530
Сначала канал задумывался как выписки из моих окололитературных и вокруг-исторических штудий, но потом добавилось кино.
Замечательная статья М. Ямпольского - среди прочего, он предлагает альтернативу пресловутой "некоммуникабельности" героев Антониони.
Герои (в первую очередь, героини Моники Витти) ищут идеальное состояние неопределённости - только в таком состоянии может жить любовь/эротическое напряжение.
Но и другие герои пресыщены определённостью - своей профессии, "прямым эротизмом" (как фотограф из Blow up).
"Устремленность к деньгам и успеху, одномерность профессионального сознания не оставляют пространства неопределенности
для любви. В целом же женщины Антониони, хотя бы в силу того, что они реже вовлечены в поиски
профессионального успеха, выражают неопределенность
эроса с большей силой. В первую очередь это, конечно, относится к героиням Моники Витти, блуждающим в жизни без ясной цели. Диотима в «Пире»
Платона говорит об Эросе, что он «бездомен», «валяется на голой земле, под открытым небом». Во всяком случае, именно «бездомность» эротического в гораздо большей мере определяет персонажей Антониони, чем пресловутая некоммуникабельность".
https://seance.ru/articles/otkrytost-kak-neopredelennost/
В общем, завтра здесь вместе с постыдными удовольствиями - чужими и, кажется, уже своим:
https://www.nlobooks.ru/events/konferentsii/predosuditelnye-udovolstviya-styd-litsemerie-reprezentatsiya/
Прежде чем повторю анонс конференции, запощу сюда цитату. Чувствую, нашла наконец достойный материал для исторического изучения.
Корф делает записи про квир-сообщество и его участников.
План мини-биографий у Корфа неизменен - что для Сперанского с его почти официальной биографией, что для Вигеля: имя, чин, занимаемые государственные должности, заслуги перед отечеством, или, если, по мнению Корфа, таких нет, сразу переходит к особенностям личной жизни:
"Один из знаменитейших современных пед--астов или, лучше сказать, бардашей петербургских есть Вигель, служивший во время бытности Блудова министром внутренних дел директором департамента духовных дел иностранных исповеданий и бывший большим его фаворитом, а потом вышедший в отставку тайным советником и вольнопрактикующий теперь в Петербурге по своей части, но крайне нуждающийся в практике, потому что он — человек уже очень немолодой, отчего и охотники удовлетворять его приискиваются только за большие деньги.
Человек умный, просвещенный, приятный в обществе, он совершенно изгнал себя из него этими скверными вкусами, которые с летами все в нем усиливаются и доходят до неистовства. Репутация его в этом отношении более, нежели утверждена, и всем известны едкие стихи Пушкина… (далее Корф приводит известную цитату – С.В.)
Нынешним летом, поехав в Мариенбад, он наделал там ужасного соблазна и стыду русскому имени. Не находя, видно, любителей между больными, он нанял к себе лакеем какого-то богемца, который не далее как через неделю явился в полицию с жалобою, что господин не дает ему покою, требуя неотступно, чтобы он занимал при нем роль мужа. Это, разумеется, тотчас огласилось в целом Мариенбаде и мосье Вигель принужден был бежать оттуда со стыдом.
О нем есть множество забавных анекдотов в этом роде, но всего забавнее то, как он обходился здесь с своими любовниками, которых в последнее время, не находя тоже других охотников, он нанимал обыкновенно из солдат. Такому любовнику всегда были платимы деньги вперед, и вводивший лакей давал настояние, чтобы, войдя к Вигелю, бросался на него с видом крайней похоти и остервенения, давая своей атаке как бы вид насилия. Между тем, сам Вигель ждал этого нападения в своей комнате, разметавшись на диване, полунагой, расчесанный и — с букетом цветов в руке, желая, таким образом, представить из себя женщину не только по вкусам, но и по наружности. Наконец, когда вся экспедиция была кончена, он с жеманно-бесстыдным видом наемной красавицы протягивал руку солдату, приговаривая официальную фразу: «А что же, разве ничего не будет на свечки?», и получал несколько копеек, чтобы испить чашу этого грязного очарования до самого дна и, так сказать, изваляться в смраде своего воображаемого перерождения".
(Хорошо как Корф излагает: "изваляться в смраде своего воображаемого перерождения").
У Федора Михайловича сегодня день рожденья, по какому случаю положу сюда главу о нем и издателе Краевском - из своей книги. Глава получилась больше популярная, чем иное, но нельзя было не написать о том, что не стало началом великой дружбы (с).
