Есть у меня в истории любимые герои. И хотя, чем больше приходится заниматься мне нынче исторической социологией, тем больше обнаруживается зависимость позитивных перемен от объективного хода событий, к своим любимым героям я продолжаю испытывать слабость. Возможно, не так уж сильно модернизация общества зависит от субъективных действий, как представлялось лет 20 назад, но все же величие и красота их поступков меня по-прежнему очаровывают.
Сегодня день Жака Тюрго. 250 лет назад Людовик XVI назначил его министром (генеральным контролером) финансов. Тюрго предпринял отчаянную и, как вскоре выяснилось, безнадежную попытку спасти Францию от экономического хаоса. Продержался министр на своем посту меньше двух лет. Затем еще несколько лет прожил в опале и скончался, не дожив до 55. Реформы его встретили сопротивление народа, поскольку не были популистскими. А в конечном счете Тюрго столкнулся и с сопротивлением короля, предпочитавшего популизм, но не знавшего, как разгрести финансовые завалы, оставшиеся от предшественников.
Король, как известно, кончил жизнь на плахе. Народ, как известно, перенес вскоре тяготы революции, якобинского террора, голода, инфляции, революционных войн, наполеоновских войн, и очухался от бедствий лишь через четверть века после взятия Бастилии. Такой оказалась плата за популизм, за непонимание сути событий и за желание взять то, что брать не стоило.
На фоне всех революционных и постреволюционных монстров Франции фигура Тюрго сегодня представляется светлой и героической. Он близок мне не только как реформатор. Он близок в первую очередь, как мыслитель и человек. В нем не было желчности Вольтера, схоластичности Руссо, популизма Мирабо. Его не читали и не слушали так, как этих деятелей эпохи, но нынче, перечитывая Тюрго, почти не находишь примитивизма, всегда свойственного детям своего времени, тогда как тексты этих «детей» хочется энергично чиркать красным карандашом. Жак Тюрго – классик, оставшийся на века. Я написал о нем очерк в книге «Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара». Ее можно легко найти в Сети, поэтому повторяться сейчас не буду.
Я опять пропал, закопавшись в книги. Чтобы оправдаться за свое исчезновение, расскажу о раскопанном в последнюю неделю. Честно признаюсь, очень рад находке, обнаружить которую надеялся долгие годы. Находке очень важной для моих научных исследований, хотя далекой от нынешней политической конъюнктуры. Я сейчас выясняю истоки английского экономического чуда, свершившегося в Новое время. То есть пытаюсь понять, как Англия оторвалась не только от России, но от всего континента. Помимо главы, которую я этому посвятил в книге «Как государство богатеет. Путеводитель по исторической социологии», нашлись материалы в зарубежных журналах, показывающие важнейший этап переломной эпохи.
Еще в начале 1950-х гг. знаменитый итальянский историк Карло Чиполла показал катастрофическое падение производства различных товаров (в основном тканей) в 1600 – 1670 гг. в таких великих итальянских городах, как Венеция, Флоренция, Генуя, Милан, Павия, Комо, Кремона, под воздействием конкуренции со стороны англичан, французов и голландцев, предлагавших на средиземноморском рынке (включая Константинополь и Смирну) дешевые товары. Итальянскую неконкурентоспособность Чиполла связывал с цеховыми ограничениями, высокими налогами и дороговизной рабочей силы, вызванной высокой смертностью во время чумы 1630 – 1657 гг. Американский историк Ричард Рапп в середине 1970-х гг. подробнее рассмотрел причины английского коммерческого успеха на фоне относительного упадка венецианской экономики. Он показал, что в условиях нарастания военных угроз со стороны турок в Средиземноморье и особенно во время войны за Крит (1645 – 1669 гг.), когда сильно увеличились затраты на флот, произошло существенное удорожание венецианской продукции из-за растущих налогов (они стали к 1630 гг. составлять почти половину стоимости шерстяных тканей) и высоких платежей по госдолгу. При этом власти настаивали на удержании высокого уровня качества местной продукции (особенно знаменитых венецианских тканей) и препятствовали инновациям, которые могли бы позволить бизнесу совершить какой-нибудь спасительный маневр. Предприниматели все чаще инвестировали деньги в расширение своих латифундий, зарабатывая на повышении цены земли, вместо осуществления инвестиций в производство. А в это время зарплаты венецианских рабочих становились заметно выше зарплат английских. Неудивительно, что после заключения в 1604 г. англо-испанского мира, облегчившего английским купцам дорогу в Средиземноморье, ткани, произведенные на Севере, хлынули широким потоком на Юг. Примерно к середине XVII века англичане преуспели на южных европейских рынках и лишь затем уже стали активно использовать атлантическую торговлю. Для достижения успеха в соперничестве с венецианскими тканями англичане использовали не только ценовую конкуренцию, в которой имели преимущества благодаря низким издержкам, но также контрабанду, позволявшую обойти удорожавшие продукцию таможенные пошлины, и откровенную фальсификацию: клейма, выдававшие низкокачественные импортные подделки за привычную покупателям местную продукцию. В общем, набор методов для проникновения на емкий средиземноморский рынок был примерно таким же, какой используется в наше время производителями из многих азиатских стран.
В общем, вначале был успех во внешней торговле, а затем уже построение правового государства, технический переворот и демократизация. В книге, которую сейчас завершаю, расскажу обо всем последовательно.
По «Дяде Ване» и противостоянию Войницкого с проф. Серебряковым, естественно, завязалась дискуссия. Я бы хотел сместить акцент в анализе этой чеховской пьесы с напряженного третьего действия, в котором «стреляет ружье», и даже с пронзившего меня в юности четвертого, где появляются пузырек с морфием и небо в алмазах, во второе. Корни той социальной проблематики, которая прорастает из чеховских экзистенциальных проблем, находятся именно там.
В рассказах Чехова, как старался я показать в прошлый раз, продемонстрировано своеобразное биполярное расстройство российской интеллигенции, делящейся на трудовую и расслабленную. Но в «Дяде Ване» простенькое биполярное расстройство трансформируется в многополярное, и обнаруживается, что сложный чеховский герой, человек модерна, обладающий индивидуальными свойствами, отличающими его от других индивидов модерна, не переносит чужого мнения, чужого образа жизни, чужого успеха. Дом дяди Вани – это истинная палата номер шесть.
