно между собой.
✔️В-третьих, главный вопрос будущего — не в количестве предприятий или росте доли ВРП, а в том, насколько Москва способна создавать воспроизводимые модели для регионов. Если столица станет «исключением», а не «моделью», её лидерство будет восприниматься не как интеграционная платформа, а как автономный кластер с собственным правилом игры. Это ключевая проблема, которая уже формирует дискуссию о справедливости и распределении ресурсов.
Несомненно, что развитие , через технократическую модернизацию Москвы весьма важно. Однако реализация потребует не только управленческой дисциплины, но и институционального включения более широкой социально-экономической среды в логику московской модели.
Назначение Андрея Мордвичева на пост главкома Сухопутных войск — это не только шаг персональный, но системный, и он требует рассмотрения в рамках форсайт-логики модернизации военной вертикали.
Первый уровень анализа — это изменение парадигмы: от структуры, управляемой по «генеральской инерции» с высокой степенью бюрократического отрыва, к системе, ориентированной на прямую боевую верификацию компетентности. Мордвичев в этом контексте символизирует офицерский тип, прошедший не только по полевому командному циклу, но и по стресс-тесту реального конфликта — не в имитационной, а в полномасштабной среде. Его приход — это сигнал: в приоритете не возраст, а резюме на линии фронта.
Второй уровень — институциональная коррекция. Мордвичев известен тесной связкой с командным эшелоном средней руки. Это важно, поскольку именно эти уровни стали критической зоной усталости в СВО, требуя новых управленческих механизмов, устранения дублирования и ускорения принятия решений. Новый главком может стать катализатором формирования «оперативной культуры», в которой снижается дистанция между планированием и реализацией.
Третий уровень — логика разделения функций. Уход Салюкова в Совбез — не отставка, а перераспределение. Он переносит стратегический опыт в политико-аналитическую сферу, где важны не решения тактического уровня, а системные балансы, долгосрочные прогнозы и контрмеры на глобальном уровне. Это рациональный способ интеграции старой гвардии без конфликта поколений.
Если назначение Мордвичева станет частью серии последовательных решений — включая реформу кадрового резерва, новые принципы ротации и выстраивание оперативных кластеров в рамках округа — можно ожидать повышения управляемости Сухопутных войск на горизонтальном и вертикальном уровнях. Это станет критически значимым при переходе к этапу сдерживания и стратегического маневра, который формирует следующий контур конфликта.
Иначе говоря, мы наблюдаем не просто «назначение», а начало новой институциональной сборки армии, где политическое доверие должно быть подтверждено не лояльностью, а результатами.
Переход политических фигур из активной повестки в статус символов — всегда момент, в котором сходятся сразу несколько пластов смысла: от смены поколений до трансформации самой институциональной логики. Галина Хованская — не просто депутат-долгожитель. Она — один из последних представителей тех, кто формировал Госдуму как зону компетенции, а не телевизионного шоу. В её фигуре сочетались редкие для парламентской среды качества: профессионализм, устойчивость и автономия. А значит, вопрос о её возможном неучастии в следующем созыве — это вопрос о смене типа представительства.
Сегодня мы наблюдаем аккуратный и бесконфликтный роспуск старых инфраструктур. Перенос жилищной повестки в орбиту «Единой России», создание комиссии в обход профильного комитета, «особые отношения» с мэрией — всё это указывает на мягкую перераспаковку влияния. Хованская удерживает уважение, но её повестку уже администрируют другие. Её уход интегрируется в общую логику замещения: выведем с достоинством, но без продолжения.
Это не просто внутрипартийная история. Это зеркальное отражение того, как власть в современной России работает с активами прошлого. Системные фигуры не маргинализируются, они уводятся на орбиту почётной отставки, сохраняя символическое присутствие, но уступая поле новым операторам. И в этом — прагматика институционального выравнивания: никаких резких движений, всё должно происходить как будто само собой, без потрясений.
Для «Справедливой России» это — экзамен на политическую зрелость. Смогут ли они превратить уход знаковой фигуры в акт обновления, а не в потерю голоса? Смогут ли вписать преемственность в систему координат, где идейная нагрузка важнее фамилии? Пока это вопрос. Но сам ход событий показывает: Хованская была не просто законодателем в сфере ЖКХ. Она была лицом целой эпохи в парламенте. А эпохи, как известно, не переписываются — их просто меняют.
Саудовская Аравия как арена перераспределения влияния и сигнал к глобальной переупаковке Восточной Африки
2024–2026 гг. станут критическим окном для формирования новой архитектуры влияния в Судане и вокруг него. США, отказавшись от прежней политики делегирования влияния региональным партнёрам (ОАЭ, Саудовская Аравия, Египет), стремятся вернуть себе прямой рычаг воздействия — через дипломатическое давление, контроль над поставками, санкционные инструменты и ограниченное военное присутствие. Письмо сенаторов выступает начальной точкой мобилизации административного ресурса для новой «африканской фазы» внешней политики США.
Базовые векторы развития:
1. Усиление давления на прокси-субъектов (ОАЭ, СБР, Египет) и переход к прямому моделированию конфликта
✓ Уже в ближайшие 6–9 месяцев возможно введение тематических санкций против компаний и структур, связанных с поставками оружия или логистикой в Судане (в том числе частично связанных с ОАЭ и РФ).