Читать полностью…
В понедельник буду говорить на конференции про Guilty pleasures.
Про своё guilty pleasure - неприличные анекдоты о государственных деятелях и придворных, которые (анекдоты) подробно описывал прекрасный семьянин и нордический характер Модест Андреевич Корф.
Измены, квир-персоны, самоубийства, дикие физиологические подробности.
Сам такого не делал, но с удовольствием записывал.
Можно будет послушать.
ПРЕДОСУДИТЕЛЬНЫЕ УДОВОЛЬСТВИЯ:
СТЫД, ЛИЦЕМЕРИЕ, РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ
13 НОЯБРЯ (понедельник) -14 НОЯБРЯ (вторник)
Организаторы: «Новое литературное обозрение»
и Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН
трансляция: nlobooks/streams" rel="nofollow">https://www.youtube.com/@nlobooks/streams
Предосудительное или постыдное удовольствие (Guilty Pleasure) - словосочетание, вошедшее в коммуникативный обиход для определения чувства вины за пристрастия, которые, не будучи криминальными, почему-либо считаются социально предосудительными. Мера такой предосудительности устанавливается субъективно, но связываемое с нею чувство вины и стыда обладает социально значимым характером – как практика адаптации к нормам и ценностям, которые воспринимаются субъектом в качестве «правильных» или «неправильных», общественно одобряемых или неодобряемых. Психологическая роль Guilty Pleasure описывается в исследовательской литературе как инструмент саморегуляции – практика допустимых запретов и разрешений, конфликт внешнего и внутреннего «самосоответствия» и, помимо прочего, лицемерия. При этом как и любое психологическое явление, Guilty Pleasure наделено культурными импликациями, отсылающими к опыту традиции и навыкам коллективно надлежащей саморепрезентации. Как выстраивается такая репрезентация в русской (и не только в русской) культуре, что и почему в ней считалось и считается постыдным?
13 НОЯБРЯ
11.00 Ирина Прохорова. Приветствие
11.10 -11.40 Георгий Хазагеров. Новая неискренность
11.40-12.10 Иосиф Зислин. Неправедная радость и мессия поневоле в структуре бреда
12.10-12.40 Ирина Савкина. «Стыд и срам»: женское чтение и письмо в литературе первой половины XIX века
12.40-13.10 Светлана Волошина. «Главная версия этой срамной истории»: записки М.А. Корфа о постыдных удовольствиях других.
13.10-13.40 Константин Богданов. Риторика приспособления. Пьянство и русская литература
Перерыв
14.30-15.00 Анна Петрова. Обнаженная натура в «новом искусстве»: стратегии деэротизации
15.00-15.30 Елена Куранда. Мечта о маленьком доме как guilty pleasure Игоря Северянина
15.30-16.00 Александр Кобринский. Некоторые замечания об обэриутских guilty pleasure
16.00-16.30 Алина Соломонова. От постыдного удовольствия к «Межрабпомфильму»: эскиз к истории кинопросмотров в России и Германии в первой трети XX века
16.30-17.00 Валерий Вьюгин. «Грязные танцы» в советском кино («Путевка в жизнь» и далее)
14 НОЯБРЯ
11.00 - 11.30 Виктор Вахштайн. Лицемерие и морализаторство: два основания социального порядка в микросоциологии
11.30 – 12.00 Галина Лесная. «Пьедестал или грязь»: Леся Украинка об образе «новой женщины» во французской беллетристике конца ХIХ в.
12.00- 12.30 Людмила Кастлер. Невыносимая легкость постыдных удовольствий (через призму Чехова)
12.30 – 13.00 Элеонора Шафранская. Случай Усто Мумина
13.00 – 13.30 Михаил Егоров. Приличное неприличное: удовольствия в романе Эдуарда Лимонова «Это я – Эдичка»
13.30 – 14.00 Мария Александрова. «Аморалка» и «человек желающий»: «Ванька Морозов» Булата Окуджавы в контексте советской культуры
14.00-14.30 Ярослава Захарова. Стыд за литературу и границы интерпретации: Вебер против Пригова
Перерыв
15.30 – 16.00 Вера Полищук. Вуайеристические мотивы в прозе В. Набокова
16.00- 16.30 Елена Костылева. Сказка о мертвой царевне. О поэзии Варвары Недеогло
16.30-17.00 Гульчира Гарипова. Сублимация стыда в этике «разрушающего эроса»: художественные репрезентации второй половины ХХ – ХХI вв.
