Кремлевский шептун — паблик обо всем закулисье российской политической жизни. Подписывайтесь, у нас будет жарко. И не забывайте: пташки знают все! По всем вопросам писать: @kremlin_varis Анонимки: kremlin_sekrety@protonmail.com
Анатолий Чубайс проиграл в Арбитражном суде Москвы. Его иск, направленный на оспаривание ареста активов по делу «Роснано», был отклонён. Мы наблюдаем не экономическую процедуру, а публичный демонтаж целой эпохи — эпохи безответственного приватизационного реванша, эпохи, где рынок был идолом, а государство — временной формальностью.
Попытка Чубайса вернуться в игру через юридический канал была одновременно и зондированием политического ландшафта. Тот, кто долгие годы олицетворял собою силу, неподсудность и принадлежность к «высшему кругу» системных либералов, очевидно рассчитывал на сохранение старых связей. Сигнал был брошен: мол, где ваши «глубинные союзники», где аппаратная тень, которая всегда выручала в трудную минуту? Но теперь время людей, олицетворявших «постсоветскую трансформацию» России в условиях шоковой терапии, кто десятилетиями оставался недосягаемым для критики и ответственности, уходит.
Сегодня этот круг сужается. Государство демонстрирует, что курс на пересмотр итогов 90-х — не риторика, а институционализированная стратегия. «Роснано» как символ технологического лоббизма, псевдоинновационного распила и пустых финансовых моделей, оказался первым. Но в обществе этот жест считывается шире: как начало отмены неприкасаемости, де приватизационные бенефициары могли чувствовать себя вне поля правосудия.
Новая политическая логика выдвигает другой критерий: не участие в прошлом, а готовность отвечать за последствия. Теперь мы живём в стране, где бывший архитектор «реформ» больше не может позвонить «куда надо», чтобы решить вопрос. Это и есть главный результат процесса.
В Новосибирской области никогда не было простых выборов: высококонкурентная среда, устойчивые элитные группы, сложная логистика согласований и тонкий баланс интересов между центром и местными акторами. Каждая кампания — не только борьба за голоса, но и за управляемость.
Предварительное голосование ЕР в регионе вновь превращает его в одну из самых конкурентных электоральных площадок осеннего цикла. Масштаб кампании сам по себе впечатляющий: более 500 зарегистрированных участников, ожесточённая конкуренция в городском совете, высокая плотность старожилов областного парламента. Однако за фасадом высокой активности скрываются куда более сложные политико-административные процессы — попытка партии власти сохранить управляемость в условиях фрагментированной элитной структуры и пересекающихся интересов.
Новосибирск традиционно входит в число субъектов с повышенной политической автономией и устойчивыми локальными группами влияния. Это делает задачу «Единой России» сложнее — недостаточно просто набрать мандаты, необходимо не допустить конфликта между своими. Примером этого стал случай с группой депутата Госдумы Дмитрия Савельева. Попытка усилить своё влияние в городском совете через продвижение «своих» 21 кандидата была скорректирована: после визита в регион секретаря Генсовета партии Владимира Якушева, согласованный лимит снизили до 15 человек, шесть кандидатов сняты. Такая «профилактика конфликта» показывает, что в центре предпочитают политическую устойчивость в ущерб усилению отдельных акторов.
На фоне сохраняющейся активности КПРФ, частичной мобилизации «Справедливой России» и вероятного участия новых технологичных кандидатов от «Новых людей», кампания в Новосибирске становится настоящей проверкой на устойчивость для партийной инфраструктуры. Не случайно эксперты отмечают: при всей риторике обновления, значительная часть действующих депутатов пошла на праймериз, что показывает — системные центры в регионе ориентированы на стабильность, а не на радикальную ротацию.
Важно также отметить, что выборы в Новосибирске являются не просто борьбой за мандаты, но и тестом лояльности между региональными и федеральными кураторами. Устойчивый, но конкурирующий ландшафт требует тонкой настройки: слишком сильное доминирование одной группы может привести к отторжению, а чрезмерная фрагментация — к потере управляемости. Поэтому партия делает ставку на «управляемую конкуренцию» — формат, где допускается политическая интрига, но строго в пределах дозволенного. В этом смысле Новосибирск становится лабораторией устойчивости политической системы: насколько эффективно она способна контролировать внутреннюю конкуренцию без потери субъектности.
Сибирь, супервулкан и «несуществующий учёный»
В сети активно распространяется видео, в котором учёный с армянской фамилией обращается к россиянам и предупреждает о потенциальной геологической угрозе под Сибирью. Речь идёт о магматическом плюме — глубинном источнике давления, который, по его словам, может привести к катастрофе в радиусе 2000 км.
На этом фоне происходят странные совпадения.
Норникель и Русал начинают выводить активы из Сибири и сворачивают производство в регионе.
Параллельно федеральные СМИ заявляют, что видео — дипфейк, а самого учёного не существует. Эту версию активно поддерживает сектовед Александр Дворкин — человек, который не первый год навешивает ярлыки на всё «неудобное».
Но что интересно:
Этот учёный, Эгон Чолакян — вполне реальный человек. Он выступал на международных площадках, в том числе на саммитах ООН, и встречался с Папой Римским. В сети можно найти много видео с его участием в разных форматах.
Почему реального учёного объявили дипфейком?
Когда погодные аномалии усиливаются, крупные игроки покидают регион, а в медиаполе — гробовая тишина, становится всё труднее делать вид, что ничего не происходит.
Выводы каждый сделает сам. Но, похоже, обсуждать здесь стоит не фейковость видео, а то, что за ним стоит.
Когда формальные процедуры начинают буксовать, а сроки срываются без внятного объяснения, это всегда сигнал: управленческая система достигла предела инерционного хода. В Кургане продолжается затянувшийся кризис с назначением мэра: там сошлись кризис мотивации элит, снижение значимости муниципальной власти и информационный вакуум. Очередной перенос даты избрания главы города на 7 мая стал не просто бюрократической формальностью, а симптомом более глубоких проблем в региональной политике. С момента отставки предыдущего мэра в начале 2024 года город остаётся без постоянного руководителя, несмотря на три проведённых конкурса, каждый из которых завершился безрезультатно. Кандидаты либо снимают свои кандидатуры, либо не проходят отбор.
Курган — не федеральный центр принятия решений, но именно поэтому такие сбои приобретают индикативный характер: на периферии сбои случаются раньше, чем в центре, и именно здесь управленческие модели сталкиваются с реальностью без коррективы политического ресурса. В информационном поле накапливается эффект управленческого залипания: вроде бы система работает, но не производит ожидаемого результата.