✓ Конфликт будет переформатирован в медиаполе в модель «геноцида»/«зверств» — с целью легитимизации американского вмешательства в гуманитарной, санкционной и разведывательной плоскостях.
✓ СБР (группа Дагало) будет дистанционно демонтироваться как легитимный партнёр США, даже если это приведёт к усилению Хартума и сближению его с РФ и Ираном — ставка делается на перегруппировку, а не удержание текущих линий.
2. Назначение спецпредставителя и реконфигурация американского дипломатического и разведывательного присутствия
✓ Пост будет использован как средство легализации одностороннего давления и разработки нового плана урегулирования — в обход механизмов ООН и региональных структур.
✓ Ожидается формирование новой архитектуры влияния с опорой на Южный Судан, Чад и Уганду.
✓ Начнётся постепенное внедрение американских подрядчиков в гуманитарный сектор, логистику и подготовку сил безопасности в приграничных зонах.
3. Структурное вытеснение России из зоны Красного моря
✓ Инфраструктурное соглашение по Порт-Судану (или его расширению) рискует быть заблокировано под предлогом «нестабильности» или «нелегитимности» со стороны одной из суданских сторон.
✓ США и союзники активизируют давление на правительство Судана с целью разрыва ранее согласованных, но не ратифицированных проектов с РФ (в сфере ВТС, портовой логистики, охраны прибрежной зоны).
✓ Если Россия не активизирует формализацию соглашений и сопровождение гуманитарных пакетов, её присутствие будет сведено к медийной риторике.
4. Ввод в повестку темы терроризма и радикальных группировок
✓ США используют тему проникновения «Аш-Шабаб» и афилированных радикальных группировок как обоснование для нового формата безопасности — вплоть до создания точек разведывательной активности на юге Судана и в регионе Голубого Нила.
✓ Риски «террористического коридора» будут экстраполированы на весь регион — с вовлечением Кении, Эфиопии и Южного Судана.
✓ Это позволит ввести суданскую зону в новый «контур угроз», управляемый через механизмы AFRICOM, партнёрские разведывательные инициативы и международные гуманитарные миссии.
Потенциальные триггеры разворота сценария:
— Визит высокого уровня из США в Судан, Южный Судан или Чад — символ начала фазы прямой политической инженерии.
— Санкции против суданских или эмиратских логистических компаний — прямая попытка сменить каналы снабжения.
— Активизация израильской линии (по линии разведки или связи с Эфиопией) в зоне восточного Судана.
— Появление в медиаполе темы "полевой базы РФ" в Красном море — как предлог для её блокировки дипломатическими или военными средствами.
На горизонте 1–2 лет суданский конфликт трансформируется из "гражданской войны с внешним участием" в модель регионального политико-военного переустройства, в котором каждая сторона будет вынуждена определяться не столько по линии "ВСС или СБР", сколько по логике инфраструктурной и логистической лояльности.
Россия, Китай, Иран и Турция будут восприниматься в регионе не как нейтральные партнёры, а как ресурсные конкуренты. Это означает неизбежную конфронтацию — если не физическую, то дипломатическую и экономическую.
Сценарии переговоров в Стамбуле — вероятности и структура развития событий
Переговоры в Стамбуле между делегациями России и Украины запущены в техническом формате. Делегацию РФ возглавляет Мединский, украинскую — Умеров. Медиаполе активно отыгрывает возможность параллельной конфигурации через встречу Путина и Трампа, что требует отдельного анализа.
Оценка вероятностей сценариев на ближайшие 2–3 недели:
Подписание соглашения о перемирии в рамках текущих переговоров (Вероятность: 10–15%)
Условия для реализации: скрытое согласование параметров прекращения огня между США и РФ, уступка со стороны Украины по статусу территорий или России — по гарантиям безопасности.
На данный момент ни одно из этих условий не подтверждено. Политическая рамка отсутствует, контакты находятся на предварительном уровне. Согласованная инфраструктура контроля перемирия не создана.
Вероятность рассматривается как низкая, но не нулевая: соглашение может быть использовано как элемент тактической перегруппировки.
Начало структурированного переговорного процесса без финального соглашения (формализация трека) (Вероятность: 60–65%)
Базовая конфигурация. Устраивает обе стороны: позволяет сохранить дипломатическую линию без немедленных обязательств, снизить давление от третьих акторов (ЕС, Турция, Китай), одновременно не отказываясь от военных действий.
Формат выгоден Москве — как способ демонстрировать «открытость к миру» при продолжении боевых действий. Выгоден Киеву — как доказательство рациональности перед западными партнёрами без политических уступок.
Вероятность считается высокой: текущий формат взаимодействия, делегаты, нарратива, используемые площадки — всё указывает на отработку именно этого трека.
Переговоры заходят в тупик в ближайшие 1–2 встречи и прерываются (Вероятность: 20–25%)
Возможен при резком обострении на фронте, несанкционированной эскалации, публичных провокациях или инцидентах, после которых одна из сторон сочтёт продолжение переговоров невозможным. Такой сценарий может быть инициирован как элемент тактического давления — в том числе для перехода к новому переговорному треку с участием более высоких политических фигур. Не исключён и искусственный «срыв» как способ навязать внешним акторам (в первую очередь США и Китаю) новую архитектуру посредничества. Однако на данном этапе стороны предпочитают сохранять рамку «конструктивного процесса».