17.00-17.30. Максим Пулькин. Обнаженная Россия: от обряда к рекламе
Реплики:
17.30-17.45 Лев Усыскин. Икра игры
17.45-18.00 Олег Шалимов. Предосудительное творчество
Все же было в Николае 1 нечто наивное (если, конечно, попасть в его представления о правильном и честном):
Например, поговорив с плененным М.А. Букуниным, он так проникся его исповедью, что хотел вообще отпустить из крепости. Разумный граф Орлов еле уговорил государя не делать опрометчивых шагов. При этом, если просмотреть "Исповедь" Бакунина, то совершенно очевидно, что уж чего другого, а искренности в ней почти нет: автор явно пишет то, что хотел от него услышать основной читатель - царь.
Корф пишет о том, что книгу Герцена Du développement des idées révolutionnaires en Russie читают буквально все - несмотря на строжайшие запреты к ее ввозу:
"Книга его посвящена «à son ami», другому нашему эмигранту Бакунину, столь печально ославившемуся во время Дрезденских беспокойств; но этот теперь... пропал для публики, а в существе передан нашему правительству и сидит теперь в Петербургской крепости – на всю жизнь. Это обстоятельство, мало кому и у нас известное, рассказывал мне на днях граф Орлов, который, по воле Государя, сам допрашивал Бакунина и провел с ним полтора часа.
Это огромный и красивый мужчина, с даром слова, с пером и с тою силою духа, которую он достаточно доказал, умев поставить себя, русского, в главу иноземного возмущения. По наружности, Орлов нашел в нем большое сходство с славным нашим трагическим актером Каратыгиным.
Впрочем, попав к нам в руки, он показал, по виду, большое раскаяние, и написал к Государю огромное письмо, - целую тетрадь, с изложением всей своей биографии, которое подписал «кающийся грешник». Государь, - рассказывает Орлов, - был не только чрезвычайно доволен, но и чрезвычайно тронут этим письмом, и единственно по убеждениям его, Орлова, согласился оставить Бакунина в крепости, думая, сперва, совсем освободить. «Дайте ему воздух, возможность ходить внутри крепости, книги, все удобства, но не давайте свободы, - говорил Орлов, - потому что раскаяние может точно так же скоро пройти как пришло, и ум и сила воли этого человека будут опасны даже в Камчатке». – По этому самому решено и не отдавать его под суд, который мог бы окончиться только ссылкою его в каторгу".
И ведь прав оказался граф.
Друзья, а посоветуйте, пожалуйста, какое-нибудь прекрасное место с напитками (вино, коктейли) и вкусной едой.
Приехала дорогая подруга из Африки, надо куда-то хорошо дойти.
Очень буду благодарна за советы.
Если места секретные, пишите, пожалуйста, секретно)
К вопросу о лазоревых мундирах: цвет мундиров жандармов (1840-е гг.)
Вообще музей политический истории в особняке Кшесинской отлично устроен (кажется, это я уже писала)
Вчера смотрела "Самую красивую" - самый невисконтиевский фильм у Висконти.
Конечно, он выламывается из неореализма: что бы ни снимал Висконти, это будет или эпос, или опера.
Сама Анна Маньяни выносит фильм из известной бытовой ситуации (со временем только разбухшей: мамаши фанатично вываливают фото и видео своих вполне заурядных чад в соцсети: чада приученно улыбаются и позируют с конями, арфами и в опере. Для семьи нет милее, для посторонних - как кинопробы маленькой Марии Чеккони) - так вот, в фильме героиня Анны Маньяни не самоутверждается за счёт дочки, не хочет "получить официальное признание объективности своих материнских восторгов" (цитата из В. Шитовой), она хочет главной истины и справедливости, чуда.
И когда дочь берут таки на киносъёмки, конечно, отказывается: её девочка не может быть объектом, это не справедливость, заберите свои деньги.
Само лицо Анны Маньяни - не комедийно-драматическое, а эпическое (эта эпичность, впрочем, как раз добавляет комедийности).
Толпа сочувствующих соседок - совершенный античный хор, а сцена, где Маддалена сидит с заснувшей дочерью на лавочке - совершенная Пьета.
Неожиданно на полтора дня в Питере. Снега здесь меньше.
Читать полностью…
Случайное совпадение: в лекции о Достоевском Набоков, разумеется, невнятно ругается (тут хорошо встает цитата из ФМД: "...а если разговаривают, то как-то неопределенно бранятся, но опять-таки с оттенком высшего значения") - так вот, по Набокову, все в ФМД плохо, кроме пары фраз, одна из них - про круг от мокрой рюмки на столешнице, да и то хорошо разве для театрального реквизита: "Роман «Братья Карамазовы» всегда казался мне невероятно разросшейся пьесой для
нескольких исполнителей с точно рассчитанной обстановкой и реквизитом: «круглый след от
мокрой рюмки на садовом столе», окно, раскрашенное желтой краской..."