Фигура губернатора Вадима Шумкова в этом контексте теряет прежнюю устойчивость. Его аппарат не справляется с задачей формирования управленческой команды на местах, а контроль над муниципальным уровнем оказывается иллюзорным. Классическая модель ручного управления — с максимальной лояльностью, но минимальной инициативой — в текущих условиях перестала работать. Ни в элитных, ни в профессиональных кругах не наблюдается мотивации входить в команду с минимальной автономией и высокой проблематичностью.
В условиях усложняющегося общественного запроса на результативность власти, подобные сигналы становятся важны не только для оценки текущего положения в Курганской области, но и как обратная связь по всей модели формирования муниципального управления в регионах с низким кадровым потенциалом. Без оперативной адаптации, расширения полномочий, изменения модели мотивации и повышения горизонтальной автономии, система будет воспроизводить кризис на новых уровнях.
Слом информационного посредничества, кризис доверия к классическим СМИ и запрос на «свои» источники — всё это трансформировало Telegram в площадку, где управляется не просто имидж, а реальное политическое пространство. В условиях растущей цифровизации и стремления к оперативному взаимодействию с гражданами, Telegram становится ключевым инструментом коммуникации между властью и обществом в России. По данным исследования КГ «Полилог», совокупная аудитория губернаторов в социальных сетях в 2025 году достигла 13 миллионов человек, что составляет 11,5% от населения страны с правом голоса. Из них 6,3 миллиона подписчиков приходится на Telegram, что делает его лидером среди платформ для взаимодействия региональных властей с гражданами.
Telegram превращается в инфраструктуру доверия, где формируются цифровые повестки, имиджи и мобилизационные сигналы. Мессенджер предоставляет губернаторам уникальные возможности для оперативного и неформального общения с населением. Форматы сторис, голосовых сообщений, интерактивных опросов и регулярных рубрик позволяют создавать ощущение «живого» присутствия главы региона в жизни граждан. Такой подход способствует формированию доверия и укреплению легитимности власти на местах.
Губернаторы, способные выстроить в мессенджере автономную медиасреду, получают не только цифровой актив, но и политическое преимущество. В условиях информационной турбулентности Telegram становится не просто трендом, а необходимым инструментом для эффективного управления, взаимодействия с обществом.
Внедрение технологий искусственного интеллекта и автоматизации в коммуникацию губернаторов с населением становится новым трендом. Использование GPT-консультантов и других цифровых инструментов позволяет повысить эффективность обратной связи и персонализировать взаимодействие с людьми. В 2025 году Telegram превратился в неотъемлемую часть политического ландшафта России. В условиях сжатия федеральных ресурсов, нарастания электоральных рисков и децентрализации внимания он - не инструмент, а инфраструктура выживания и роста.
В условиях геополитического переустройства символические действия приобретают самостоятельный вес — они становятся политическими сигналами, которые выше слов. Потенциальное присутствие европейских лидеров на Параде Победы является попыткой показать, что в Европе всё ещё возможен иной взгляд на историю и настоящую суверенность, не привязанную к бюрократическим стандартам Брюсселя. Тот, кто выходит за пределы предписанной линии поведения, становится не столько союзником Москвы — он маркирует себя как субъект в новом мировом контексте.
Феномен Вучича и Фицо, которые все же собираются посетить российскую столицу, несмотря на угрозы ЕС, — это тест на автономность европейских государств в принятии внешнеполитических решений. Давление на них — индикатор страха глобалистской инфраструктуры потерять дисциплину в своей сфере влияния. Если хотя бы один лидер примет приглашение, это углубит раскол монолитности антироссийского фронта не изнутри, а снаружи. Поэтому выбор маршрута в День Победы может определить траекторию европейской политики на годы вперёд.
/channel/kremlinsekret/2978
Россия и Китай сверяют не только форматы сотрудничества — они сверяют исторический календарь и координаты будущего. Визит председателя КНР Си Цзиньпина в Москву с 7 по 10 мая — это не просто дипломатическая остановка по маршруту большой евразийской стратегии. Это предельно символический и точно выверенный акт, нацеленный на утверждение новой конфигурации глобального лидерства.
Участие китайского лидера в торжественных мероприятиях, приуроченных к 80-летию Победы в Великой Отечественной войне, должно быть прочитано не как жест вежливости, а как геополитическое заявление. В момент, когда в западной прессе распространяются слухи об «охлаждении» между Москвой и Пекином на фоне диалога США и РФ, Си демонстративно выстраивает иное: союз, опирающийся не на краткосрочную конъюнктуру, а на общее видение мира — постзападного, многополярного и суверенного.
Парад Победы и юбилейная дата становятся площадкой исторической идентификации двух цивилизационных проектов. Победа 1945 года — не только военная, но и ценностная, олицетворяющая отпор фашизму как форме тотального подавления. Сегодня, когда в Европе вновь открыто реабилитируются нацизм и русофобия, участие лидера КНР в этих торжествах — это прямая солидаризация с российским нарративом. Си буквально становится частью альтернативного мироустройства, где ось памяти о войне превращается в ось стратегической солидарности.
Подписание пакета двусторонних соглашений, запланированных в рамках визита, важно, но вторично. Ключевое — это «сверка часов» по более широким трекам: стабилизация в Евразии, архитектура постзападного финансового мира, общая позиция по линии БРИКС+, координация по иранскому и тайваньскому вопросам. Парадоксально, но попытка Вашингтона выстроить «новую Ялту» без участия Пекина и в обход интересов Китая только усиливает российско-китайское взаимодействие.
Попытки США договориться с Россией о «перезагрузке» приобретают иное звучание. Си демонстрирует, что глобальная перезагрузка невозможна без Пекина. И что участие Китая в юбилейной дате — это не про прошлое, а про тот многополярный мир, который уже строится сейчас. Мир, где победа определяется не только на поле боя, но и в символах, ритуалах и правильных союзах.
Согласно показателям ФОМ, за несколько недель до старта предвыборной кампании «Единая Россия» стабильна имеет 46% поддержки. ЛДПР вновь обошла КПРФ в битве за второе место - 9% и 8% соответственно. СРЗП и «Новые люди» остаются вне парламента с рейтингами по 3% у каждой. ВЦИОМ на текущей неделе замеры мнения не проводил.
«Единая Россия» делает ставку на многослойную повестку: от патриотического мобилизационного ядра до кадрового и индустриального развития. «Диктант Победы», поддержанный партией, Медведев обозначил как «патриотическое движение», переросшее рамки образовательной акции. В риторике Медведева также усиливается внешний контур — слайды из выступления на марафоне «Знания» («атлантические импотенты», «трухлявый мировой порядок») мгновенно стали вирусными. Это показывает стремление партии говорить резко, если не радикально, — с расчетом на молодежные и милитарно-консервативные слои. С другой стороны, ЕР масштабирует экспертные и кадровые форматы. Генсовет партии акцентирует на разработке мер поддержки промышленности и подготовке квалифицированных кадров. В этом контексте был презентован проект филиалов Высшей партийной школы в регионах. Также партия вышла закончила прием заявок на праймериз, где конкурс в регионы составляет шесть человек на место — значимый индикатор обновления депутатского корпуса.