Елена Андреевна – Ивану Петровичу: «Неблагополучно в этом доме. Ваша мать ненавидит всё, кроме своих брошюр и профессора; профессор раздражен, мне не верит, вас боится; Соня злится на отца, злится на меня и не говорит со мной вот уже две недели; вы ненавидите мужа и открыто презираете свою мать; я раздражена и сегодня раз двадцать принималась плакать. <…> Мир погибает не от разбойников, не от пожаров, а от ненависти, вражды, от всех этих мелких дрязг».
И через пять страниц доктор Астров расширяет картину сумасшедшего дома Войницкого до масштаба всего общества: «Наши добрые знакомые мелко мыслят, мелко чувствуют и не видят дальше своего носа – просто-напросто глупы. А те, которые поумнее и покрупнее, истеричны, заедены анализом, рефлексом. Эти ноют, ненавистничают, болезненно клевещут, подходят к человеку боком, смотрят на него искоса и решают: “О, это психопат!” или “Это фразер!”». Не «добрые знакомые», конечно, устроили революцию, но, когда поднялись силы, желавшие разрушить мир старых усадеб и профессорских кафедр, перегрызшаяся интеллигенция оказалась неспособна им противостоять. И точно так же наш круг, перегрызшийся в девяностые, оказался неспособен противостоять темным силам.
Меня давно удивляют штампованные сетования на русскую интеллигенцию – болтливую, революционную, антигосударственную, чересчур возлюбившую трудовой народ, но не труд, как таковой, а потому ленивую и не обладавшую практическими навыками, свойственными западным интеллектуалам. Это, мол, привело Россию к революции. Но, простите, если интеллигенция была такой, то откуда взялись инженеры и предприниматели, обеспечившие именно в предреволюционный период серьезный экономический подъем?
Последовательное чтение ПСС Чехова (сейчас я завершаю десятый том) позволило обнаружить тот важный раскол в русской интеллектуальной среде, который у других авторов (в том числе историков), кажется, не прослеживается. В целом ряде произведений Чехов весьма эмоционально подчеркивает деление интеллектуальной среды на людей дела – сильных, практичных, энергичных, весьма работоспособных (вроде него самого) – и расслабленных, невротичных болтунов, склонных порой к совершению аморальных поступков. Интеллигенция была очень разной, и Чехов не скрывает откровенную ненависть, формирующуюся в умах первой интеллектуальной группы по отношению ко второй. Отчетливо это выражено в рассказах «Враги», "Дуэль" и «Попрыгунья». Чуть расплывчато в «Рассказе неизвестного человека» и в «У знакомых». Слегка иронично в «Пассажире 1-го класса». Но самый известный случай – ненависть, внезапно вспыхивающая у дяди Вани к профессору Серебрякову. При первом давнем чтении «Дяди Вани» она, признаюсь, показалась мне несколько неадекватной. Но сейчас я понимаю, что доктор Чехов (вместе со своим героем) долго вынашивал в себе соответствующие чувства по отношению к «искусствоведам», а потому резкая вспышка жгучей ненависти представлялась автору пьесы совершенно естественной. И, возможно, естественной она представлялась зрителю начала ХХ века в отличие от зрителя нашего времени.
Говорить о революционности интеллигенции, как большой социальной группы, совершенно неверно. У революции были, конечно, иные причины. Однако серьезный раскол в интеллектуальной среде, породивший ситуацию, при которой «свои» становились вдруг врагами, а истинные разжигатели революции могли многим приличным людям (как из числа врачей инженеров, предпринимателей, так и из числа «искусствоведов») казаться строителями нового, справедливого общества, лишил нормальных людей сил для сопротивления и дезориентировал их в сложной ситуации.
Кажется, Чехов был первым автором в мировой литературе, который понял, как много у человека индивидуальных черт характера. Из этих черт, подсмотренных в обществе, а иногда, пожалуй, и выдуманных, он стал конструировать героев своих многочисленных рассказов. Писал Антон Павлович так много, что иным способом, наверное, просто не смог бы угнаться за спросом журналов на его творения. В итоге каждый чеховский герой получился индивидуален и в то же время реалистичен. Каждый герой – это сам читатель, но с небольшим отличием. Ни в одном из рассказов Чехов не показал меня, однако в десятках рассказов он показал людей, чрезвычайно на меня похожих и потому очень мне интересных. Я, например, узнаю себя в герое «Палаты № 6», хотя четко могу сказать, почему я бы в ней не оказался.
Творчество Чехова для меня ассоциируется с современной ему архитектурой модерна, которая каждый раз создает совершенно индивидуальную постройку, собирая ее из множества элементов: башенок, эркеров, верандочек и балкончиков невероятных форм и окошек с уникальными очертаниями. Дом эпохи модерна так же индивидуален, как человек эпохи Чехова. Причем, и в архитектуре, и в литературе отражаются перемены, происходившие в обществе – отражается то, что Карл Густав Юнг назвал индивидуацией. Нам перестают навязывать стиль. Мы сами формируем стиль, причем суть сводится к тому, что единообразия быть больше не может.
Еще я добавил бы в эту картину живопись импрессионизма, создавшего уникальную индивидуальность даже раньше архитектуры и литературы. Собор на рассвете. Собор на закате. Собор в дождь и собор при ярком полуденном солнце. От импрессионистов мы узнаем, что это, оказывается, разные соборы, поскольку наши впечатления отличаются невероятным разнообразием. Хотя архитектурная основа собора одна и та же – старая, готическая.
Чем больше читаю Антона Чехова и чем больше отдаляюсь от Антоши Чехонте, тем ярче высвечивается картина истинного чеховского мира. В восьмом томе ПСС Чехонте исчезает, наконец, полностью. И том этот, мне кажется, состоит почти целиком из истинных шедевров.
Пару дней я думал, стоит ли высказываться о первом показанном нам фильме из цикла «Непрошедшее время». Впечатления сложные. Но все же, раз я высказывался о «Предателях», странно было бы промолчать сейчас.