Любопытно, что этот след от мокрой рюмки - яркий символ в совершенно ином произведении: фильме (упоминала его недавно) The Lost Weekend, где герой просит бармена не стирать эти самые следы - видимый vicious circle его жизни ("Don't wipe them away, Ned. Let me have my vicious circle...").
Нашла этот отрывок на этом сайте, после 1 минуты: https://www.tcm.com/video/373563/lost-weekend-the-1945-vicious-circles
Не могу вспомнить, с чего мне показалось, что дать Лекции о русской литературе Набокова - очень остроумный ход после его же "Дара".
Мол, разделить, обсудить и т.д.
Ладно про Гоголя или Толстого, там иногда остроумно, но "лекция" о Достоевском - это же какая-то самопародия на рецензию Мортуса на книгу Канчеева.
"Это был ядовито-пренебрежительный "разнос", без единого замечания по существу, без единого примера,-и не столько слова, сколько вся манера критика претворяла в жалкий и сомнительный призрак книгу, которую на самом деле Мортус не мог не прочесть с наслаждением, а потому выдержек избегал, чтобы не напортить себе несоответствием между тем, что он писал, и тем, о чем он писал; весь фельетон казался сеансом с вызовом духа, который заранее объявляется если не шарлатанством, то обманом чувств. "Эти стихи, - кончал Мортус, - возбуждают у читателя какое-то неопределенное и непреодолимое отталкивание".
А то и того стыднее: Набоков иногда даже не трудится что-то "разнести", а пользуется псевдо-пересказом того же "Идиота".
Не буду больше так делать.
Вчера решила, что пора закрыть позорную (для человека, вещающего про кино) лакуну: фильм A Matter of Life and Death, он же Stairway to Heaven, то есть Лестница в небо (Пауэлл и Прессбургер, 1946).
Прежние попытки были неудачны: когда начинался Тот свет (чисто сон Алексея Турбина), или когда появлялся француз: зелёные тени, помада сливового оттенка (если он так ходил по революционному Парижу, не надо удивляться, что ему голову отрубили), или - в крайнем случае - когда погибал и врач, я бросала смотреть, подвывая и охая.
Но вчера досмотрела, потому что не могла не включить в список для занятия (второе место в рейтинге величайших фильмов за всё время существования британского кино, британско-американская дружба, ну и известные и везде перечисляемые особенности этого кино).
Все это понятно, но поразило меня другое: обилие визуальных и иных цитат.
Во-первых, упомянутый Тот свет (стерильные казармы иди офисы, бюрократия Высшего светлого начальства), да и сами ангелы, воплощённые в человеческом образе и подобии, - очень напомнили сериал Good omens, герой Майкла Шина несколько рифмуется с этим французом.
Во-вторых, пресловутая лестница в небо была в клипе незабвенной группы Pet Shop Boys Go West.
А сама идея параллельного монтажа хирургической операции на земле и событий в ином пространстве, исход операции определяющих, - мне напомнили эпизод из "Арии" (1984), снятый Кеном Расселлом (Nessun Dorma).
Посмотрела (пересмотрела, но впечатление ещё сильнее, чем в первый просмотр) один из самых страшных фильмов: "Потерянный уик-энд" Билли Уайлдера. Идеальное кино, в течение которого плавно нарастает напряжение - и ужасное ожидание мрачного финала. Точнее, даже не финала: не сразу понимаешь, что наблюдаешь за смертью и разложением - только пока не физическим.
При этом, как всегда у Уайлдера, ни тени морали или сентиментальности, и ни разу не возникает подозрения, что автор пытается "провести идею".
Тоже совершенно по-Уайлдеровски, все детали и объекты работают: и повторяющиеся темы разговоров,и монологов главного героя, и очевидный образ бутылки (ой, если кто-то вдруг не смотрел: фильм про обаятельного, небесталанного спивающегося человека, теряющего свои милые качества, как и личность, по этой дорогое), - так вот, говорим, образ бутылки преследует Дона везде - от явного - в магазинах и барах, до названия задуманной пьесы (или это повесть?) и тени бутылки на потолке, когда он спрятал заначку и забыл куда (спойлер: на люстру).