Вмешательство третьей стороны и перехват переговорной инициативы (условно — встреча Трамп–Путин, платформа в Заливе, «глобальный обмен») Вероятность: до 10% в краткосрочной перспективе, до 30% в перспективе 1–2 месяцев
Текущая риторика Трампа указывает на возможность перехвата дипломатической инициативы. Успешная реализация возможна только при наличии скрытого согласования параметров между силовыми блоками в США и России. В этом сценарии Стамбул играет функцию витрины или подготовительного этапа. Сам выход на перехват требует демонстративного провала или заморозки текущего трека. Краткосрочная вероятность низкая, но в случае «ступора» переговоров может вырасти быстро.
Наиболее вероятным сценарием остаётся запуск структурированного переговорного процесса без немедленного перемирия. Это устраивает все ключевые стороны, снижает риски резкой эскалации и открывает пространство для манёвра. Сценарий быстрого перемирия на текущей стадии практически исключён, а сценарий провала — возможен, но скорее в рамках управляемого процесса, чем как следствие полного разрыва.
Португалия — встраивание в общеевропейский тренд правого дрейфа
Результаты парламентских выборов в Португалии отражают важный структурный сдвиг в политическом ландшафте не только самой страны, но и Европы в целом. Победа умеренно-консервативного «Демократического альянса» при значительном укреплении радикально-националистической партии Chega (что переводится как «Хватит») — это отражение системного кризиса социал-центристской модели, которая на протяжении двух десятилетий определяла повестку ЕС, в том числе в периферийных экономиках.
Ключевые моменты:
— Португалия, традиционно считавшаяся «левым» анклавом, теперь демонстрирует устойчивый электоральный сдвиг вправо: радикальные и умеренные правые в сумме собирают до 60% голосов. Это повторяет схему, ранее реализовавшуюся в Швеции, Финляндии, Нидерландах, Италии, а теперь — и во Франции с Германией.
— Партия Chega, формально занявшая третье место, де-факто стала арбитром и драйвером новых коалиционных переговоров. Её рост указывает на запрос на консервативную повестку по вопросам миграции, идентичности, безопасности, фискальной дисциплины и отказа от давления со стороны «зелёного идеализма», продвигаемого ЕС.
— Проблема в том, что центристские правые пока боятся формализовать альянс с радикалами, опасаясь репутационных и институциональных издержек (например, давления со стороны Брюсселя и корпоративного сектора). Это оставляет пространство для нестабильности — вероятны сложные переговоры, правительство меньшинства или нестойкая коалиция.
— Частота досрочных выборов (три с 2022 года) показывает структурную хрупкость старой партийной системы, неспособной эффективно агрегировать новые социальные и экономические интересы. Популисты и «новые правые» канализируют фрустрации среднего класса, особенно в условиях нарастающего недоверия к наднациональным институтам и кризиса потребительской устойчивости.
— Для ЕС правый поворот в Португалии — это важный маркер, поскольку страна долго оставалась политически стабильной и институционально лояльной брюссельской вертикали. Распад этой устойчивости означает, что даже южные экономики больше не считают выгодным оставаться в поле идеологической централизации.
Однако эксперты отмечают, что португальские консерваторы вряд ли пойдут на полноценный альянс с Chega в ближайшем цикле, но будут вынуждены учитывать их повестку — особенно в вопросах иммиграции, правоохранительной политики и социальной консервативности. Это создаёт условия для дальнейшей нормализации правых радикалов в политической системе, что повторяет итальянский, венгерский и частично французский сценарий. В среднесрочной перспективе — это усиление декомпозиции прежнего либерального консенсуса в ЕС и рост центробежных настроений.
Пространственное развитие — это не только планировка территорий, но и образ будущего, который нации рисуют для самих себя. Когда стратегия до 2030 года фиксирует снижение доли населения вне агломераций, речь идет не об ошибке, а о признании нового баланса, в котором малые территории постепенно выходят из поля повседневной политики. Это сигнал: пространство начинает сокращаться — не физически, а функционально.
В этом сдвиге важна не столько статистика, сколько логика восприятия: страна всё больше проектируется как узор из центров, связанных потоками, а не как равномерная ткань населённости. Это переход к другой модели — сети хабов вместо системы присутствия. Экономически — решение понятное: концентрация ресурсов, снижение транзакционных издержек. Но в долгосрочной перспективе это создает расслоение — между территорией и управлением, между инфраструктурой и жизнью.
Риски проявятся не сразу. Первые — демографические: усиление миграционного давления на крупные города. Вторые — инфраструктурные: невидимая деградация периферийных связей, которая проявляется в точках — отключения, перебои, дефицит. Третьи — когнитивные: исчезновение идентичности мест. Территория без школы и поликлиники — это не просто точка на карте. Это разрыв памяти и горизонтальной легитимности.
Сложность ситуации в том, что она не управляется через прямое вмешательство. Вмешательство будет восприниматься как навязанный возврат. Нужен не возврат, а реинжиниринг смысла проживания вне центра. Развитие новых форм занятости, налоговой мотивации, цифровой инфраструктуры — не как дополнение, а как ядро нового уклада. Малые территории могут быть не местом жизни, а местом силы — если в них будет вложен сценарий будущего, а не оправдание прошлого.
Прогноз возможных сценариев:
✔️Сценарий адаптации: постепенное снижение плотности вне агломераций, но с переориентацией малых территорий на экотуризм, удаленную занятость, ремесленный и агроинтеллектуальный уклад. Устойчивость через функциональную перезагрузку.