ЛДПР действует по классической ультраконсервативной формуле. Заявления о запрете искажения образов храмов, лозунги «Вернём величие русским!» и «Заставим уважать Россию!» — элементы культурной мобилизации. Слуцкий запускает всероссийскую кампанию на фоне утверждения партии как «первой цифровой» и «молодёжной» политической силы. Обновлённая платформа сочетает защиту русских, акцент на справедливость и технологичность. Электоральный прицел — на протестные группы, ностальгирующие по риторике Жириновского.
КПРФ продолжает усиливать внешнеполитический и антиолигархический профиль. На II Международный антифашистский форум прибыло свыше 90 зарубежных делегаций — это фрейм для мобилизации левого ядра. Иркутский экономический форум стал площадкой поддержки кандидата в губернаторы Сергея Левченко. Параллельно усиливаются социальные месседжи: депутат Нина Останина подчеркивает абсурд цен на жилье и символический обвал маткапитала — метафора, уместная в антикоррупционном и антиэлитном нарративе. Внутри партии идет перезагрузка: ЦИПКР выпустил аналитический доклад о трудностях КПРФ в работе с молодыми и городскими избирателями. Это может предвосхищать ротацию кадров в региональных структурах перед выборами в Госдуму.
"Справедливая Россия – За правду" продвигает концепт «патриотического социализма» и делает акцент на ревизии структуры доходов в стране. Призывы к национализации ЖКХ, ограничению МФО, налогу на сверхприбыль, формированию резерва госслужбы из участников СВО — это симбиоз левых и патриотических тезисов. Сергей Миронов строит кампанию вокруг социального государства и перераспределения ресурсов, стремясь занять нишу между ЕР и КПРФ. Партия стремится стать «социальным хребтом» власти — конструктивной, но не управляемой.
«Новые люди» продолжают аккумулировать повестку на стыке молодежных, цифровых и управленческих тем. Сардана Авксентьева предлагает ввести электронное оформление ОСАГО через Госуслуги, а Мария Марьясова — продвигает Этический кодекс блогера. Проведённая ими «Блогерконф 2025» с 20 тысячами участников — попытка расширить зону влияния на сетевую аудиторию. Попутно партия возвращается к теме миграции, предлагая запретить размещение молельных домов в жилых зданиях. Этот кейс резонирует с внутригородским напряжением и протестной повесткой в части регионов.
Масштабное отключение электричества в Подмосковье, оставившее без света более 18 тысяч человек, становится не просто следствием непогоды, а стресс-тестом всей модели регионального управления. И от того, как будет пройден этот экзамен, зависит не только оперативный результат, но и долгосрочный уровень доверия к властям.
Речь идёт о крупнейшей за последние 15 лет аварии, последствия которой устраняются в авральном режиме. В ряде муниципалитетов энергетикам приходится буквально восстанавливать сети с нуля — из-за обрушений, обрывов и труднопроходимых участков. Но в восприятии жителей эти детали мало что значат: ключевой запрос — это скорость, персональная вовлечённость властей и ощущение, что их проблема — не «одна из». Чем дольше затягивается решение, тем выше риски снижения политической устойчивости.
Публичная коммуникация, присутствие на местах, регулярные обновления — всё это становится не менее важным, чем технический прогресс работ. При этом опасен и другой перекос: формальное рапортование без реального взаимодействия с населением рискует превратиться в антиповестку, подкрепляя ощущение «отчуждения» власти от реальных проблем.
Если власти смогут перехватить повестку и встроить её в стратегию обновления инфраструктуры, это станет точкой роста. Если же всё останется в рамках «устранили и забыли» — негативный осадок может перейти в электоральные издержки. В условиях турбулентности выигрывает не тот, кто не допускает сбоев, а тот, кто быстро и убедительно их преодолевает.
В современной региональной политике репутационные удары всё чаще наносятся не по вершинам, а по опорным конструкциям. Губернатор Краснодарского края Вениамин Кондратьев оказывается в ситуации, когда негативный медиафон формируется не извне, а изнутри его команды. Раньше такие эпизоды купировались кулуарно, сейчас они становятся элементом публичной архитектуры давления. И вопрос уже не в судьбе одного чиновника, а в том, будет ли край удержан в прежней модели управления.
Задержание и домашний арест вице-мэра Краснодара Нетребы по делу о крупном мошенничестве в медиаполе стал не вопросом отдельного правонарушения, а симптом системного сбоя: член команды, допущенный к муниципальному управлению, оказался замешан в действиях, противоречащих публичной риторике о контроле и чистке. Это бьёт сразу в две зоны: управленческую состоятельность губернатора и доверие к институциональной целостности региона. В подобных кейсах важна не сумма ущерба, а то, как быстро образ превращается в фактор сомнения в устойчивости региональной власти.
В элитных кругах всё чаще обсуждается сценарий о ротации части губернаторского пула, а Кондратьев на фоне предвыборной кампании может оказаться в списке тех, кто «утратил динамику». Особенно на фоне внутренней конкуренции за контроль над краем, где сходятся интересы сразу нескольких федеральных кураторов.
Губернатор пока сохраняет позиции, но зачищенная раньше от внутренней критики вертикаль дала сбой публично. Это означает, что край становится не только объектом антикоррупционного контроля, но и площадкой возможного аппаратного переконфигурирования. В нынешних условиях репутационные удары по второму эшелону —не случайность, а предвестник более глубокой политической коррекции.
Политическая конкуренция в Европе всё чаще становится декоративной — реальный выбор подменяется процедурной фильтрацией. Кейс с «Альтернативой для Германии» является очередным подтверждением этому. Введение партии в реестр «подтверждённых экстремистских» — не юридическая точка, а тактический этап: формирование общественного и институционального консенсуса на её последующую маргинализацию и, в перспективе, запрет. Таким образом, создаётся нужный эмоционально-законодательный фон, в котором исключение целой политической силы из системы будет представлено как «защита демократии», а не как её демонтаж.