Наверное, такое сильное впечатление фильм производит или на тех, кто хоть раз в жизни подозревал себя в чрезмерном количестве alcohol units a week, или был вынужден наблюдать эти истории в непосредственной близости, или просто обладает живым воображением.
В список фильмов к одному из семинаров внесла "Злые и красивые" (The Bad and the Beautiful) Винсента Миннелли.
(Обожаю такие немудрящие названия, если вдруг решу открыть бар, назову его примерно так).
Злой (ну, плохой, - "злой" очень смешное слово всё же) там продюсер, прекрасный - видимо, он же.
Потому что зло он делает "для твоего же блага", но, правда, кое-кто от этого умер.
Забавно, что прототипом злого продюсера стал Селзник, оставивший, видимо, неизгладимый след - тонны материала для психотерапевтических сессий режиссёров и актёров, попавшихся на его пути. Уже упоминала: вот убийца в "Окне во двор" Хичкока загримирован под Селзника и проинструктирован Хичкоком же, как двигаться похоже.
Продюсера играет Кирк Дуглас (настоящее имя Исер (Иззи) Данилович, - говорит со знанием дела вики), и он там очень хорош.
Фильм, понятно, интересен показом (беллетризованного, но всё же) рабочего процесса, причём продюсерского, но я тут узнала, что одна из "вставных новелл", то есть фильмов, упомянутых там (про людей-кошек), - есть на самом деле.
Cat People (1942) Жака Турнëра: там и прием "автобус", и принцип не показывать собственно то, что внушает страх.
Но, честно говоря, грустно. Половину фильма я ждала, когда же героиня наконец загрызет мужа (ну нет человеческих сил это смотреть: ах у нас с женой проблемы, давай я их обсужу с феей на работе) и, собственно, эту фею.
Не стала включать в список.
Какая-то совсем загруженная неделя получается. Вот что грустно: такая загруженность почему-то лишает сил слушать новую для себя музыку - получается, что переживание ее требует много, пардон, ресурсов.
Старая и мильон раз слушанная - наоборот, бодрит. Поорала с утра под Депеш мод - и делай презентацию для лекции на завтра: Николас Рэй, Джеймс Дин и дальнейшие фильмы о бунтарских подростках.
https://www.youtube.com/watch?v=iTKJ_itifQg
Да что ж такое, какой граф Бенкендорф неугомонный (я уже устала выписки делать, и вообще грустна, а они никак не угомонятся), Но шесть бутылок шампанского ежедневно! Здоровые люди, хорошая наследственность.
«За неимением настоящей примадонны первую женскую роль занимает тут русская певица Соловьева, хотя сосем не имеющая низших нот, но очень недурная в высших и фиоритурах. Она – дочь бывшей здесь некогда французской модистки Verteuil, которую содержал Иван Александрович Нарышкин (отставной генерал-майор, брат нашего покойного члена). Соловьева родилась во время этого «содержания», но об ее отце отнюдь не принадлежит к числу решенных: пока Нарышкин гласно содержал m-me Verteuil, граф Бенкендорф тайно ходил к ней в задние двери, и общая молва приписывает честь «родительства» не первому, а последнему. Как бы то ни было, но Соловьева играет и поет всегда с необыкновенным жаром, даже с некоторым исступлением, не свойственным холодной русской натуре, но тут и действуют совсем особенные причины: она имеет прекрасную привычку выпивать в день не менее 6-ти бутылок шампанского!!»
Позавчера, кажется, заметила в английском переводе французской книжки про дневники фразу sleight of hand, и в голове полтора дня пело что-то, что сегодня я опознала как песню With or without you группы U2 (рок-группа без секса, редкое зрелище, но песня хорошая). Там правда есть фраза sleight of hand and twist of faith.
Повешу её тут, пусть меня отпустит: https://youtu.be/ujNeHIo7oTE?si=YsO_ibjDOGCDxP1O
Удивительно, как Корфу не было лень так подробно описывать чужой блуд (что не может не радовать, потому что читать интересно, только умаешься, выписывая). О себе же он неизменно пишет как о прекрасном семьянине и примерном христианине.
Такая исповедь о чужих грехах и исторические свидетельства о важном.