✔️Сценарий капиллярного восстановления: точечное инвестирование в стратегически важные зоны (граница, логистика, ресурсы) — с акцентом на территориальную безопасность и внутренний суверенитет.
✔️Сценарий угасания: продолжение инерционного курса с дальнейшим вымыванием населения, что приведёт к "островной" модели страны — с агломерациями и пустотами между ними.
✔️Сценарий реверсивной урбанизации: в случае геополитического или энергетического кризиса — принудительный разворот к переосмыслению малых территорий как точек автономного жизнеобеспечения.
ЦИК Румынии объявил победу на выборах президента Никушора Дана — прозападного технократа, поддержанного структурами Еврокомиссии. По официальным данным, он набрал 54% голосов. Его соперник — евроскептик Джордже Симион — получил 46%. В целом глобалисты сохранили контроль над страной, которая является важым логистическим и политическим хабом для продолжения украинского конфликта. Через территорию страны идут поставки вооружений, осуществляется разведывательное прикрытие и формируется давление на Молдавию.
Но разница в голосах не деле выглядит более чем хрупкой. Массовый подвоз голосующих из-за границы, участие молдаван с двойным гражданством и 1,7 миллиона «мертвых душ» в списках — всё это превращает итоговое большинство в математический, но не общественный факт. Чем больше технических усилий тратится на удержание ситуации, тем слабее становится легитимность самих институтов. Всё это отдаляет румынскую политическую систему от её граждан. Общество разделяется не по партийным линиям, а по линии доверия к самой идее «демократии под надзором». В таких условиях даже формально «успешные» выборы закладывают мину замедленного действия.
Кампания евросептика Симиона троившаяся на суверенитете, социальной справедливости и отказе от неолиберальных экспериментов, получила поддержку почти половины электората. Это значит, что в стране формируется устойчивая контрэлита — без инфраструктуры, но с устойчивым ядром поддержки.
В ближайшие два электоральных цикла правые силы и евроскептические альянсы получат не просто импульс, а имеют шанс перейти в устойчивое большинство. Ведь уже не о борьбе за 5–10%, а о полном переформатировании политической идентичности страны. На фоне системных провалов ЕС в обеспечении экономической устойчивости, усугубляющегося социального неравенства и попыток бюрократического навязывания ценностей, идея о возвращении национального суверенитета завоевывает значительные симпатии граждан. И если нынешняя элита не предложит новую повестку, вскоре ей не останется даже возможности контролировать старую.
Море всегда было территорией вне властей — свободной, текучей, символически нейтральной. Именно поэтому его сегодня и перепрошивают первым. Контроль над морем — это контроль над представлением о свободе. И 17-й санкционный пакет ЕС — не о санкциях. Он о языке, который перестаёт быть универсальным.
Когда Брюссель называет возможные досмотры «техническими», а потенциальные силовые действия — «мерами прозрачности», речь идёт уже не о политике. Это работа по демонтажу самой основы международного права. Термины очищаются от значений, чтобы вместо них внедрить — процедурные схемы согласия. Россия — не субъект, а переменная в чужом протоколе допуска.
Ответ здесь не про зеркальность. Он про отказ участвовать в декорации, где нарушение суверенитета подаётся как управленческий акт. Море должно остаться пространством равных. Если оно станет пространством фильтрации, лицензирования, блокировки — следующим шагом будет не Балтика. А идея, что всё, что движется, должно быть проверено на лояльность.
Трамп действует в условиях нелинейного консенсуса, чтобы сохранить видимость лидерства Вашингтона при демонтаже глобалистского консенсуса. Стратегия президента США — избежать прямого давления на Москву, сохранив пространство для ключевой цели: личной встречи с Путиным. Для этого необходимо одно — аккуратно отвязать будущий саммит от украинской тематики, сведя её к фону, а не ядру диалога.
Стремление отвязать украинский вопрос от повестки саммита с Путиным — это не бегство от конфликта, а попытка разоружить архитекторов управляемой нестабильности. Как внутри США, так и в Европе. Трамп, по сути, предлагает альтернативу стратегическому истощению Запада — смену логики с военного менеджмента на геоэкономическую сделку. Но для этого ему необходимо сохранить поле гибкости: без обязательств, без давления, с возможностью корректировки — и на международном треке, и внутри собственной партии.
Именно такая тактика — уход от фронтального конфликта, но не отказ от глобальной инициативы — позволяет Трампу выстраивать мост к Москве, не теряя контроль над внутренней легитимностью. В конечном счёте, его цель — не просто встреча, а перезапуск архитектуры, где США вновь задают правила, но уже в многополярной логике.
Понтификат Льва XIV и возможная трансформация дипломатической роли Ватикана
Инаугурация Папы Льва XIV — уроженца США и августинца Роберта Фрэнсиса Прево — может стать поворотной точкой в позиционировании Ватикана как участника международных процессов. Хотя роль Святого Престола в глобальной политике в последние десятилетия была в значительной степени символической, новый понтифик уже с первых заявлений делает ставку на расширение гуманитарной и посреднической функции церкви в условиях растущей нестабильности.
1. Понтификат как осторожная попытка вернуться в большую дипломатию
Лев XIV пока не демонстрирует резких реформаторских жестов, но первые шаги — в частности, предложение Ватикана выступить посредником в переговорах по Украине — говорят о намерении возобновить дипломатическую активность Святого Престола. Это может быть реакцией на слабость традиционных международных структур (ООН, ОБСЕ, ЕС), но вряд ли Ватикан сможет стать реальной альтернативой без поддержки крупных государств.