Я без всякого сомнения рекомендую смотреть «Непрошедшее время» всем, кто предпочитает получать информацию из видео, а не из текстов. Этот фильм исторический, а не идеологический. Он дает знания, а не втюхивает в башку идею. Но сделан фильм по стандартам истории XIX столетия, а не XXI века. История перестройки предельно персонифицирована и представлена как борьба двух титанов – Горбачева и Ельцина. За этими двумя мощными «дубами» трудно разглядеть «лес» тех проблем и тех половинчатых решений, которые составляли суть Перестройки.
Как можно объяснять ход Перестройки и не затронуть даже кратко экономическую реформу 1987 – 1988 гг.? Без понимания причин и последствий провала этой реформы невозможно понять, почему произошли политические перемены и почему народ, обожавший Горбачева в первые годы его пребывания у власти, так разочаровался в нем ко временам путча. Без понимания комплекса экономических проблем мы так и будем руководствоваться навешанными на «титанов» ярлыками: Горбачев, мол, не сумел преодолеть склонность к социализму, а Ельцин – умерить свой радикализм. Почему бы Явлинскому, присутствующему в фильме, не объяснить, что происходило за пару лет до того, как его с другими авторами программы «500 дней» срочно призвали вытягивать страну из пропасти? Он бы прекрасно все объяснил. Но то ли режиссер не дал об этом сказать, то ли так смонтировал фильм, что суть проблем из него ушла.
Только не говорите мне, что фильм о политике, а не об экономике: эти две сферы жизни были тогда настолько тесно переплетены, что попытка разделить их может погубить всё начинание. Надеюсь, авторы фильма вернутся проблеме недоделанных перестроечных реформ в серии, посвященной гайдаровским реформам, поскольку без погружения в истоки эти преобразования будут выглядеть просто дурацкой затеей «мальчиков в розовых штанишках», как говорил о них Руцкой.
Линдси Хьюз давно уже нет на свете, Но как приятно, заказав очередную книгу в библиотеке, неожиданно обнаружить вдруг почти живое присутствие автора этого замечательного исследования.
Читать полностью…
Издательство Института Гайдара сообщило, что из типографии пришел новый тираж моей книги «Как государство богатеет. Путеводитель по исторической социологии». Это очень радостное и несколько неожиданное для меня событие, поскольку еще пару месяцев назад казалось, что никаких допечаток не будет. Читатели разыскивали книгу по магазинам, сообщали мне, что приобретают ее на Авито, спрашивали, не завалялось ли у меня случайно лишнего экземпляра. Разыскать и приобрести было нелегко, поскольку книга вышла два года назад, летом 2022 г., но уже весной 2023 г. практически из продаж исчезла. Лишь «Фаланстер» каким-то чудом имел ее значительно дольше. И вот издательство приняло решение о новом тираже, причем выпустило книгу буквально за полтора месяца. Уже знаю, что в Москве ее заказал «Фаланстер», так что вот-вот мой «Путеводитель» появится на прилавках. Думаю, и «Подписные издания» в Петербурге в ближайшее время начнут его вновь продавать.
Почему эта книга так важна для меня, как автора? Не только потому, что автору дороги все его книги. Есть у меня такие, которые я сейчас уже переиздавать или допечатывать не стал бы, поскольку очень уж много нужно было бы в них менять и дорабатывать. А «Путеводитель» мне бы хотелось видеть на прилавках еще долго. По крайней мере, все то время, пока я буду дописывать и публиковать цикл книг, начатый работами «Почему Россия отстала?» и «Русская ловушка». Дело в том, что серьезная теория, необходимая для осмысления перемен, происходящих (или по какой-то важной причине не происходящих) в России, разработана в исторической социологии уже давно, причем в основном зарубежными учеными. В «Путеводителе» я показываю, что это за теория, какие выводы мировой научной классики можно использовать в нашей науке, а какие нашумевшие за последние годы публикации наукой на самом деле не являются. На фоне того отторжения западной гуманитарной мысли, которое сегодня происходит в нашем официозе, я считаю особенно важным рассказывать читателю о том фундаменте, на котором выстраивается моя работа.
Чей вы сукин сын?
Марксистов нынче всякий обидеть может. Заступиться за них некому (в этом месте должен быть смайлик или даже два!). Поэтому заступаться придется мне. Несмотря на весь мой десятилетиями накопленный в сознании антимарксизм.
Октябрьская революция, о необходимости которой для противостояния Востока Западу написал Даниил Коцюбинский, была поначалу все же разборкой западников между собой. Тех западников (либералов), которые считали, что капитализм и демократия достаточно хороши, с теми (социалистами) – которые, полагали, будто буржуазия лишь вырастила себе могильщика, который в нужный момент поднимет мускулистую руку, экспроприирует экспроприаторов и т. д., и т. п. Восток во всей этой истории стоял где-то сбоку – на Востоке, если быть точным (еще один смайлик!) – и в западные разборки влезал чрезвычайно робко: простите, гуру, а можно мы тоже кого-нибудь экспроприируем?.. очень уж хочется.
Мировая революция должна была по замыслу марксистских интеллектуалов произойти в Европе (особенно соблазнительно смотрелась с этой точки зрения Германия), а затем уже распространиться по всему миру, принеся Востоку западное пролетарское счастье. Ленин, Троцкий и К° стремились в начале 1920-х гг. с боями прорваться именно в Европу, поскольку с их точки зрения там все решалось. А когда выяснилось, что там ничего не решилось, Сталин стал выкармливать через коминтерновскую кормушку множество партий-сателлитов, тоже преимущественно находящихся на Западе. На Восток, конечно, засматривались (особенно, на Китай), но до возобладания идей глобального противостояния Востока Западу тогда еще было очень далеко. Лишь когда коммунистическая идея совершенно протухла, Восток сделал шаг вперед, робко поднял руку и предъявил заявку на получение основной массы средств, распределяемых из Москвы.
Протухла коммунистическая идея лишь после Будапешта (1956 г.) и Праги (1968 г.), когда стало ясно, что в братской социалистической семье народов «дети» уже бунтуют против «отцов». Она протухла, когда еврокоммунизм сказал наследникам дедушки Ленина, что мы, мол, пойдем иным путем. Она протухла, когда Солженицын потряс мир своим «Архипелагом». А самое главное – она протухла, когда потребительская революция, совершившаяся в странах Запада, оказалась значительно привлекательнее революции социалистической.