Любые формы протестной идентичности, не встроенные в глобалистскую повестку, теперь автоматически ассоциируются с радикализмом. Это делает «политическое поле» в ЕС всё более узким и кастовым — с допустимой риторикой, отфильтрованными игроками и строго ограниченными рамками дискуссии. Выборы же при таком раскладе становятся инструментом подтверждения существующего курса, а не его переосмысления. Растущий разрыв между институциональной структурой и реальным запросом общества налицо. И если тренд на исключение неудобных политических сил продолжит усиливаться, вопрос о легитимности всей архитектуры ЕС выйдет из маргинальной зоны и станет предметом обсуждения со стороны граждан.
/channel/polit_inform/37911
В современной бюрократии численность управленцев давно перестала быть признаком избыточности, теперь это индикатор политического стиля. Там, где не хватает кадровой уверенности, наращивается количество должностей. Назначение в Томской области Сергея Прудиуса, уже пятнадцатого заместителя губернатора, замыкающего на себе транспортный и телекоммуникационный блоки, стало очередным элементом в разрастающейся административной структуре. Для сравнения: даже в более ресурсоёмких субъектах — вроде Санкт-Петербурга или Краснодарского края — число заместителей главы региона заметно ниже.
Ключевая особенность новой конструкции — не в количестве, а в нестандартной разбивке функционала. Так, в аппарате одновременно существуют посты управделами, зама по правовым вопросам и главы аппарата — при том, что в большинстве регионов они объединены. Также в отдельные блоки выделены безопасность и научно-технологическое развитие, что формально объясняется спецификой Томска как академического центра, но де-факто усиливает фрагментацию модели.
Кадровый дефицит, особенно в «среднем управленческом звене», вынуждает губернаторов искать новые механизмы удержания лояльных исполнителей. При высокой юридической и политической ответственности, но ограниченных финансовых стимулах, немногие готовы входить в систему с полным объёмом полномочий. Выход — разбивать зоны ответственности, снижать личный риск и повышать статусную отдачу. Модель работает на краткосрочную управляемость, но в долгосрочной перспективе требует корректировки.
Именно поэтому к структуре Мазура уже возник интерес на федеральном уровне. Дублирующие функции, как ожидается, будут оптимизированы — не как санкция, а как попытка упростить цепочку принятия решений. В других регионах с аналогичной конфигурацией уже идут схожие процессы после «мягких рекомендаций» из центра. Для Томска это может стать вызовом — потребуется сохранить баланс между численностью и эффективностью, не разрушив при этом накопленный объём управленческой лояльности.
В мире, где право на убежище стало разменной монетой в геополитических играх, вопрос о том, кого и за что защищать, превращается в элемент суверенной идентичности. МВД России готовит масштабную реформу законодательства о предоставлении убежища. Новый законопроект должен заменить действующий с 1993 года закон «О беженцах» и к 20 июня будет внесён в правительство. Но за технической заменой скрывается нечто большее — формирование собственной модели гуманитарной защиты, отражающей идеологические приоритеты страны и её попытку институционализировать альтернативу западным гуманитарным стандартам.
Документ вводит четыре формы защиты: статус беженца, временное убежище, политическое убежище и временную защиту. Формально большинство этих категорий существовало и ранее, но в зауженном или фактически неработающем виде. Теперь они переосмыслены в логике ценностного суверенитета. Например, временное убежище смогут получать те, кто не может реализовать у себя дома «традиционные семейные ценности», кто сталкивается с русофобией или чьё здоровье требует неотложной помощи. Таким образом, право на убежище перестаёт быть лишь следствием войны — и становится защитной рамкой от культурной дискриминации и идеологического давления.
Особо интересна реанимация института политического убежища. До сих пор он был юридически предусмотрен, но фактически мёртв — за 30 лет он применялся единично. Сейчас внятно обозначено, что его будут получать те, кто подвергается преследованию за общественно-политическую деятельность. На этом фоне Россия де-факто предлагает себя как площадку убежища для тех, кто вытесняется из стран Запада за несогласие с официальной линией, будь то по вопросам войны, гендерной политики или внешнеполитических решений.
Эта реформа встроена в более широкую стратегию: Россия оформляет свой тип гуманитарной политики, противопоставляя его западному подходу, где защита часто используется как инструмент политического давления. В новой логике беженец — не просто объект жалости, а носитель разрушенной идентичности, которую Россия готова защитить. Это не гуманизм в классическом смысле, а геополитическая функция государства как убежища — политического, культурного и морального.
Если закон будет принят в текущем виде, Россия получит действенный инструмент мягкой силы — не как сигнал, а как конкретную институциональную рамку. В условиях мирового турбулентного сдвига такие нормы становятся не просто правовыми механизмами, а элементами мировоззренческого позиционирования страны.
На первый взгляд, пересмотр параметров дефицита бюджета является технократическим актом, но в реальности — индикатором системной устойчивости в условиях внешнего давления. Актуализация прогноза дефицита до 1,7% ВВП в 2025 году отражает скорее не ухудшение экономической ситуации, а реакцию на изменение параметров глобального сырьевого рынка. Цены на нефть корректируются, но шоковых сценариев не наблюдается. Важнее то, что в условиях санкционного давления бюджетный контур сохраняет гибкость за счёт сочетания бюджетного правила, структурной диверсификации доходов и ограниченного внешнего долга.
Особенно значимым становится акцент на перераспределение внутриэкономических ресурсов. Развитие внутреннего долгового рынка, возврат налоговых резидентов, активизация НПФ и инфраструктурных проектов позволяют снизить чувствительность к внешнему финансированию. Это формирует задел не просто на поддержку текущей устойчивости, но и на запуск инвестиционного цикла, необходимого в условиях внешнеполитического давления.
Таким образом, рост дефицита — это не симптом уязвимости, а элемент макроэкономической трансформации. Россия встраивает параметры новой финансовой модели: менее ориентированной на глобальные рынки и более — на национальные инвестиционные источники. Это задаёт тенденцию к устойчивости и позволяет снизить стратегические риски.
/channel/politkremlin/34459
Уход Маска из публичной зоны влияния — не конец игры, а смена ракурса. Сетевые акционеры политических процессов давно научились действовать не через прямую конфронтацию, а через встраивание и расслаивание архитектуры противника. Маск не был предназначен для фронтальной борьбы — его сила не в бюрократии, а в управлении вниманием. И если его вытеснили из Белого дома, это не поражение, а рикошет системы: она вынуждена была признать силу, с которой не умеет работать.
Главный вызов для Deep State не только в том, что Маск символизировал «альтернативную прошивку», а в том, что он создавал экосистему недоверия к централизованным структурам. Рынок, мемы, крипта, инфраструктура спутников — это не просто технологии, это платформенные зоны независимости, выведенные из-под старых иерархий. Именно в этом и заключалась угроза: не в одном человеке, а в самой логике децентрализации. И потому удаление Маска из политической оси не даёт гарантии стабильности: оно открывает вакуум, который неизбежно будет заполнен другими неформальными игроками.