2. Слабая институциональная база, но высокий символический потенциал
Выходец из США, Лев XIV, может ориентироваться на знакомую ему англосаксонскую модель «мягкой силы» — культурного и морального влияния. При этом существует риск восприятия его понтификата как частично встроенного в западную повестку, особенно в контексте актуальных кризисов (Украина, Ближний Восток, Африка). Это может ограничить пространство для маневра, особенно с точки зрения взаимодействия с Востоком и исламским миром.
3. Возможный фокус на Глобальном Юге
При всех ограничениях, Святой Престол под руководством Льва XIV может усилить свое присутствие в Африке, Латинской Америке и Азии — где католическая церковь сохраняет численное и символическое влияние. Эти регионы становятся всё более чувствительными к гуманитарным вызовам, и Ватикан может найти в этом контексте точки локального воздействия.
4. Ватикан между США и многополярностью
Как уроженец США, новый Папа будет находиться в двойственной ситуации: с одной стороны, его культурные и образовательные корни могут способствовать налаживанию диалога с Вашингтоном, с другой — избыточная близость к американскому политическому мышлению может вызывать недоверие у части стран Глобального Юга, России и мусульманского мира. Сохранение нейтралитета здесь потребует дипломатической тонкости и нестандартных шагов.
Форсайт-прогноз: Понтификат Льва XIV открывает осторожное окно возможностей для возвращения Ватикана в статус посредника, но без гарантий успешности. Сам Папа пока демонстрирует умеренный стиль, избегая резких шагов. Реализовать заявленный гуманитарный и миротворческий потенциал Святому Престолу удастся только в случае, если он сумеет выстроить новую архитектуру доверия — вне геополитических лагерей, что в текущей турбулентной среде крайне непросто.
В условиях, когда дипломатическая сцена Стамбула едва выстраивается, вторая линия конфликта уже на подступах — не в окопах, а в кабинетах Кишинева и кулуарах Тираны. Речь не о Приднестровье как проблеме, а о нем как готовом модуле давления. В случае даже частичной разрядки по украинскому направлению, активация приднестровского кейса становится логичным сценарием — как минимум для диверсификации рычагов, как максимум — для провокации параллельной нестабильности.
География давления меняется, но логика остаётся прежней: держать Россию в состоянии стратегической многозадачности. И если перемирие с Киевом возможно — даже частично, его будут срывать через вовлечения новой зоны напряжения.
Форсайт логики нажатия на Приднестровье выстраивается не из локальных мотивов, а из системной задачи: сорвать попытку Москвы и Вашингтона перестроить геополитические контуры безопасности, через украинский трек. Логика союзников Санду не в укреплении Молдавии, а в её утилизации как коридора, как пружины, как зоны дешевой турбулентности.
ЕС в фазе расслоения и геополитического дрейфа на фоне возврата Трампа и сдвига центра тяжести на Восток Европы Май 2025 — май 2027
С возвращением Дональда Трампа в Белый дом Евросоюз лишился централизующего внешнего "карающего авторитета". Вашингтон при Трампе больше не диктует общеевропейскую санкционную дисциплину, а действует селективно, по принципу национальных выгод. Это резко меняет контекст: европейские элиты, ранее завязанные на транснациональные институты, теперь вынуждены действовать в условиях политической центрифуги.
Сама логика «глобалистского центра» рушится — экономическая реальность берёт верх над идеологической повесткой:
— Франция и Германия, при внешне активной позиции (Макрон — главный лоббист новых санкций, Мерц — формально проатлантический), фактически теряют рычаги контроля над Восточной Европой. Восточный блок всё отчётливее саботирует санкционные механизмы и ищет двусторонние энергетические и торговые сделки.
— Венгрия, Словакия, Болгария, а также в обход ЕС — Сербия, Австрия и Швейцария — восстанавливают и усиливают проекты с РФ. Это не только энергетика, но и логистика, ВТС, агроэкспорт, финансы.
— Внутри ЕС усиливается коалиция евроскептиков, ориентированных на восстановление торговли и экономических связей с Россией, вне зависимости от санкционной риторики Брюсселя. Разница между официальной политикой и фактическими действиями достигает исторического пика с 2014 года.
Трамп не только не давит на союзников, но и поощряет восстановление экономических связей с РФ, если это снижает европейскую зависимость от Китая и возвращает США роль глобального брокера.
По закрытым каналам Трамп даёт сигнал о допустимости частичного восстановления "Северного потока – 2" или создания обходных технических решений для возврата российско-европейского энергопартнёрства — в первую очередь в интересах Германии и Австрии.
В то же время Трамп активизирует стратегическое взаимодействие с восточными элитами — особенно с ОАЭ, Катаром, Саудовской Аравией и Сербией. Эти страны имеют собственные совместные проекты с РФ (включая ВТС и атомную энергетику), и становятся мостами для американского влияния без участия ЕС.
Вашингтон Трампа делает ставку на "двухходовую архитектуру": развалить единую санкционную повестку ЕС и параллельно встроиться в экономику Восточной Европы через энергетические и технологические проекты.