Но пока коммунизм медленно протухал, организованное Москвой финансирование антизападной подрывной деятельности всё шло и шло. Никто в ЦК КПСС не готов был хоронить пролетарский интернационализм. Над ним посмеивались порой сами высокопоставленные интернационалисты, типа секретаря ЦК Бориса Пономарева, но вечно живые идеи Маркса – Энгельса – Ленина должны были, естественно, жить вечно. И вечно поглощать нашу финансовую поддержку. В этой ситуации заявка Востока на советскую поддержку оказалась, как нельзя более кстати. Появилась идея социалистической ориентации, которая якобы, существует на Востоке и Юге. Помнится, в конце 1970-х гг., один отставной советский офицер произнес фразу, запавшую мне в душу: «Страны социалистической ориентации – это страны, ориентирующиеся на социалистический карман». Я понял, что если эта мысль дошла даже до офицеров, то что-то с нашей ориентацией не так.
Моя статья на втором месте в рейтинге Журнального зала за май среди самых востребованных новинок в категории "нон-фикшн".
Михаил Бару. Четыре тысячи булочек. Опубликовано в журнале "Волга", 2024, № 5
https://magazines.gorky.media/volga/2024/5/chetyre-ty..
Дмитрий Травин. Рождение свободы в Европе. Часть 2. Опубликовано в журнале "Нева", 2024, № 4
https://magazines.gorky.media/neva/2024/4/rozhdenie-s..
Поворот не туда. От редакции. Опубликовано в журнале "Неприкосновенный запас", 2023, № 5
https://magazines.gorky.media/nz/2023/5/povorot-ne-tu..
Дина Рубина. Увидимся. Опубликовано в журнале "Иерусалимский журнал", № 70, 2024
https://magazines.gorky.media/ier/2024/70/uvidimsya.h..
Йозеф Йиржи Швец. Дневник полковника Швеца. Перевод, предисловие и комментарий Сергея Солоуха. Опубликовано в журнале "Урал", 2024, № 4
https://magazines.gorky.media/ural/2024/4/dnevnik-pol..
Алексей Коровашко. Обнаженное время. Опубликовано в журнале "Новый Мир", 2024, № 3
https://magazines.gorky.media/novyi_mi/2024/3/obnazhe..
Марина Ломовская. «Я русский по происхождению и француз по детству и образованию». Опубликовано в журнале "Звезда", 2024, № 4
https://magazines.gorky.media/zvezda/2024/4/ya-russki..
Павел Глушаков. «Стрекоза и муравей»: Poetica et moralia. Опубликовано в журнале "Новый Мир", 2024, № 3
https://magazines.gorky.media/novyi_mi/2024/3/strekoz..
Владимир Козлов. Эскапизм современной русской поэзии 2022 года. Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 19, 2023
https://magazines.gorky.media/prosodia/2023/19/eskapi..
Владимир Перепеченко. Удавшаяся мистификация. Опубликовано в журнале "Звезда", 2024, № 4
https://magazines.gorky.media/zvezda/2024/4/udavshaya..
Третий «пласт» в моих книгах – это исследование России, как таковое. Определив, как и почему те или иные европейские страны отстали на том или ином этапе от лидеров модернизации, мы должны уже досконально погрузиться в наши российские реалии. Мы должны проследить детали исторического пути России с давних времен до наших дней. Конечно, речь идет не о том, чтобы заново написать историю России (поэтому многих завлекательных сюжетов в моих книгах нельзя обнаружить), а о том, чтобы пройтись «по болевым точкам», по дискуссионным местам, в которых происходит столкновение мнений разных людей. Те два «пласта» исследования, о которых я написал раньше, позволяют мне вступать в эти дискуссии, отстаивая свою точку зрения с комплексом аргументов, а не просто по принципу «я, мол, так считаю».
Перечислю лишь основные «болевые точки», рассматриваемые в том цикле книг, о котором идет речь. 1. Является ли Россия наследницей Орды? 2. Была ли Россия при «старом режиме» вотчинным государством? 3. Уникально ли российское бесправие? 4. Так ли уж страшно, что мы не прошли Ренессанс? 5. Почему нас закрепостили? 6. Был ли русский раскол реформацией? 7. Что же на самом деле сотворил Петр Великий? 8. Что довело нас до русской революции? 9. Как нормальное общество могло породить преступления сталинизма? 10. Почему девяностые стали «лихими»?
На некоторые из этих вопросов я даю ответы в уже опубликованных книгах. Некоторые еще находятся в работе. Причем все поставленные вопросы имеют между собой внутреннюю связь. Именно поэтому я стремлюсь «вмонтировать» анализ данных проблем в большое исследование с несколькими «пластами». Хочу быть честен перед читателем и дать ему материал для проверки моих выводов. Даже в том случае дать, когда объем работы кажется избыточным. Но, может, через какое-то время я напишу небольшую, сильно упрощенную книгу, содержащую лишь анализ исторического пути России, и попрошу ее читателя, либо поверить мне на слово, либо обратиться в поисках аргументов к ныне публикуемым исследованиям.
Верхний «пласт» моих книг «Почему Россия отстала?» и «Русская ловушка» почти не связан с их названиями. Точнее, на первый взгляд не связан. Немало было читателей, которые, бросив этот взгляд на книги, выражали удивление: вроде бы много в них лишнего. На десятках страницах даже слово «Россия» не встречается. Идет, скажем, подробный разговор о хозяйственных связях различных регионов Европы в начале Нового времени, и лишь в самом конце раздела (третья глава «Почему Россия отстала?») в эту систему вписываются, наконец, русские земли. А в следующем разделе (четвертая глава), посвященном культуре Ренессанса, о нашей культуре сказано совсем мало. И сказано лишь для разъяснения того факта, что отсутствие собственного Возрождения совсем не является фатальным для развития общества, чтобы ни говорили «идейные наследники» Фридриха Энгельса, восторгавшегося в свое время титанами Ренессанса.