Не могу придумать стройную рабочую гипотезу о том, почему Корф это делает (количество подобных анекдотов, например, намного превышает таковые в дневниках Вигеля):
«Плошает тоже все более и более в здоровье граф Бенкендорф. Его пользуют теперь аллопаты вместе с гомеопатами, последние не видят в его болезни ничего опасного, а первые утверждают, что если он и не умрет именно от этой болезни, то она есть, однако, начало окончательного разрушения. Между тем страсть, составляющая преобладающий характер всей жизни Бенкендорфа, страсть к женщинам, не оставляет его и на смертном, так сказать, одре. Восхищавшая некогда Петербург более еще красотою, нежели талантом, актриса и певица Семенова 2-ая была в свое время гласною любовницею покойного графа Мусина-Пушкина-Брюса ˂…˃ у которого и жила в доме, но она вместе с тем безгласно, если не для публики, то, по крайней мере, для своего обладателя, делилась всеми своими прелестями с его другом, Бенкендорфом, так что вопрос, кто из них был отцом ее детей, несмотря на признание их графом Пушкиным, всегда оставался загадочным.
Вскоре после смерти Пушкина Семенова уехала в Париж и там, уступив страсти какого-то французского arentarier, страсти, возбужденной, вероятно, более ее богатством, нежели увядавшими прелестями, вышла за него замуж. Супруг ее вскоре, однако, оказался игроком, расточителем и мотом, и Семенова, чтобы спасти остатки значительного своего состояния, принуждена была с ним разойтись и с исхода прошлого лета водворилась опять у нас в Петербурге. Здесь, не зная еще, в каких отношениях захочет к ней быть Бенкендорф, она на первых порах с ним не виделась, выжидая обстоятельства. Но Бенкендорф не брезглив, и узнав о возвращении своей прежней пассии, прислал к ней Дубельта с упреками, зачем она к нему не является и с приглашением приехать непременно в такой-то день и в таком-то часу. Обрадованная Семенова поспешила воспользоваться этим приглашением и не замедлила исправно явиться в назначенное время. Но кто опишет ее досаду, когда по приезде ей объявляют, что у графа сидит m-me Коюднер, и, что когда она там, то к графу запрещено входить с докладом о ком и о чем бы то ни было.
Здесь надобно заметить, что Бенкендорф несколько уже лет гласно волочится за бесподобною Крюднер и, благодаря тому ли, что муж ее – нечто вроде Квазимодо, или своему положению в свете, но только, конечно, уже не отцветшей давно соблазнительности своей, успел, наконец, если верить злым языкам, достигнуть своей цели. Семенова, которой по собственному опыту легче всех поверить в падение женщины, взбешенная и этою неверностию и своею унизительною ролью в этом деле, отправилась домой в твердой решимости не видать более своего неверного. Но что значит решимость женщины, особенно Семеновой, против Бенкендорфа? Едва она возвратилась к себе, как явился снова любовный вестник в лице Дубельта с извинениями, что нельзя было не принять Крюднерши, приехавшей наведаться о здоровье графа, с новыми уверениями в его неизменной любви и с новыми приглашениями на определенный час. Семенова не устояла и на этот раз вступила во все права Крюднерши, т.е., пока она была у графа, не велено было докладывать ему ни о ком и ни о чем. Свидание их продолжалось два часа, и никто, разумеется, не знает, что тут происходило, только тотчас потом больной впал в совершенное расслабление, и в ту же минуту послано было за всеми его докторами…»
Искала книжку на либгене и наступила не туда:
For prim and shy Daphne Wade, the sweetest guilty pleasure of all is secretly watching her employer, the Duke of Tremore, as he works the excavation site on his English estate. Anthony hired Daphne to restore the priceless treasures he has been digging up, but its hard for a woman to keep her mind on her work when her devastatingly handsome employer keeps taking his shirt off.
Какие невинные бывают у людей sweetest guilty pleasures!
Фб подкинул воспоминание о прочитанной книге (совершенно забыла, зачем я читала этот дурацкий опус - видимо, для какой-то статьи) - "Три стороны света", авторы - Некрасов и его подруга Панаева. Написано было затем, чтоб заполнять страницы "Современника": цензура после 1848 г. практически не пропускала иностранные романы (чуть позже будут спасаться английскими), а отечественного не напасешься.
Главный герой взаимно влюблен в главную героиню, но они не могут пожениться, потому что у них нет денег: он бездельник и бывший студент, она швея. Читателю пересказывают несколько страшных и поучительных сюжетов о том, что бывает, ежели пожениться без денег. Вообще к деньгам отношение серьезное: нам просто так не говорят – бросил купюру или отдал деньги.
Расскажут, сколько именно дал плохой герой, который проматывает состояние, девицам легкого поведения, под какой процент ростовщики дают деньги, за сколько можно заложить серебряные ложки и т.п. (надо думать, авторы делились своими знаниями в практической области)..