Форсайт-прогноз на 2025-2027 дает примерно такие варианты развития событий:
— ЕС не распадётся юридически, но фактически прекратит существование как единый геополитический субъект;
— Восточная Европа будет действовать в логике новой нормальности: минимизация издержек от санкций, фоновое восстановление контактов с РФ, политический нейтралитет в конфликте Украина–Россия;
— Брюссель потеряет контроль над дисциплиной голосований, особенно в сфере внешней политики и энергетики;
— США начнут опираться не на ЕС в целом, а на отдельные «партнёрские хабы» — Чехию, Польшу, Румынию, ОАЭ, Сербию, Словакию.
С 2025 года ЕС переходит в фазу скрытого системного раскола. Трамп дал разрешение на откат от санкционной политики, и Восточная Европа уже этим воспользовалась. Экономические интересы снова начинают преобладать над идеологией. Глобалистская модель управления Евросоюзом с 2008–2016 годов официально мертва. Начинается эпоха не интеграции, а регионального реализма. Россия — один из главных бенефициаров этой трансформации.
Сломанный ультиматум и восстановление стратегической инициативы Москвы
Сценарий, выстраиваемый в течение недели коллективным Западом вокруг ультиматума о 30-дневном перемирии, к 15 мая оказался не реализован. Перемирие не наступило, жёстких санкций не последовало, а переговорный процесс — вопреки ожиданиям Киева и части европейских элит — продолжился. Всё это свидетельствует о фактическом провале попытки навязать Москве схему «перемирие под угрозой» и о частичном сдвиге центра тяжести процесса — из Вашингтона и Брюсселя в двусторонний коридор между Москвой и Вашингтоном, где Украина уже не субъект, а переменная.
Разворот рамки произошёл после вмешательства Трампа, который однозначно потребовал от Зеленского немедленно идти на переговоры, тем самым обнулив европейский ультиматум. Более того, он подчеркнул: решение конфликта требует личной встречи с Путиным, а не символических актов давления. В этой логике принуждение России к «быстрому миру» было выведено за скобки как стратегически несостоятельное.
С позиции Москвы, ситуация также разворачивается по благоприятной конфигурации. Переговоры начались без отказа от военной активности, в условиях, когда инициатива на фронте остаётся за Россией. Факт начала переговоров — при отказе от ультиматума — зафиксировал важное: Россия диктует условия повестки, а не принимает их под внешним давлением. Это сигнал не только Киеву, но и Европе: попытка навязать Москве «контролируемую капитуляцию» не сработала.
Для Украины последствия сложны. Во-первых, стало ясно: без Соединённых Штатов, а именно без Трампа, никакой сценарий давления на РФ не реализуем. Европа, даже при кажущемся единстве, не готова в одиночку идти на разрыв или усиление. Во-вторых, попытка Киева выставить встречу в Стамбуле как «срыв со стороны Москвы» обернулась необходимостью самим поддерживать диалог — вопреки первоначальной установке Зеленского.
Внутренне это создало турбулентность: украинская делегация заявила о подготовке ко второму раунду переговоров, несмотря на отсутствие прогресса по перемирию, что противоречит всей предыдущей линии Киева. Это также подтверждает зависимость украинской переговорной позиции от американского политического центра — если Трамп инициирует диалог, Киев вынужден подстраиваться.
В дальнейшем развитие ситуации зависит от нескольких ключевых развилок:
— согласится ли Трамп на личную встречу с Путиным и на каких условиях;
— останется ли Россия при своих максималистских требованиях или допустит частичный компромисс по линии фронта;
— готов ли Киев к долгосрочной конфронтации в условиях возможной усталости США и стагнации европейской помощи.
Главное следствие текущей фазы — демонстрация международной дееспособности России и ограничения влияния ультимативной дипломатии со стороны Запада. Если переговоры получат развитие, они будут вестись не в формате «давление-принуждение», а в логике стратегического торга, где стороны обмениваются не риторикой, а реальными гарантиями. Это качественный сдвиг в конфигурации конфликта. Как ранее и предполагалось реализовывается один из наиболее вероятных сценариев.
Даже если сделка не будет достигнута немедленно, сама рамка изменена — теперь не Киев и ЕС диктуют темп, а прямая связка Москва–Вашингтон, в которой компромисс возможен, но только при совпадении интересов. И это — результат просчёта ультиматума и победа позиционной устойчивости РФ.
Переговоры в Стамбуле, стали политическим маркером: Москва продемонстрировала инициативу, а Киев — отказ от субстантивного диалога. И всё же ключевым итогом стал не сам протокол встречи, а то, как он прочитан внешними игроками. Рынки отреагировали не на формулировки, а на сигнал: Россия готова к конструктиву, а значит, статус «токсичной державы» теряет универсальность.
Это сдвиг — пусть и фрагментарный — в информационной архитектуре конфликта. Впервые за долгое время фиксация дипломатического процесса не сопровождалась всплеском панических настроений на внешнем контуре. И это удар по тем, кто выстраивает политику сдерживания исключительно через эскалацию и дискредитацию любых переговоров.
Показательно: при всей медийной тишине со стороны Запада именно страны Глобального Юга активизировались — от контрактов до политических консультаций. И в этом контексте экономическая стабильность — не цель, а следствие: Москва возвращает себе субъектность как участника переговорного процесса, а не объекта санкционного давления.
Таким образом, даже ограниченный дипломатический трек даёт России инструмент системного давления на архитектуру конфликта: через легитимацию, деэскалацию и демонтаж западной монополии на трактовку мира. Стамбул стал не местом компромисса, а площадкой смещения центра переговорной тяжести.