Всю свою жизнь (если не 63 года, то уж лет 50, по крайней мере) я хотел понять, как устроен наш мир. Не в физическом смысле – способностями к естественным наукам меня Бог не наделил, – а в социальном и экзистенциальном. И верхний пласт моих книг подводит итоги многолетних размышлений на эту тему. Многие философски настроенные читатели тоже меня за своего по этим книгам не признают, поскольку привыкли к текстам с большим объемом размышлений автора, но без фактов, без сотен ссылок на источники, без историко-социологической картины. Но для меня познание мира – это «препарирование» мира, как лягушки. Я делаю это на глазах у читателя и прихожу к определенным выводам не по принципу «Мне так кажется!», а потому, что «внутренности лягушки» к ним приводят.
Главное в «верхнем пласте книги» – понять, почему из общего болота, где все народы барахтались много лет назад, кто-то вдруг начинает выползать. После длительного разбора проблемы отпадают марксистские и расистские объяснения, отпадают сказки, сочиненные для ленивого, невзыскательного читателя, отпадают идеологические штампы, навязываемые пропагандой. Лишь после того, как мы всю эту гниль «срежем», можно подходить к анализу России.
На нашем сайте в продаже появилась книга Дмитрия Травина «Почему Россия отстала?».
Количество лимитировано — мы разместили последние 7 экземпляров книги, которые у нас остались!
Рекомендуем недавнюю дискуссию Дмитрия Травина и Сергея Сергеева о книгах «Почему Россия отстала?» и «Русская ловушка», которую организовал Фонд Либеральная миссия:
«Причины отставания кроятся не в России, не в нашей стране: стагнация, неспособность к развитию — это нормальное явление для всех стран мира. До конца 18 века особого динамизма ни в экономике, ни в политике, ни в решении социальных вопросов ни одна европейская страна не демонстрировала».
Знаете, какое государство было наиболее милитаризированным в Европе Нового времени? Многие, естественно, скажут, что Россия. Одни – с гордостью за наши победы, другие – с ненавистью к нашей агрессивности.
Ответ неверный. По крайней мере, для эпохи, предшествовавшей наполеоновским войнам. Верный ответ – Пруссия. Прусская супермилитаризация прослеживается по ряду параметров и, в общем-то тайной не является. Про Пруссию говорили, что, если у всех государств есть армия, то у нее государство существует при армии.
Впрочем, чтобы быть совершенно точным, надо внести некоторое уточнение: самым милитаризированным государством Европы было ландграфство Гессен-Кассель. Его удивительная судьба стала для меня еще одним открытием последних недель, проведенных за книгами, а не в соцсетях.
Гессен обладал небольшой профессиональной армией, состоящей всего лишь из 12 тыс. человек, и такой же по размеру милицией, несшей гарнизонную службу. Но в расчете на душу населения военных здесь было в два раза больше, чем в Пруссии, причем доля иностранных наемников в Гессене была меньше. Каждое четвертое домохозяйство платило ландграфу своеобразный «налог кровью», отдавая в армию своих сыновей. Отдавали добровольно, поскольку плата была хорошей, а приличных альтернативных способов заработать в немецких землях не хватало.
Малая держава в отличие от великих не участвовала, естественно, в большой европейской политике, а армию держала ради денег. Примерно половину бюджетных расходов ландграфства покрывали доходы от сдачи в наем армии. Гессен-Кассель был, по сути, военной компанией, во главе которой стоял сам глава государства, обожавший муштровать солдат и делавший это при плохой погоде даже в столовой своего замка. На протяжении XVIII века ландграфы заключили в общей сложности три десятка договоров о поставках своих солдат за щедрую плату в другие страны – Британию, Нидерланды, Швецию. Крупнейшим военным проектом такого рода было участие гессенцев в подавлении американской революции на британские деньги. Фридрих II прусский был этим возмущен и писал Вольтеру про своего тезку Фридриха II гессенского, что тот гонит своих подданных на английскую бойню, как скот. Сам он при этом гнал на бойню Семилетней войны не вольных наемников, а принудительно мобилизованных рекрутов, но при этом полагал, видимо, будто солдат, воюющий за интересы своего короля, а не чужого, гибнет осмысленно и героически.
Ландграфы глядели на это дело совершенно иначе. Они считали армию своим Перу (неисчерпаемым серебряным рудником), без которого существовать невозможно. Доходы их государства были по немецким меркам достаточно велики, благодаря чему гессенцы жили при низком налоговом бремени, активно развивали экономику (особенно, сталелитейную и текстильную промышленность) и клали в карман большие доходы от военной службы, если, естественно, выживали в боях. В Гессене был меньше отток населения, чем в других немецких землях, поскольку для бедняков имелась работа. А для бюргерства всегда имелась офицерская карьера, поскольку в отличие от Пруссии здесь меньше была роль дворянства на военной службе.
Я исчезал надолго, однако со мной все в порядке. Жив, здоров и на свободе. Причина исчезновения очень проста: работаю над книгой, продолжающей «Почему Россия отстала?» и «Русскую ловушку». К вечеру не остается уже сил, чтобы писать еще и здесь. Скорее, моральных сил, чем физических. Очень не хочется заниматься пустословием, реагировать на события охами и ахами. А сказать что-то серьезное не удается. Душой и мыслями я блуждаю где-то в XVII – XVIII веках, в которых живут герои этой моей книги, и вылезать в нынешнее столетие оказывается все тяжелее.
Книга требует начитывать много научной литературы. Пожалуй, больше даже приходится прорабатывать, чем в предыдущих двух. Временами кажется, что ничего принципиально нового я уже не узнаю, и можно делать выводы. Но вдруг в самом неожиданном месте обнаруживается информация, корректирующая какие-то мои представления о петровских преобразованиях в России, об организации армий Нового времени, о французском государственном устройстве времен короля-солнца, об истоках британского «экономического чуда», или о чем-то еще, что является важным для понимания того, как мы догоняли Запад… но так и не догнали. Точнее, догнали, но вовсе не так, как принято считать при взгляде в прошлое из нашего времени. Впрочем, подробнее об этом сейчас писать бесполезно. Если бы можно было сказать о столь сложных вещах в двух словах, не требовалось бы писать книгу.
