Реконструкция первого дня Победы. Сотрудничество: minutavminutu@gmail.com Поддержать: картой из любой страны — https://t.me/tribute/app?startapp=s1X9 любым другим способом — t.me/minutavminutu/5591 Заявление о регистрации в РКН № 5359970077
Чуйков настаивает: сначала капитуляция! Кребс говорит, что это невозможно без информирования Дёница: он ведь даже не знает, что стал рейхспрезидентом.
— Дадим вам радиосвязь: просто обнародуйте завещание фюрера, — настаивает Чуйков.
— Будет неудобно перед Дёницем, если он узнает об этом по радио, — отвечает Кребс.
Чуйков возвращается к своим подозрениям, что эти переговоры — попытка нацистов расколоть союзников:
— Вы ведь знали о предложении Гиммлера: полная капитуляция перед США и Англией?
— Гиммлер — предатель, хотел заключить мир без ведома фюрера. Он против интересов Германии.
Чуйков требует капитуляции:
— Вы настаиваете на перемирии, когда ваши войска капитулируют, ваши солдаты сотнями и тысячами сдаются в плен.
Кребса передергивает:
— Где?
— Везде.
— Без приказа?..
— Наши наступают — ваши сдаются.
— Может быть, это отдельные явления?..
Чуйков знает, что единственный шанс уцелеть для нового правительства нацистов — сдаться западным державам для совместной борьбы с «большевиками»:
— Нам понятно, чего хочет ваше правительство. Тем более нам известна попытка Гиммлера и Геринга зондировать почву у наших союзников. Вопрос о перемирии или мире может решаться только на основе общей капитуляции. Таково решение наше и наших союзников, и никакими разговорами и обещаниями вам не удастся разорвать этот единый фронт антигитлеровской коалиции.
Кребс зачитывает Чуйкову обращение Геббельса к советскому верховному командованию:
«Сегодня добровольно ушел из жизни фюрер. Я уполномочен установить связь с вождем советского народа. Это необходимо для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери».
В штаб заждавшегося Чуйкова наконец-то прибывает немецкий парламентер. На шее — Железный крест, на рукаве — свастика. Он по-нацистски салютует и дает советскому генералу свою солдатскую книжку.
Тот читает: начальник генерального штаба сухопутных войск Германии генерал Кребс.
Тела Гитлера и Евы Браун горят очень долго.
«Поскольку подливать бензин в горевший костер было невозможно, приходилось выжидать, пока огонь погаснет, а потом снова поливать трупы бензином и поджигать его», — вспоминает водитель Гитлера Эрих Кемпка.
И так несколько часов подряд под непрерывным обстрелом. Наконец двое эсэсовцев из личной охраны Гитлера укладывают их в воронку от снаряда и засыпают землей.
Геббельс делает обиженную мину, а Кребс и Борман наперебой убеждают Вейдлинга в необходимости приложить все усилия для заключения сепаратного мира с Россией. Его мнение, что переговоры могут закончиться только капитуляцией, не находит поддержки.
Читать полностью…По мнению Вейдлинга, русские согласятся только на безоговорочную капитуляцию. Так стоит ли продолжать бессмысленную борьбу?
Вместо Кребса отвечает Геббельс. В резких выражениях он указывает, что надо отбросить всякую мысль о капитуляции Берлина:
— Воля Гитлера остаётся до сих пор для нас обязательной!
Геббельс достаёт пачку английских сигарет и предлагает их всем присутствующим. Вейдлинг пользуется несколькими минутами перерыва, чтобы осмыслить услышанное:
«И мы сражались за этого самоубийцу в течение пяти с половиной лет, — думает он. — Втянув нас в это ужасное несчастье, сам он избрал более лёгкий путь и бросил нас на произвол судьбы. Теперь необходимо как можно скорее покончить с этим безумием».
В бункер прибывает командующий обороной Берлина Гельмут Вейдлинг. Объявив ему о смерти Гитлера, генерал Кребс делится своими надеждами:
— В течение уже примерно двух часов предпринимаются попытки связаться с русскими командными инстанциями, с целью просить о прекращении военных действий в Берлине. В случае успеха на сцену выступает легализованное Гитлером германское правительство, которое будет вести с Россией переговоры о капитуляции.
Чтобы еще сражающиеся войска не бросили свое оружие, о смерти фюрера решено не сообщать никому — даже его собственному преемнику Карлу Дёницу. Отправляя ему телеграмму, Борман ни словом не упоминает, что Гитлер уже мертв:
«Вместо бывшего рейхсмаршала Геринга фюрер назначает Вас, господин гросс-адмирал, своим преемником. Вам надлежит принять все меры, какие Вы сочтете необходимыми».
Затем генерал Кребс цитирует Гитлера, который сказал ему незадолго до своей смерти:
«Единственный человек, с которым Германия, возможно, в состоянии договориться, это Сталин, ибо он самостоятелен и независим. Он с ясной последовательностью осуществляет свои политические и военные цели. Черчилль же и Рузвельт зависимы от своих парламентов и капитализма. Политика их неуверенна и неправдива».
Шеф гестапо Генрих Мюллер советует личному пилоту Гитлера:
— Для тебя, Баур, уйти отсюда имеет смысл. Как пилоту тебе не приходилось никого арестовывать или расстреливать. А я делал кое-что, о чем я не имею права тебе говорить…
По лестнице проходит Гюнше в целом облаке бензиновых паров. Его пепельно-серое молодое лицо выглядит истощенным. Он тяжело садится рядом с секретаршей и тянется к бутылке. Его большая тяжелая рука дрожит:
— Я только что выполнил последний приказ фюрера. Я сжег его тело.