Очередной медийный вброс — теперь от журналиста The Economist Оливера Кэролла — вкладывается в давно знакомую схему: «Россия на переговорах угрожает захватить Харьков и Сумы». Источник — анонимный. Подтверждений — нет. Официальные делегации ни со стороны Киева, ни со стороны Москвы подобных требований не озвучивали. Зато в медиапотоке — очередной штамп, тиражируемый как факт.
В действительности это — не отдельный эпизод, а фрагмент согласованной медиакампании, где Киев играет не роль инициатора, а проксиплатформы глобалистского лобби, заинтересованного в срыве любых предпосылок к деэскалации.
Подмена идёт не по линии фактов, а по линии смыслов:
— Москва приходит на переговоры с реальной повесткой — её тут же интерпретируют как «угрозу».
— Киев выдвигает ультиматумы — это называется «инициатива ради мира».
— Запад молчит о своей роли в срыве переговоров 2022 года — но снова требует от России «конструктивности».
Все эти вбросы укладываются в стратегию глобалистской элиты, которая управляет конфликтом через информационные инструменты. Их цель — не компромисс, а удержание управляемой эскалации, под которую можно продолжать поставки, контроль над Киевом, санкционное давление и политическую фрагментацию Европы.
Россия не выдвигала публично угроз. Она действует в рамках дипломатии. Но именно это — и раздражает. Потому что вся структура давления на Москву рушится, если Россия демонстрирует сдержанность, а не резкость. Вот почему нужно «создать» угрозу — даже если её не было.
/channel/taina_polit/22079
Папа Римский Лев XIV намерен предложить Ватикан в качестве площадки для прямой встречи между Россией и Украиной, заявил госсекретарь Святого Престола Пьетро Паролин.
Предложение Ватикана стать площадкой для переговоров между Россией и Украиной — это не просто дипломатический жест, а сигнал к возможной смене архитектуры мирного трека. Святой Престол, как символ морального универсализма, стремится вернуть себе функцию глобального посредника, уравновешенного вне блоков и интересов. В условиях, когда Стамбул обживается как зона технических контактов, Ватикан стремится предложить как место смысловых решений: диалог не как торг, а как смыслов.
Форсайт-прогноз на этом фоне распадается на два ключевых сценария.
✔️ Первый — «гуманитарная надстройка»: Ватикан становится площадкой для обсуждения не финальных параметров соглашения, а принципов и рамочных обязательств — по гуманитарным коридорам, обмену пленными, защите религиозных и культурных объектов. Этот трек не заменяет Стамбул, но дополняет его, придавая переговорам символический вес, необходимый для консолидации международной поддержки.
✔️Второй — «моральный прессинг»: Ватикан как площадка создаёт асимметричное давление на участников. Отказ одной из сторон воспринимается не как политический выбор, а как отказ от универсальных гуманитарных норм. Это особенно важно в контексте формирования будущего общественного восприятия — фреймирования: миротворцем или разрушителем. В этой логике сам жест Папы — не про результат, а про закрепление рамки, где Запад уже не монополист мира, но и не может откреститься от ответственности.
Оба сценария работают в долгую. В краткосрочной перспективе предложение Папы усилит давление на Киев — отказаться от встречи в Ватикане куда сложнее, чем от Стамбула. В то же время Москва может воспользоваться предложением как способом разделить дипломатические контуры: в Стамбуле — реалполитик, в Ватикане — мораль и символика. Такой дуализм позволяет выстраивать не один переговорный трек, а комплексную систему, где каждый формат обслуживает свою часть будущего соглашения.
Переговоры в Стамбуле: расстановка сил и возможные траектории
Встреча делегаций России и Украины в Стамбуле 15 мая — проверка зрелости сразу трёх переговорных позиций: Киева, Москвы и Вашингтона. На фоне разнонаправленных ожиданий, стратегических манёвров и медийных вбросов ситуация сложилась нестабильная, но потенциально подвижная. Текущая диспозиция указывает: прорыв в классическом понимании — маловероятен.
Киев: внутренняя инерция и внешнее давление:
Украинская позиция изначально строилась на тактике политико-медийной эскалации: ультимативное предложение 30-дневного перемирия, сопровождаемое оскорбительными формулировками в адрес Москвы, было направлено не столько на конструктив, сколько на создание условий, при которых Россия откажется — и это станет основанием для санкционной и военной реакции со стороны США. Таким образом, Зеленский сделал ставку не на переговоры, а на их срыв как инструмент давления на Вашингтон.
Однако ситуация сложнее: в американской элите нет единства. Команда Трампа видит переговоры не как обманку, а как возможную платформу для подлинного диалога, в перспективе — даже личной встречи с Путиным. Это изменило уравнение: Зеленский оказался в положении, когда прямой выход из переговоров чреват не поддержкой, а потерей доверия со стороны США. Следовательно, даже если Киев продолжает использовать тактику обострения, он будет вынужден сохранять присутствие в переговорах, играя на время.
Москва: сдержанная инициатива и стратегия «в долгую»:
Россия подходит к переговорам с позиции военной инициативы и геополитического расчёта. С одной стороны, Кремль не торопится с резкими уступками, особенно в условиях, когда фронт работает в его пользу. С другой — Путин не отказывается от самой идеи диалога, предлагая вернуться к расширенной «стамбульской повестке» 2022 года. Это позволяет Москве вести игру на двух уровнях: военном и дипломатическом, не закрывая дверь для будущих договорённостей, особенно если в США укрепится курс на личный контакт.