Так что пишу потихоньку, «пробиваясь как в туман от пролога к эпилогу». А вечерами продолжаю читать Антона Чехова, все больше осознавая, что это чтение переходит в важнейший элемент работы над одной из будущих книг – той, где я попытаюсь поразмышлять, почему в эпоху (а это была именно эпоха Чехова!), когда мы реально стали догонять ведущие страны Запада, внутри у нас что-то сорвалось, обрушив Россию в бездну, из которой так долго пришлось выбираться. До этой книги еще очень далеко, но постараюсь на днях поделиться отдельными мыслями о том социологическом анализе, которому Чехов подвергает русское общество.
Говорят, история учит лишь тому, что ничему не учит. Это, конечно, весьма спорное выражение. Но недавно я убедился в его истинности, хотя совершенно в ином смысле, чем полагают обычно.
В истории советско-российских реформ последних 40 лет есть важнейший эпизод, напрочь забытый нашим обществом и, как я все чаще убеждаюсь, настолько никого не интересующий, что, в общем-то, его даже и вспоминать не хотят. Я имею в виду экономическую реформу, осуществленную Горбачевым-Рыжковым в конце 1980-х гг. О ней нет серьезной общественной полемики, и, думается, мало кто сможет вообще сказать, в чем там была суть. А ведь именно эта реформа полностью развалила к середине 1990 г. всю систему обеспечения советского населения товарами. Именно эта реформа создала Горбачеву репутацию пустого болтуна и заставила людей, настроенных на преобразования, искать себе другого кумира. Именно эта реформа с первых дней работы погубила репутацию Егора Гайдара, поскольку либерализация цен на полностью разваленном еще до него рынке породила высочайшую инфляцию.
Увы, экономика – скучная тема в сравнении с политической борьбой. Да, к тому же, сложная, поскольку надо понимать, как комплекс принятых в 1987 г. мер породил к 1990 г. целый комплекс катастрофических последствий. Совершенно естественным образом изучение нашей истории идет по другим направлениям. И бесполезно здесь пытаться хоть что-то объяснять. Искать будем там, где светло, а не там, где потеряли. Думается, можно составить длинный список исторических сюжетов, которые игнорируются почтеннейшей публикой вне зависимости от их важности просто потому, что сюжеты эти сложноваты и недостаточно интригующи. Причем так обстоит дело не только у нас, но и за рубежом.
Изучать схватку Горбачева с Ельциным без обращения к результатам экономической реформы все равно, что изучать схватку Сталина с Троцким, полностью игнорируя факт Октябрьской революции. Схватились между собой два крутых мужика – один радикал и утопист, другой мракобес и палач. Не любили, видно, друг друга. А какие социальные обстоятельства обусловили схватку не так уж интересно…
Игорь Грабарь в монографии «Валентин Александрович Серов. Жизнь и творчество» пересказывает мнение художника о Петре I, изложенное, когда они шли смотреть завершенную Серовым картину. «Он был страшный: длинный, на слабых, тоненьких ножках, и с такой маленькой, по отношению ко всему туловищу, головкой, что больше должен был походить на какое-то чучело с плохо приставленной головой, чем на человека. В лице у него был постоянный тик, и он вечно “кроил рожи”: мигал, дергал ртом, водил носом и хлопал подбородком. Воображаю, каким чудовищем казался этот человек иностранцам и как страшен он был тогдашним петербуржцам. Идет такое страшилище с беспрестанно дергающейся головой, увидит его рабочий и хлоп в ноги. А Петр его тут же на месте дубинкой по голове ошарашит: “Будешь знать, как поклонами заниматься вместо того, чтобы работать!” У того и дух вон. Идет дальше, а другой рабочий, не будь дурак, смекнул, что не надо и виду подавать, будто царя признал, и не отрывается от работы. Петр прямо на него и той же дубинкой укладывает и этого на месте. “Будешь знать, как царя не признавать!”»
А вот как описывает известную картину современный «искусствовед» на популярном сайте: «По зыбкой, нетвердой насыпи широко, уверенно и твердо шагает великий реформатор. Его целеустремленность, напор, энергия привели в оживленное движение вековые традиции, укоренившиеся порядки, устоявшуюся жизнь многомиллионной страны. Действие картины разворачивается на фоне строящейся новой столицы Великой империи. На противоположном берегу золотом сверкает игла Петропавловского собора. Видны первые каменные строения, признаки города налицо. Здесь же все только начинается. Вместо будущей набережной - земляная насыпь, вместо дворцов - основы построек в строительных лесах. К фигуре Государя приковано внимание зрителя. Все в нем символизирует силу и решимость: твердая поступь, румянец на обветренном лице, державный взгляд. Из всей группы он единственный не чувствует силы ветра. Группа сопровождающих царя подчеркивает его исключительность. Сами вельможи зябко кутаются в плащи, сгибаются перед встречным ветром. Интересна фигура царева денщика, бережно несущего государеву треуголку. Кто этот человек с неславянской внешностью? Арапа ли Ибрагима изобразил художник? Доподлинно неизвестно. Понятно лишь то, что в новой России уже не происхождение и древность рода влияет на карьеру, а способности и преданность идее обновления державы. Совсем рядом стоят первые корабли русского флота. Еще не готово Адмиралтейство, нет пристаней, портов, но есть главное - боевые и торговые корабли. Корова, пьющая воду из Невы - важнейшая деталь. Таким образом, автор дает нам понять, что, одновременно с новыми постройками, постепенно налаживается и жизнь людей, которые пришли на эти берега всерьез и надолго. В облачном небе парят три чайки, которые символизируют близость моря, к которому так стремительно продвигается новая Россия. Цветовая гамма картины бедна. Схематично и просто передает он атмосферу великой стройки. Но благодаря этой сдержанности, зритель имеет возможность сконцентрироваться на главной мысли художника: перемены, начатые великим государем необратимы».
Как бы мы жили без искусствоведов?
Полтораста лет назад в центре Санкт-Петербурга в момент официального открытия Александровского сада император Александр II посадил молодой дубок. Это дерево живо и поныне. Из-за сложного отношения к царю-освободителю в эпоху, когда доминирует представление, что несвобода лучше, чем свобода, выглядит исторический дуб довольно странно. Он огражден небольшим барьерчиком, как дерево особое и, по-видимому, чем-то памятное, но в чем конкретно его значение для России и Петербурга, не указано. Сам я узнал о дубе Александра II сравнительно недавно, хотя прогуливался в тех местах довольно часто.