Кребс откровенничает, что наследники Гитлера боятся объявления Гиммлером другого состава правительства.
Они просят русских о перемирии, чтобы отправить в войска самолеты с сообщениями о смерти фюрера и составе нового правительства раньше, чем это сделает Гиммлер.
Беседа уходит в сторону:
— Почему Гитлер покончил с собой?
— Военное поражение, которого он не предвидел. Понял, какие жертвы понес народ, и, чтобы не нести ответственности при жизни, решил умереть.
— Какое было бы счастье для народа, если бы он это понял 5-6 лет назад…
Кребс настаивает, что они единственное легальное правительство, уничтожив которое, русским будет «не с кем работать» в Германии.
Едва сдерживаясь, Чуйков пытается втолковать ему, что русские пришли освободить Германию от фашизма, а отнюдь не сотрудничать с ним.
Чуйков по телефону подключает к переговорам маршала Жукова. Тот спрашивает, идёт ли речь о капитуляции?
— Есть другие возможности прекратить войну, — юлит Кребс. — Я прошу о временном прекращении боевых действий. Разрешите нам собрать новое правительство, которое назначил Гитлер.
Кребс начинает:
— Буду говорить особо секретно. Вы первый иностранец, которому я сообщаю, что 30 апреля Гитлер добровольно ушел от нас, покончив жизнь самоубийством.
— Мы это знаем, — отвечает Чуйков, не желая подавать вида, что поражен новостью. Это заметно смущает немца.
Командующему 8-й гвардейской армией Василию Чуйкову докладывают, что на позиции русских пришел парламентер:
— Немец просит указать место и время для перехода линии фронта представителям верховного командования Германии.
Чуйков приказывает прекратить огонь на этом участке и садится ждать переговорщиков.
После нескольких попыток установить связь с советским командованием, в наушниках телохранителя Рохуса Миша вдруг звучит голос с той стороны фронта.
— Подождите, подождите, сейчас с вами будет говорить генерал Кребс! — отвечает он и передает трубку.
«Мы все сгрудились вокруг него, вглядываясь в его губы и ни словечка не понимая из того, что он говорил», — вспоминает Миш.
Геббельс уверяет Вейдлинга, что русских будут интересовать переговоры только с «легальным правительством», назначенным Гитлером. А для того, чтобы оно заработало, и необходимо то самое перемирие.
Вейдлинг едва ли не разводит руками:
— Господин имперский министр, неужели вы действительно думаете, что Россия вступит в переговоры с правительством, в котором сидите вы — самый ярый представитель национал-социализма?
Вейдлинг обращается к Кребсу, который долгое время работал в Москве и должен понимать русских лучше, чем кто-либо из присутствующих. Верит ли он теперь, что они согласятся всего лишь на перемирие?
— Завтра или послезавтра Берлин всё равно попадёт в их руки, как спелое яблоко. Это русские знают так же, как и мы, — поясняет Вейдлинг.
Генералу Вейдлингу кажется странным тот деловитый тон, которым с ним говорят Геббельс, Борман и Кребс.
«У меня создалось впечатление, что все трое не были потрясены смертью Гитлера, который до сих пор являлся их божеством, — вспоминает он. — Мне казалось, что я нахожусь в кругу торговых работников, которые совещаются после ухода своего хозяина, и я непроизвольно произнёс: „Сначала я должен сесть. Нет ли у кого-нибудь из вас сигареты? Теперь ведь можно курить в этом помещении“».
Назначение преемником до смерти пугает Дёница. Среди всех нацистских бонз он единственный не лелеял на это надежду. Не зная о самоубийстве фюрера, он отвечает уже мертвому и сожженному Гитлеру верноподданнической телеграммой:
«Мой фюрер! Моя верность Вам остается безусловной. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вызволить Вас из Берлина. Но если судьба вынудит меня взять в руки бразды правления Рейхом в качестве Вашего преемника, то я продолжу эту войну до конца, достойного небывалой героической борьбы немецкого народа. Гросс-адмирал Дёниц».
При этом фюрер отметил, что сам он ни при каких условиях не может договариваться со Сталиным. Генерал делает вывод, что своим самоубийством тот хотел дать шанс для налаживания отношений с СССР.
Решено начать переговоры, а для этого договориться о прекращении боевых действий.
Новый рейхсканцлер Йозеф Геббельс собирает своё первое совещание. Слово сразу же берёт начальник штаба сухопутных войск Ганс Кребс и объясняет ему прописные истины:
1. Берлин больше удерживать невозможно, и на выручку его рассчитывать нечего.
2. Также ни в коем случае нельзя рассчитывать на победу в целом.
Дверь в комнату Гитлера все еще открыта. Траудль Юнге подходит к ней и видит внутри диван, залитый его кровью. Ей резко становится плохо. От горького запаха «миндаля» — цианистого калия — ее тошнит. Невольно она тянется за своей собственной ампулой. Но не для того, чтобы выпить её:
«Больше всего мне хочется ее выбросить как можно дальше и покинуть этот ужасный бункер», — вспоминает Юнге.
Тела укладывают в небольшую ямку от снаряда в трех метрах от выхода. Начальник охраны Ганс Раттенхубер сокрушается про себя, что ураганный обстрел не дает отдать фюреру хотя бы минимальные почести, а в бункере не нашли даже флага, чтобы прикрыть его тело перед сожжением.
«Гитлер лежал, завернутый в одеяло, ногами к бункеру, — вспоминает водитель Гитлера Эрих Кемпка. — Длинные черные брюки задрались вверх. Правая ступня, как и при жизни, была повернута внутрь. Я часто замечал, что он держал так ногу, когда, усталый, сидел рядом со мной в машине».