Если перспектива реального прекращения огня возникнет, Москва будет стремиться получить политический и юридический эквивалент — через гарантии, форматы контроля и, возможно, стратегические уступки со стороны США.
Вашингтон: три сценария давления или деэскалации:
США пока ведут себя амбивалентно. На фланге, связанном с ястребами—глобалистами (Демпрартия и часть республиканцев) звучат призывы к усилению давления на РФ за якобы «неготовность к диалогу», на другом — Трамп делает акцент на личной встрече с Путиным как реальном инструменте решения конфликта. Это демонстрирует разделение внутри американского истеблишмента: «партия санкций» и «партия сделок» находятся в стадии скрытого соперничества.
Форсайт-прогноз дает три варианта сценариев:
— Резкое давление на Россию (новые санкции, военные поставки) — маловероятный, рискованный путь, который может окончательно подорвать контроль Трампа над внешнеполитической рамкой и стремление к восстановлению двустороннего диалога с Москвой.
— Продление нынешней ограниченной конфигурации помощи Киеву, с одновременным удержанием России в переговорном треке. Это позволяет Вашингтону, что позволяет США удерживать контроль, не вовлекаясь глубже.
— Полное отстранение от украинского трека становится всё более вероятным по мере укрепления позиций Трампа и его команды, а также дрейфа в сторону восстановления отношений с РФ.
Прогноз: сложная пауза с потенциалом трансформации.Наиболее вероятным сценарием выглядит продолжение переговоров без немедленного объявления перемирия. Это позволит сохранить лицо всем сторонам:
— Киеву — сохранять иллюзию давления и субъектности;
— Москве — продолжать военное давление, не выходя из дипломатии;
— Вашингтону — не принимать резких решений и сохранить инициативу за Трампом.
Однако риски остаются: если фронт не даст Москве убедительного преимущества, если Трамп не получит быстрых внутриполитических бонусов от переговорного процесса, или если Киев сорвёт процесс слишком агрессивно — сценарий заморозки сменится обострением.
Статья Саймона Шустера в TIME — не журналистский разбор, а откровенная манипуляция на фоне переговорной паузы. Автор рисует образ Путина как «человека, упустившего шанс на мир», но умалчивает о том, кто этот шанс действительно заблокировал. Не случайно он вообще не анализирует содержание требований сторон, динамику переговоров и публичную позицию Зеленского — лишь эмоционально оформляет «пустое кресло» как символ «российского саботажа».
Настоящий саботаж — в другом. Владимир Зеленский — медийно зависимая фигура, действующая в логике хайпа, а не реальной дипломатии. Он заявляет о готовности к переговорам, одновременно выдвигая заведомо неприемлемые условия — отказ от нейтралитета, возврат Крыма, ультимативные формулировки. Это — не дипломатия, а политический театр, нацеленный на западную аудиторию. Он не стремится к компромиссу — он формирует образ «вечной жертвы», которой всё позволено, включая провокации и срыв любых встреч.
Между тем именно Москва и Вашингтон — в лице Путина и Трампа — в последние месяцы делают реальные шаги: от неафишируемых контактов и экономических предложений до согласования условий перемирия. И это то, что явно раздражает тех, кто привык имитировать мир через публичные призывы, не предпринимая ничего конструктивного.
Статья Шустера подменяет причины следствиями. Перемирие срывается не потому, что Путин «не приехал», а потому что Киев заранее создал условия, при которых любые переговоры обречены — либо на фальстарт, либо на обвинение «в саботаже».
/channel/taina_polit/22072
Вашингтон входит в фазу «постукраинского выгорания», считает колумнист Даг Бандоу The American Conservative. Это первый шаг к структурной переоценке всего украинского кейса. На поверхности — усталость от расходов и отсутствие результата, пишет автор. Внутри — осознание, что архитектура украинского кейса перестала быть ресурсом и стала пассивом. Когда конфликт больше не приносит политических очков, она превращается в обузу, от которой нужно дистанцироваться управляемо и без репутационных потерь.
Такая трансформация — не акт, а процесс. Мы наблюдаем классический пример форсайт-механики: вбрасывается аналитическая позиция, которая легитимирует будущую стратегию отказа. Не через громкие заявления, а через накопление «рациональных доводов»: издержки, дефицит, потеря стратегического интереса. Украина в этой логике — уже не сакральная территория борьбы за свободу, а затухающая линия напряжения, которую можно будет делегировать европейца и тем самым "утопить" глобалистские элиты Запада.
Продолжает происходить постепенная девальвация символической значимости конфликта, смена лексического регистра с «поддержки» на «обременение», снижение морального градуса дискуссии. Это тонкий сдвиг в восприятии: не отказ, но охлаждение. Конфликт сохраняется, но США уже мыслят о нем как о чем-то, чем должны заниматься другие. В публичной риторике Трампа — это «неприоритетный фронт». В экспертной — это зона управляемого забвения.
На фоне этих сигналов Россия получает более широкое поле для стратегического маневра. Переговорная активность Москвы — не просто дипломатия, а элемент перехвата инициативы в момент, когда внимание США начинает рассеиваться. И если Вашингтон начнёт выходить из конфликта шаг за шагом, важно будет не только удержать контроль над украинской повесткой.