В Петербурге вообще, как ни странно, нет простого, понятного и однозначно интерпретируемого памятника царю-освободителю. Есть Спас на Крови с большим числом текстовых указателей о значении Великих реформ, но кто эти указатели читает? Думается, храм воспринимается большинством людей просто как одна из городских церквей, а не как монумент, отражающий важнейший этап в развитии России. Есть маленький бюст у здания Центробанка на улице Ломоносова и есть памятник за забором (к нему даже не подойти) у здания военной академии на Суворовском проспекте. Можно подумать, будто значение Александра II для России состоит прежде всего в создании Центробанка и в отдельных военных успехах.
Памятников Петру I и Ленину у нас в городе много. Любой турист (даже не слишком образованный) их однозначно идентифицируют с этими хорошо знакомыми по портретам историческими фигурами. А к Александру II отношение формальное. Нельзя сказать, будто бы память о погибшем царе-реформаторе не хранится. Но и сказать, что она хранится по-настоящему, тоже нельзя. Человек, знающий про историю дуба в Александровском саду, может прийти к нему и вспомнить об отмене крепостного права, о судебной и военной реформах, о земском самоуправлении, о преобразованиях в системе образования. Но тот, кто ничего про все это не знает, пройдет равнодушно как мимо дубка, так и мимо Спаса на Крови, а «фоткать», конечно, отправится Медного всадника. Особенно в эпоху, когда хочется отсель грозить шведам и прочим европейцам.
На какое-то время создалось впечатление, будто Восток с Югом противостоят Западу с Севером при определяющей поддержке внуков дедушки Ленина, качавших сибирскую нефть и распоряжавшихся нефтедолларами ради реализации больших геополитических задач. Но никакой Великой Восточной Идеи (снова смайлик, пожалуйста!) так и не появилось. Все оказалось проще и циничнее. Юг, Восток, да, кстати, и Запад в лице Латинской Америки породили большое число сукиных сынов, а Москва с Вашингтоном соперничали за право считать очередного сукина сына нашим сукиным сыном. Однако поддержка как Москвы, так и Вашингтона, крепила вовсе не идеи социализма или демократии, а просто авторитарные режимы, стремящиеся жить на ренту, но не строить Великое Общество. В идейном плане Восток ничего Западу так и не предъявил, кроме коррупции. Да и она была на самом деле чисто западным явлением: просто «западники» не любят об этом вспоминать.
Истинный вызов Востока Западу оказался никак не связан с Москвой, Коминтерном, социалистическим карманом и наследием Октябрьской революции. Сорок с лишним лет назад Китай сформировал эффективную капиталистическую хозяйственную модель и к настоящему времени достиг паритета с Западом. Как Китай это сделал – особый разговор, который сейчас начинать не стоит. Но, добившись успеха в экономике, Пекин стал формировать клиентелу из собственных сукиных сынов, что принято порой высокопарно именовать идейным противостоянием Востока Западу. Клиентела эта, впрочем, не так бессмысленна, как былая московская клиентела. XXI век становится веком противостояния Америки и Китая в борьбе за власть и ресурсы. Эффективно сформированная клиентела может оказаться важным фактором успеха в этой борьбе. Важным фактором успеха может оказаться и идеология, если, скажем, Китай сумеет сконструировать какой-нибудь Великую Восточную Идею. Но пока, кажется, ничего подобного еще не сконструировано. Китай (но не Индия, Турция, Иран, Афганистан, или какая-нибудь другая восточная страна) привлекает народы своей экономической моделью, собранной из стандартных западных элементов – авторитарная власть и дешевое массовое производство. Ну, а чем Китай привлекает сукиных сынов по всему миру, объяснять не нужно.
Дмитрий Травин
Давно не писал я небольших публицистических статей. И вот тряхнул стариной. включившись в дискуссию. Вот публикация со ссылками на статьи, с которых начался спор о противостоянии Востока и Запада https://gorod-812.ru/chej-vy-sukin-syn/ А ниже мой текст.
Читать полностью…
Ну, и наконец, несколько слов о последнем (внешнем) «пласте» моего цикла книг «Почему Россия отстала?», «Русская ловушка» и т. д. Это как раз тот «пласт», на который обратил внимание писатель Александр Мелихов в своей рецензии, написанной для журнала «Звезда».
Из тех научных исследований, которые ведет тот или иной автор, всегда можно сделать публицистические выводы, если, конечно, автор занимается проблемами, хоть как-то интересующими общество, а не только узкий круг коллег. Да, Мелихов совершенно прав, отмечая, что мои книги направлены против того явления, которое он назвал «культурным расизмом». Но в этом состоит не задача самого исследования, а его «побочный» вывод. Я не просыпаюсь каждый день с мыслью броситься к компьютеру и разоблачать культурный расизм, пока хватает сил. Меня интересует научная задача сама по себе, о чем было сказано в первых текстах этой моей серии заметок. Однако читатель делает свой вывод. И вывод этот справедлив.
Вполне возможно, что сегодня даже большая часть моих читателей обращает внимание именно на публицистический, побочный результат. Я ведь прекрасно понимаю, что большая часть читателей, хочет понять, перспективы нашей страны: является ли она страной совершенно пропащей, как думают многие, или нормальной, европейской и вполне перспективной, как полагаю я. Но в будущем ценность внешних и внутренних «пластов» исследования, скорее всего, переменится. Немцев XIX века очень интересовал вопрос об особом пути Германии, поскольку его решение влияло на их жизнь, а в XXI веке Sonderweg – это проблема не публицистическая, а историографическая. Принадлежность Германии к Европе не вызывает сомнения у людей, имеющих нормальное образование.
Так же обстоят дела и с Россией. Через несколько десятилетий наши внуки вряд ли будут сильно озабочены проблемой «культурного расизма», а вот осмысление сложных поворотов, развилок и тупиков исторического пути России останется актуальной задачей для тех, кто профессионально изучает прошлое. Надеюсь, они смахнут пыль с моих книг и прочтут с интересом. Хотя, возможно, опровергнут все, что я сейчас пишу.
Второй «пласт» в моих книгах – это уже непосредственно исследование отсталости. Причем не отсталости России, как таковой, а отсталости разных европейских стран, возникающей из-за того, что некоторые лидеры вдруг добиваются неожиданных успехов и выделяются из общей массы.