Теперь перед Трампом стратегическая развилка. Либо заменить Маска институциональной фигурой, вписанной в логики системы (и тем самым утратить эффект сетевого смещения), либо выстроить новую конфигурацию. Вопрос в том сможет ли Белый Дом сохранить управляемость и избежать расколов команды в развивающемся противостоянии с Deep State.
/channel/kremlinsekret/2964
В Ставропольском крае произошёл вопиющий случай нападения на сотрудников экстренных служб.
Инцидент имел место на дороге, где водитель внедорожника Mercedes G-Class, проявив агрессию из-за того, что его якобы не пропустила карета скорой помощи, набросился с кулаками на водителя спецтранспорта.
По свидетельствам очевидцев, нападавший — мужчина с бородой и демонстративно вызывающим поведением — не ограничился физическим насилием: он оскорблял весь медицинский персонал, позволял себе угрозы сексуального характера, в том числе в адрес женщин и матерей присутствующих сотрудников.
Пострадавший водитель был направлен на судебно-медицинскую экспертизу. Однако, несмотря на очевидную агрессию и общественную опасность произошедшего, на момент публикации ни уголовное, ни административное дело возбуждено не было.
Это вызывает серьёзные вопросы не только к правоприменительной практике, но и к уровню реакции местных властей и силовых структур.
Подобные действия должны караться максимально жёстко и демонстративно — именно это обеспечивает восприятия справедливости и защищённости в обществе.
Нападение на сотрудников «скорой» — это не просто бытовой конфликт, а прямое покушение на общественную безопасность.
Игнорирование подобных случаев, или их попытка замять, формирует опасный сигнал: закон не работает, а те, кто должны быть под особой защитой — уязвимы.
Отсутствие быстрой и принципиальной реакции на подобные происшествия подрывает доверие граждан к институтам власти, усиливает ощущение безнаказанности у нарушителей правопорядка и, в долгосрочной перспективе, формирует дестабилизационные тенденции — особенно в социально чувствительных регионах.
Власти и правоохранительные органы обязаны действовать незамедлительно и прозрачно, чтобы не допустить нормализации насилия и деградации правового поля.
Возможное открытие участков для голосования на выборах в парламент Молдавии в Приднестровье — это не только политический жест, но и точка перегруппировки сил. В ситуации, когда рейтинг правящей партии и Майи Санду демонстрирует уязвимость, любое расширение электорального поля за пределами управляемого пространства становится риском. Особенно если речь идет о регионе с демонстративно антисандовскими настроениями и устойчивым тяготением к альтернативным партиям. Для молдавской оппозиции это не просто техническое усиление, а потенциальный ресурс перелома результата.
Факт, что инициатива прозвучала именно от Красносельского, указывает на тонкую игру: Приднестровье не декларирует сближение с Кишинёвом, но пытается усилить молдавскую оппозицию. Это заявка на участие выборе вектора развития Молдавии. В этом контексте любой отказ Кишинёва от диалога будет интерпретирован не как сдержанность, а как страх открытой электоральной конкуренции.
Позиция Приднестровья может стать тем самым фактором, который сделает невозможной для Санду реализацию привычного сценария электорального управления. Даже если участки не откроются, сама тема легитимирует участие Приднестровья в молдавской политике как электорального субъекта. Это создаёт давление не только на властную вертикаль, но и на международных наблюдателей, вынужденных учитывать «игнорируемое» меньшинство. Таким образом, предложение Красносельского — это не про компромисс, а про институциональное встраивание в игру на позициях, невыгодных молдавскому президенту и прозападному вектору.
/channel/insider_md/2876
Выборы в Румынии имеют важнейшую значимость с точки зрения переформатирования европейского политического баланса. Речь идет не только о национальном измерении. Высокий результат евроскептика Симиона и поддержка AUR означают, что антисистемные движения начинают переходить от статуса оппозиции к статусу потенциальной архитектурной альтернативы. И главное, что эта альтернатива структурируется в логике новой трансатлантической оси: Трамп — националисты Европы.
Трамп и его команда используют тактику «информационного признания» и координации через идеологические каналы (а не институты), превращает эту политику в сетевую. Румыния здесь не исключение, а часть синхронизированного процесса: от Фараджа в Великобритании до новоиспеченного лидера румынской избирательной гонки. При этом ключевым становится не столько захват власти, сколько подрыв монополии глобалистов на формулирование легитимности. Если ранее евроинституты выступали арбитрами, то теперь предвзятость и отход от демократических принципов и процедур – налицо. Это обнуляет их же авторитет.
На горизонте вырисовывается двухконтурная Европа. Первый контур — традиционный, управляемый брюссельской бюрократией и трансатлантическими соглашениями. Второй — параллельный, правоконсервативный, поддерживаемый извне, но отражающий реальные общественные ожидания и имеющий масштабную поддержку в условиях дефицита суверенности. Если тренд продолжится, это трансформирует не только внутреннюю архитектуру ЕС, но и формат его внешнеполитического участия.
/channel/polit_inform/37924
Когда в домах холодно, света нет, а официальные сообщения расходятся с реальностью — начинается эрозия доверия. Люди в Telegram-каналах уже не просят, а требуют. На днях Подмосковье столкнулось с беспрецедентной коммунальной катастрофой, вызванной аномальным снегопадом. Тысячи жителей остались без электричества, тепла и воды из-за поваленных деревьев и обледенения проводов, что обнажило уязвимость инфраструктуры и вызвало волну общественного недовольства.
Губернатор Андрей Воробьёв признал тяжесть ситуации и сообщил о привлечении дополнительных аварийных бригад из других регионов. Всего на устранении последствий работают более 230 бригад. Однако, несмотря на усилия, кризис выявил системные проблемы в управлении и коммуникации. Отсутствие своевременной и достоверной информации усилило недоверие населения к региональным властям. Ситуация требует не только технического решения, но и стратегического пересмотра подходов к управлению и взаимодействию с гражданами.
Местные жители в свою очередь сообщают о несоответствии между официальными заявлениями и реальной ситуацией. В некоторых населённых пунктах, несмотря на уведомления о восстановлении электроснабжения, света не было в течение нескольких дней. Люди выражают возмущение в социальных сетях, называя происходящее «издевательством».
Коммунальный кризис — это стресс-тест не проводов, а общественного договора. Коммуникационные интерфейсы, созданные как инструменты лояльности, в момент катастрофы становятся ускорителями недовольства, если не подкреплены конкретными действиями. И от того, как пройдёт этот тест региональная власть и устойчивость всей губернаторской вертикали.