У главной героини богатые черные волосы, они такие блестящие, что можно в них глядеться, белая кожа, "оригинальная головка" (что бы это ни значило) и точеные ножки, которыми она постоянно любуется – прям как только сцена с полураздетой героиней (Панаева, молодец, вообще подпускает эротизму, но в рамках – все же роман для того и писался, чтоб цензура пропустила), так сразу она любуется своими ножками.
Сначала я думала, что самые кривые и невероятные эпизоды написаны неопытной Панаевой – она отвечала за страсти, но нет – эпизоды странствий главного героя по фамилии Каютин (фамилии там тоже оригинальные - как головки героинь) еще более беспомощны. Некрасов вычитывал сведения о путешествиях в газетах, и тут даже не совсем понятно, кому задавать вопросы - автору или газетчикам, которые такое печатали.
Приключения же удивительны: Каютин в Северном Ледовитом океане на своей лодье (так!) нашел себя окруженным страшными рыбами, грозившими опрокинуть лодью, но основная неприятность шла от самого большого дельфина, потому как изо рта его доносилось зловоние, и все еле от того зловония выжили.
«Мореходы наши, довольные поводом к развлечению, много шутили и смеялись, стреляя по временам в стада играющих животных. Но они вовсе не были рады, когда вдруг появилась и начала вертеться около их лодей большая рыба из породы дельфинов: часто выходя на поверхность дышать, она каждый раз распространяла своим дыханием такое отвратительное зловоние, что необходимо было скорей поворачивать с того места, где она находилась.
- Что если б вдруг целое стадо таких рыб окружило нашу лодью? - сказал Каютин, с омерзением зажимая нос и страшно гримасничая при одной мысли о таком бедствии. - Кажется, можно умереть...»
Самый страстный герой во всем романе – нет, не романтический Каютин, а страшный старый горбун – тот постоянно влюблялся в женщин (разумеется, с черными волосами, огненными глазами, белой кожей и ножками), они его не любили и ненавидели (ясно дело – горбун), но постоянно падали в беспамятстве к нему в объятия.
Еще, конечно, там были истории с подкидышами и внебрачными детьми, и один из подкидышей (осторожно: спойлер!) оказался сыном горбуна, а тот злодей его разорил, так что они вместе от горя и утопли.
Но это уже было к концу романа – тогда же неожиданно выяснилось, что Некрасов, даром что талант и трудяга, окончательно к 50 листу выдохся и стал писать уж вовсе нечто несуразное, а Панаева оказалась молодец – хоть и без горбуна, а страстные любовные эпизоды выписывала с завидной выдержкой.
Кончилось, натурально, хорошо: Каютин привез кучу денег и, и это было главное – о чем нам и сообщили авторы.
Листаю для семинара "Окаянные дни" Бунина, а там автобиографический герой решил поговорить с полотерами:
"— Ну, что ж скажете, господа, хорошенького?
— Да что скажешь. Все плохо.
— А что ж, по-вашему, дальше будет?
— А Бог знает, — сказал курчавый. — Мы народ темный. Что мы знаем?.. То и будет: напустили из тюрем преступников, вот они нами и управляют, а их надо не выпускать, а давно надо было из поганого ружья расстрелять. Царя ссадили, а
при нем подобного не было. А теперь этих большевиков не сопрешь. Народ ослаб...
Он и Ленин-то, говорят, не настоящий — энтого давно убили, настоящего-то".
Раньше, как видно, глубинный народ сам соображал, без проф. Соловья!
Смотрите, какое смешное фото (в Time magazine!) известного Уилла Х. Хейса - спасибо ему за кодекс, охраняющий нравственность кинозрителей.
Не удержусь от нехорошего комментария: и этот человек запрещает нам (ковырять в носу - зчркнт.) смотреть эротические сцены в кино!
Закрыла давний гештальт, пошла в Музей политической истории, который по большей части располагается в особняке Кшесинской.
Музей очень хорошо сделан, экспозиция сочетанная: и документы, и всякие артефакты, и видео, и прочее.
Ещё вспомнила, что когда-то писала для одного журнала, в том числе про эту самую Кшесинскую и Николая 2 - по случаю выхода фильма. Как же тогда по нему копья ломали, и думаю, никто этот фильм не пересматривал (и совершенно не надо)
https://lhistory.ru/statyi/matilda-kshesinskaya
"Из спальни его сделать алтарь"
Как я могла пропустить этот эпизод (в своём медленном, но неуклонном поиске материалов к статье о сексуализации и сакрализации тела Николая 1)!