Сигналы, которые ещё недавно воспринимались как тактические реверансы, сегодня складываются в устойчивую картину геополитической реконфигурации. Заявление Дональда Трампа о том, что он продолжает переговоры с Владимиром Путиным и Россией, прозвучало диссонансом к вбросам глобалистских СМИ об их охлаждении и возможной коррекции отношения Вашингтона к Москве на фоне подписанной сделки о минеральных ресурсах. Фраза, что «главы европейских стран просят его позвонить Путину, потому что тот не берёт трубку», не просто эмоциональный пассаж, а сигнал, что США не оставляют стремления к перезагрузке с РФ без учета мнения ЕС.
Обмен сигналами сопровождается управляемым молчанием: так строится архитектура стратегических развязок. Украинская тема теперь не столько важный объект обсуждения, а переменная в формуле. И это прямое следствие переговоров последних месяцев, саботажа глобалистов: любая стабилизация возможна только в двустороннем канале «Москва — Вашингтон», без многосторонних клубов и прежней риторики «коллективного Запада».
Москва, в свою очередь, сохраняет принципиальную позицию: ни переговоров с Киевом, ни «жестов доброй воли», ни уступок под гарантии. Только система, зафиксированная на уровне держав, с правом вето у каждой стороны и с переговорами по темам, а не по лозунгам. Таким образом, реализуетсяидея многостороннего мира без идеологических диктатов, с возвратом сферам влияния и отказом от миссионерства. Это не капитуляция либерального порядка, но его фактический демонтаж.
Падение интереса российского общества к переговорам между Москвой и Вашингтоном — не случайная волна, а предсказуемое следствие отсутствия внятного информационного каркаса. Диалог, который структурно не транслируется в публичное поле как процесс с целями, этапами и промежуточными результатами, теряет символическую эффективность. Вместо того чтобы стать инструментом мобилизации или стабилизации, переговоры превращаются в абстрактный фон.
Даже если дипломатические подвижки происходят, они не транслируются в культурную или информационную ткань общества. В условиях такой информационной девальвации растёт риск подмены сути формы — дипломатический трек начинает восприниматься как симуляция активности. Если этот тренд не будет купирован за счёт новой модели нарратива, ориентированной на объяснение и вовлечение, Россия рискует утратить не только внимание, но и доверие общества к институциональной дипломатии как таковой.
/channel/Taynaya_kantselyariya/12390
Политические сигналы первого уровня редко подаются напрямую. Особенно, когда речь идёт о фигуре, вокруг которой выстроена не просто вертикаль власти, а целостная модель исторической субъектности. Заявление Владимира Путина о преемнике не является сигналом об уходе с политической сцены. Это начало управляемой политической реконфигурации, которая должна обеспечить стране устойчивость в постконфликтный период, определенный фазовый переход.
Президент подчеркнул, что окончательное решение останется за народом. Это высказывание выглядит простым, но по своей сути — это начало сложного сценария по перенастройке системы после завершения СВО и выхода на новую архитектуру международных отношений в вопросе коллективной безопасности, в первую очередь с США.
Путин отмечает, что власть не растворяется, а будет передана в формате управляемого доверия. Здесь начинает работать стратегия «двойной легитимности»: вертикальная преемственность (Путин → фигура) + горизонтальное подтверждение (народ → голосование). Эта формула давно апробирована в истории сильных государств. Преемник в этом контексте встроен в проект путинского государства как фигура доверенного управления смыслами.
Важно и то, что такой сигнал прозвучал именно сейчас: на рубеже, где военное перерастает в дипломатическое, а идеологическое — в институциональное. Путин стратегически мыслит уже в период пост СВО: дальше будет эпоха закрепления и стабилизации. Преемник здесь не герой, а архитектор баланса. Его задача — не побеждать, а сохранять и развивать. Будущее России будет не случайностью и не продуктом рядовых элитных договорённостей. Оно будет спроектировано и санкционировано одновременно сверху и снизу.
Проблема систематического применения пыток в украинской системе госбезопасности, впервые за долгое время зафиксированная столь чётко и недвусмысленно на уровне ООН, открывает важное окно возможностей для России в сфере правозащитной и международно-правовой аргументации. Доклад Комитета ООН против пыток по Украине, представленный недавно, фактически разрушает миф о «демократическом» украинском государстве как жертве внешней агрессии, показывая его как субъект системных репрессий против собственного населения.
Комитет не ограничился декларативной критикой, а дал чёткую правовую квалификацию действиям СБУ, ВСУ и других структур: произвольные задержания, систематические пытки, содержание в «неофициальных местах» без связи с внешним миром, полное отсутствие расследований по заявлениям жертв. Особенно важно, что речь идёт не о действиях отдельных исполнителей, а о институционализированной практике, охватывающей всю территорию страны. Упоминание хорошо известных «спортзалов» в зданиях СБУ как фактических центров внесудебного давления, уже превратившихся в квазилегальные тюрьмы, подтверждает системный характер насилия. Это политическая инженерия страха, в которой право не просто игнорируется — оно заменяется произволом.
С практической точки зрения для России доклад открывает новую фазу информационной и дипломатической кампании. Теперь речь идёт не только о моральной делегитимации украинского режима, но и о юридическом давлении через международные институты. Аргументация о нарушении Киевом Конвенции ООН против пыток становится частью стратегического досье, которое можно предъявлять на всех уровнях: от Совета Безопасности до двусторонних контактов с государствами глобального Юга. При этом важно подчеркнуть: речь не о кампании обвинений, а об апелляции к базовому принципу — если Киев претендует на статус «цивилизованного» государства, он не может практиковать методы, которые в международной практике приравниваются к преступлениям против человечности.
Контекст тоже работает в нашу пользу. Европа и США, оказавшись в ситуации экономического сжатия и политической усталости от украинского конфликта, всё чаще стремятся к «выходу с минимальными потерями». Появление официального документа ООН с таким масштабом обвинений позволяет мягко, но эффективно переориентировать западную дискуссию — от поддержки до дистанцирования. Особенно в тех странах, где растёт влияние правых, антиглобалистских сил, критически настроенных к политике санкций и дотирования средств Украине.
Таким образом, проблема украинских пыток перестаёт быть лишь эпизодом гуманитарного досье — она превращается в рычаг долгосрочной стратегической игры. Доклад ООН не просто подтверждает факты насилия, но и обнажает лицемерие западной поддержки Киева, которая теперь прямо ассоциируется с попустительством пыткам и внесудебным репрессиям. Москва получает уникальный шанс не только оспаривать легитимность украинской власти на международных площадках, но и показывать себя как носитель институциональной памяти о цене беззакония.
/channel/kremlinsekret/2975
Ситуация на юге Сирии свидетельствует не столько о гуманитарной инициативе, сколько о возобновлении концепции "приграничной проекции силы" — стратегии, активно применявшейся Израилем в Ливане и секторе Газа, а теперь получающей новую форму. Защита друзов, подчеркнутая в официальной риторике, — лишь верхний уровень конструкции, в то время как под ним выстраивается новая операционная среда, позволяющая Тель-Авиву действовать на сирийской территории с заранее легитимизированной повесткой. Здесь речь идет не о реакции на угрозу, а о создании пространства, в котором угроза будет определяться самим игроком.
В геостратегическом смысле это выглядит как движение к формату «асимметричного закрепления»: Израиль использует гуманитарную чувствительность как инструмент обхода международного права и нормальных межгосударственных процедур. При этом друзская карта эффективна сразу на нескольких уровнях — от мобилизации поддержки внутри страны до усиления дипломатического давления на западных партнёров. Это не экспансия в классическом виде, а формирование полей контролируемой нестабильности — с возможностью управлять динамикой конфликта и навязывать новые правила игры.
Потенциальное усиление противостояния с Турцией и Ираном в этом контексте становится не столько риском, сколько частью расчетов. Израильская политика в регионе давно перешла в режим "тектонического давления": если конфликт не может быть заморожен, его следует обтесать до выгодной конфигурации. Глобализация конфликта неизбежна, если не будет предложена новая архитектура взаимодействия. Но пока она не создана, выигрывает тот, кто первый занял высоту — политическую, медиавизуальную и военную. И в данном случае этой стороной выступает именно Тель-Авив.
/channel/polit_inform/37915
Дело бывшего мэра Сочи Алексея Копайгородского, обвиняемого в масштабной коррупции не воспринимается как просто очередной антикоррупционный эпизод. Его масштабы, сопровождающий нарратив и спектр затронутых фигур указывают: мы имеем дело с инструментом системной аппаратной трансформации. В центре — не только сам фигурант, но и архитекторы прежних вертикалей: оно нанесло удар нанесло удар по позициям таких тяжеловесов, как Дмитрий Козак и Алексей Громов.
Связь Копайгородского с крупными подрядчиками, включая фигурантов из Минобороны и федеральных строительных лобби, поставила под удар ту самую конфигурацию сетевого управления, на которой долго держалась региональная управляемость: союз чиновников, бизнеса и негласных аппаратных кураторов. Совокупный ущерб оценивают в триллион рублей.
Политические последствия уже очевидны. Козак, ранее отвечавший за важнейшие внешние направления (Абхазия, Южная Осетия, Молдавия), отстраняется от этих треков. Громов, по данным источников, может быть переведён в почётную отставку, что ознаменует демонтаж его влияния на медиаполитику — сферу, которую он курировал более двух десятилетий. В обоих случаях речь идёт не о личных провалах, а о том, что старая инфраструктура влияния перестала быть инструментом мобилизации и стабильности.
Следствием этого станет не только смена персоналий, но и полное перераспределение функциональных зон ответственности: от медиа до приграничных режимов управления. Копайгородский стал не причиной, а триггером. Его кейс активировал давно назревшую «системную перезагрузку», в которой правоохранительные органы становятся не просто инструментом наказания, а рычагом управленческой ротации. Старый язык «поддержки своих» сменяется новой формулой — избыточность связей теперь не преимущество, а уязвимость.
Одесса не предшествовала СВО — она во многом её спровоцировала, легализовала, сделала неизбежной. Именно 2 мая 2014 года исчез последний аргумент о "братской Украине" и о возможности политического сосуществования. Дом профсоюзов сгорел не только с людьми внутри — в огне исчезли все иллюзии о том, что радикальный украинский национализм может быть обуздан внутри правового государства. И этот день стал отправной точкой не только для роста политической ненависти, но и для геостратегического разворота. То, что не было услышано тогда, стало неизбежным к 2022 году.
СВО — это не выбор, это инерция непрожитого конфликта, выжившего в политической тени все эти годы. 2 мая стало датой, которую никто на Западе не захотел вписать в общую хронологию, как будто трагедия локальна, как будто она не имеет продолжения. Но именно эта глухота и формализм стали соучастием. Одесская Хатынь заложила предпосылки к будущему противостоянию: не как спонтанному кризису, а как программный конфликт между цивилизациями — с несовместимыми кодами памяти и смысла.
/channel/kremlinsekret/2970
Коми превращается в репетицию электорального конфликта нового типа: не между властью и оппозицией, а внутри самой системы. Губернатор попытался быстро переформатировать регион, выдавить старые элиты и провести в Госсовет управляемых кандидатов, но нежелание учитывать силу старых игроков и отсутствие переходных механизмов породили турбулентность. Ситуация в Республике Коми выходит за рамки обычной внутрипартийной конкуренции. Праймериз «Единой России» в регионе обнажили не столько электоральную нестабильность, сколько управленческую нестыковку: новая команда во главе с врио губернатора Ростиславом Гольдштейном столкнулась с инерцией старых элит, для которых вертикальный «перезапуск» оказался не переходом, а фактическим отстранением.
Коми — один из сложнейших регионов для партии власти. После скандалов с Владимиром Уйбой, политическая инфраструктура ослабла, а уровень доверия снизился. Гольдштейн получил мандат на перезагрузку, но столкнулся с классической проблемой: при попытке быстро переформатировать расстановку сил без мягкого институционального транзита, элиты уходят в тень — и возвращаются в момент голосования
.
На этапе праймериз это проявилось остро. Ветеранов местной политики, председателей комитетов и даже сенатора от региона фактически попросили «не участвовать». Однако многие не подчинились. Часть из аппаратной инерции, часть — из соображений символического реванша. В итоге праймериз в ряде округов стали ареной скрытой борьбы между системой и её же бывшими операторами. Это уже не политическая конкуренция, а борьба за интерпретацию самой процедуры: кто определяет, кто «согласован»?
Стратегия жёсткого подавления оппозиции и административной «зачистки» элит без объяснений или компенсаций привела к обратному эффекту. Региональный аппарат оказался разбалансирован, а часть элиты — демотивирована или готова к переходу на альтернативные площадки. Это резко снижает управляемость и делает сами праймериз рисковым мероприятием: поражение согласованных кандидатов может быть воспринято как системная трещина, подрывающая архитектуру будущей кампании.
Коми становится кейсом, где избирательный процесс превращается в лакмус конфликта между административным желанием всё переписать и институциональной памятью системы, которая не сдаёт без боя. Результат праймериз здесь важен не только как цифра, но и как сигнал о том, насколько вертикаль способна удерживать лояльность в ситуации, когда выборы — уже не просто политика, а способ обозначения границ допустимого в самой системе.