В 1834 году Николай, как известно, упал с лошади в Чембарах.
Но там продолжение:
"...свалился в овраг и сломал себе руку По этому случаю "Незабвенный" слег в постель в городе Чембары и, когда начал выздоравливать, от скуки тешился прыжками своего пуделя из окна на улицу и обратно.
Вспомнив о чудесном спасении императора, верноподданное Чембарское дворянство в собрании своем торжественно постановило: увековечить дом где жил император, обратив его в церковь. Из спальни его сделать алтарь; в церкви поместить икону Николая Чудотворца, при которой в золотой лампаде должен гореть неугасимый огонь; на месте кровати, где покоился император, воздвигнуть престол".
(Из "Моих воспоминаний из прошлого" Л.М. Жемчужникова).
Церковь вроде бы правда построили. В смысле, обратили дом в церковь.
Каждый раз, когда беру с собой маленький термос (четыре пары, начиная с первой), напоминаю себе эту тётушку из "Амаркорда". Минус добродушие, конечно (разве что "с добродушием ведьмы")
https://youtu.be/4kGtObNgL_M?si=kv2bOK99rUhOvxdx
В продолжение предыдущему: а ещё один фильм режиссёрского дуэта, "Красные башмачки" (Red shoes) я волюнтаристски в список не включила, потому что говорить о нём пришлось бы так: все танцуют, очень красиво, очень долго. Следующий!
Потом вспомнила, что по первому названию у меня есть духи: Stairway to heaven, из довольно приличной моей коллекции - одни из самых любимых (точно в top five), восемь видов мускуса и нота пороха. Так их люблю, что от самой себя спрятала, теперь передвинула поближе.
Вторые - Red shoes - люблю больше как идею, потому что через полчаса они на мне превращаются в сладкий малиново-розный морс.
А на семинар по Висконти приду в Tadzio Homoelegans.
Дописала полугодовой отчёт и думаю: а хорошо было бы собрать выписки из перлюстрированных писем (выписки делали люди из III отделения, конечно) - те, где пишут о текстах Герцена. В архиве горы этих дел с выписками: кто что думал о Герцене, его эмигрантской деятельности, восхищался, ругался, проклинал, упоминал российскую современную жизнь, Герцену известную по сообщениям из России же.
Такая многоголосица.
А вообще, честно говоря, хочется бросить всё и уйти - не знаю, в лес. Сил нет. Посмотрела для пары "All that heaven allows" - там тетька в лес уходит жить, правда, с молодым садовником, который из старой мельницы сделал рай в шалаше.
Не уверена, впрочем, насчёт садовника.
Но мельницу я бы у них отжала. Им и так хорошо.
Про мою любимую цензуру:
"В кондитерской Вольфа, у Полицейского моста, обращает на себя внимание поступивший № «Indépendance Belge» от 17-го октября, в котором вычернена какая-то статья, под которою оставлено, однако ж, имя автора – Александра Герцена. – Публика полагает, что эта статья касается студентов и что имя Герцена оставлено нарочно невычерненным, чтобы подстрекнуть ее любопытство".
16 октября 1861.
(из дела Третьего отделения).
Сцена как из какой-то политической комедии: приходят люди читать иностранную газету, открывают - ба, целую статью закрасили черными чернилами, а в конце видна подпись: Александр Герцен.
В общем, можно понять "публику", которая тут же сочла, что это такой намек. (1861 год, произнесение имени Герцена публично равносильно бросанию гранаты в сельсовет).
Взяла в метро читать книжку про Мидзогути: давно брала в библиотеке, они уже и сообщения страшные шлют, пора читать и сдавать.
Читаю, а на какой-то странице - порнографическая картинка (я так и не поняла, как это автор привязал к кинематографу Мидзогути) - но прочла и стала разглядывать.
А в вагон в это время вошли молодые женщины в полицейской форме, одна села рядом, поерзала, посмотрела на свои ногти (длинные, нарощенные) - и увидела мою картинку. И так заинтересовалась, что стала смотреть через плечо. Потом достала телефон и стала его на картинку наводить.
Я плохо представляю себе внутренний мир девушек в форме МВД, и картинку прикрыла.
Девушка телефон отодвинула.
Я отодвинула руку.
Девушка опять подняла телефон и стала его наводить на картинку.
Я прикрыла картинку рукой.
Всё это проделалось и третий раз, как в сказках.
Потом я перевернула страницу, и девушка стала играть в бутылочки на телефоне.
А я вышла и думаю: вот зачем я это всё проделывала с картинкой? Не знаю.
Фото прилагается.