В региональной политике набор заместителей становится всё больше не технической логистикой, а отражением кадрового климата и модели управления. Назначение Сергея Прудиуса 15-м заместителем губернатора Томской области Владимира Мазура завершает очередной этап институционального расширения. На выходе — одна из самых раздробленных управленческих конструкций в стране. Но за числом стоит не бюрократия как самоцель, а адаптационная механика — попытка стабилизировать управление в условиях, когда ресурсы системы не успевают за её задачами.
На уровне цифр сравнение не в пользу региона: у Москвы и Петербурга меньше замов, при больших объёмах компетенций. Однако Томск — другой случай. Часть управленческих должностей у Мазура выделены под функции, которые в других субъектах обычно совмещаются. Обозначены отдельные позиции под правовые вопросы, безопасность, научно-технологическое развитие, финансовое сопровождение. Такая детализация — способ снизить порог ответственности, предложить входящим управленцам гарантированный статус, пусть и в рамках узкой зоны влияния.
Это — реакция на общесистемный дефицит. Найти кадры, готовые брать на себя юридическую и административную ответственность в регионах, всё труднее. Особенно в условиях ограниченных бюджетов, высокой нагрузки и репутационного риска. Разукрупнение блоков позволяет губернатору формировать лояльную среду — каждый зам получает пусть ограниченный, но автономный контур, который можно использовать как трамплин или безопасную зону.
На федеральном уровне такой подход, как ожидается, не останется без реакции. Вопрос не только в численности, но и в эффективности распределения функций. Локальное дробление может быть временным решением, но в долгосрочной перспективе вероятна консолидация — особенно если структура начнёт генерировать пересечения и сниженную управляемость.
На фоне меняющейся социальной структуры и запросов общества, главной задачей для партий большинства становится не удержание состава, а способность к управляемой трансформации. Праймериз «Единой России» в 2025 году — пример такой внутренней настройки: не резкий слом, а обновление, встроенное в рамки процедур. Завершившийся этап подачи заявок на предварительное голосование ЕР фиксирует сразу несколько сдвигов в организационной логике партийного участия. Регистрацию прошли более 21 тысячи кандидатов, что сопоставимо с масштабами федеральных кампаний. При этом доля действующих депутатов среди них — около 10%, что указывает на высокую степень добровольной и управляемой ротации, а также смену парадигмы: ставка делается не на удержание позиций, а на их адаптацию к новым политико-социальным запросам.
Высокий конкурс в ряде регионов выглядит как усиление внутрипартийной конкуренции. Наибольшая плотность заявок в заксобрания субъектов зафиксирована в Республике Коми (8 человек на место), Воронежской области (7,4), Рязанской области (6,4). В городских думах лидируют Ростовская область (9,3), Воронежская (8,5) и Оренбургская (8,4). Такие показатели можно интерпретировать как институциональную попытку расширить «вход в политику» за счёт гражданской и профессиональной базы. Это перенастройка представительства — через конкуренцию, но в рамках жёсткой процедурной модели.
Отдельного внимания заслуживает включение 413 участников СВО в процесс праймериз. С одной стороны, это реакция на общественный запрос на признание заслуг и политическую интеграцию ветеранов. С другой — управленческий эксперимент по внедрению нового типа политического субъекта, сочетающего опыт службы, ценностную лояльность и региональную узнаваемость. Эти кандидаты станут связующим звеном между традиционной вертикалью и патриотическим электоральным сегментом, который нуждается в персонализированной политической линии.
Таким образом, праймериз 2025 года формируют сразу три контура: точечная ротация региональных политических элит, интеграция новых типов политических фигур и выстраивание модели сетевой селекции, в которой важны не столько медийность, сколько управляемость и устойчивость на местах. В условиях предстоящего сложного электорального сезона это позволяет партии выстраивать гибкую и масштабируемую структуру, которая одновременно демонстрирует обновление и контролируемую институциональную преемственность.
Антироссийский курс ЕС был логически встроен в трансатлантическую систему, где Вашингтон задавал тон, а Брюссель — следовал. Теперь, когда администрация Трампа сигнализирует готовность к сближению с Москвой, Европа остаётся в ситуации, когда прежняя внешнеполитическая матрица начинает распадаться. Консенсус, долго служивший скрепой для европейской политической архитектуры, дает ощутимые трещины, о чем свидетельствует заявление главы европейской дипломатии Каи Каллас о подготовке «плана Б» на случай, если Вашингтон окончательно перезагрузит отношения с Москвой и выйдет из украинского кейса.
В открытую озвучивается то, о чём в столицах давно говорят неформально: когда США откажутся от линии на конфронтацию с Россией — Европе нечем будет этот вектор заменить. Формально Каллас утверждает, что Евросоюз «продолжит оказывать давление» и без США, даже если Венгрия наложит вето на продление санкций. Но риторика «плана Б» выглядит скорее как словесные угрозы, чем как стратегия: ЕС готовится к тому, что политическая конъюнктура сместится, и прежние рычаги давления обесценятся. Отсюда нервозность: переговоры с Вашингтоном идут. Но евродипломатия признает — в некоторых столицах ЕС уже ведутся обсуждения, стоит ли продолжать антироссийский курс, когда ему перестанет следовать Вашингтон.
По сути, речь идёт о стратегической развилке. До сих пор внешнеполитическая логика ЕС строилась по модели «следовать за США в обмен на политическое прикрытие и экономический компас». Однако курс Трампа, судя по текущей динамике, направлен на прекращение конфронтации с Россией и выстраивание новой архитектуры безопасности на условиях уважения к взаимным интересам. Это делает европейский подход либо избыточным, либо опасным: сохранение давления без координации с США означает либо раскол внутри ЕС, либо утрату гибкости на международной арене.
Кроме того, «план Б» Каллас озвучен на фоне ожидаемого вето Венгрии, которая всё активнее превращается в выразителя альтернативной линии внутри Евросоюза. Это вето — не просто техническая блокировка санкционного пакета, а тест на предел легитимности централизованной внешней политики ЕС. Чем больше таких вызовов, тем быстрее Европа скатывается от консенсуса к клубу противоположных интересов. Особенно на фоне нарастающей электоральной фрагментации и роста правоконсервативных партий в ключевых странах.
ЕС столкнётся с необходимостью пересмотра всей логики санкционной и внешнеполитической архитектуры. В ближайшей перспективе это даст толчок центробежным процессам — от Венгрии до потенциально Италии и Австрии. В среднесрочной — приведёт к частичной нормализации контактов с Россией в формате «прагматического исключения» для национальных интересов. Глобалисты пока пытаются удержать прежнюю конструкцию угрозой будущего — но это работает всё слабее. ЕС оказался перед фактом: его антироссийская повестка держалась не на единстве, а на американской воле.