В книге «Почему Россия отстала?» я подробно анализировал причины успеха североитальянских городов и связанных с ними регионов центральной Европы – Нидерландов, южной и западной Германии. Лишь когда мы понимаем причины их успеха, понимаем и причины отсталости остальных регионов: от русских земель на Востоке до скандинавских – на Севере, балканских – на юге и т. д. Мифическая отсталость по культурным причинам (народ ленивый, правители жестокие) исчезает. Отсталость каждого региона находит конкретное объяснение.
В той книге, над которой я сейчас работаю, меня интересует проблема упадка Испании (а, по сути, всего европейского юга, поскольку многие итальянские земли находились в XVI – XVII веках под властью испанской монархии) и удивительной политической слабости польско-литовского государства. Но понять их причины можно лишь в том случае, если мы исследуем причины политического успеха Франции, Пруссии, Швеции и бурного экономического развития Англии и Голландии в XVII - XVIII столетиях. Чуть забегая вперед, скажу, что, когда берешься изучать петровскую Россию на этом фоне, всё выглядит совсем не так, как на страницах стандартных учебников по истории нашей страны, где события, происходящие в соседних странах, вообще игнорируются. Большим успехом Петра окажется совсем не то, о чем твердит наукообразная пропаганда. И от представлений скептиков, будто Петр лишь зверствовал, но ничего толком не изменил в развитии России, придется (если вы согласитесь с моими доводами) отказаться.
Раз за разом в публицистической, да и в научной, литературе я нахожу простые, понятные, очевидные… но совершенно неправильные объяснения причин нашей отсталости. И трудно даже выразить словами то колоссальное удовольствие, которое получаешь после того, как из сложной картины исторического развития множества европейских стран получаешь, наконец, ответы на сложные вопросы, которые поставил перед собой еще лет тридцать назад.
Издательство «Европейского университета в Санкт-Петербурге» сообщило в своем телеграм-канале о том, что пускает в продажу последние семь экземпляров книги «Почему Россия отстала?». Чувства в связи с этим у меня смешанные: и грустно, и радостно. Эта моя книга была опубликована менее трех лет назад, быстро разошлась среди покупателей, потом выдержала три допечатки тиража, стала по совокупности продаж рекордсменом среди книг, вышедших в этом издательстве за все годы существования Европейского университета. Кажется, и по выручке стала рекордсменом. Широко обсуждалась. Было немало откликов. А журналисты брали у меня интервью (тогда еще были такие журналисты и такие издания, которые могли и желали это делать). И вот теперь книга уходит. Остается (надеюсь!) в библиотеках. Допечаток больше не будет, но в электронном виде ее (надеюсь!) можно будет приобретать и в дальнейшем. Обсуждать и анализировать ее можно будет (надеюсь!) на оставшихся еще у нас относительно свободных интеллектуальных площадках.
А продолжить обсуждение мне бы очень хотелось. Недавняя публикация рецензии писателя Александра Мелихова – главного редактора журнала «Нева» – на книгу «Русская ловушка», продолжающую книгу «Почему Россия отстала?» показало мне, что в восприятии моими читателями этих историко-социологических исследований сохраняется ряд неясностей. Не скажу, что это удивляет. Честно говоря, я сам, продумывая много лет назад свой будущий цикл книг о причинах нашей отсталости, решил оставить при их публикации некоторую недосказанность. В мои книги заложено несколько «пластов». Полагаю, что большинству читателей должны быть интересны одни-два пласта. Каждый находит в книгах свое и выражает, в связи с этим, удовлетворение или неудовлетворение. Но сегодня, пожалуй, я расскажу об этих «пластах» поподробнее, чтобы сформировать представление о том, что мой читатель получает в целом из книг «Почему Россия отстала?», «Русская ловушка», новой книги, которую я сейчас пишу в продолжение тех двух, а также открывающих этот цикл исследований «“Особый путь” России: от Достоевского до Кончаловского» и «Как государство богатеет: путеводитель по исторической социологии». Об этом – несколько следующих заметок.
Кронштадтский Морской собор. Если зайти не с площади. а с другой стороны, то можно увидеть, как он "погружается в море".
Читать полностью…
Кстати, о Чехове. Был в моем образовании серьезный пробел. Я не читал раннего Чехова. Того, который еще не Чехов, а лишь Антоша Чехонте. Пробовал несколько раз в жизни его прочесть, но никак не получалось. Чехонте после Чехова не воспринимался. Газетные юморески оказались скучны на фоне трагизма рассказов и драм зрелого Чехова, вытягивавшего из нашей души на страницы книг то главное, что в ней запрятано.
И вот где-то в начале лета я собрался и стал читать его полное собрание сочинений том за томом, начиная с первого. Сейчас пятый закончил. Удивительное ощущение. Я, конечно, не полюбил Чехонте, но мне было безумно интересно смотреть, как из очень молодого борзописца медленно вырастает талантливый, мудрый и порой по-настоящему остроумный писатель. Вот текст за текстом идет какая-то ерунда, написанная очень нуждающимся в деньгах человеком ради заработка: стандартный газетный объем для массового читателя, ищущего развлечений. Хорошо знаю, как такие тексты делаются: рассказов для денег, конечно, не писал, но публицистических статей-однодневок за свою жизнь смастерил немало. Сначала такие тексты пишешь с вдохновением, затем – без вдохновения, но выработанный за долгое время профессионализм помогает мастерить статьи сравнительно прилично. А затем наступает момент, когда сил уже нет шлепать одно и то же, адаптируясь к ситуации.
Так вот, читая том за томом, видишь, как Чехов вылезает из этого литературного болота с удивительным мастерством. Не деградируя, а развиваясь. Видишь, как он спускает на тормозах «чехонтещину» и медленно вырастает в великого Антона Павловича Чехова, не идя на поводу у читателя, а ведя читателя за собой от ежедневной житейской суеты в высший мир человеческих переживаний.
Впрочем, без Чехонте, наверное, не было бы Чехова. Чтобы читатель набрел на главное в бескрайнем море предлагаемых ему текстов, у этого «главного» уже должно быть Имя. Сначала Чехов сделал себе Имя, предлагая на рынке текстов наиболее востребованный продукт, и лишь затем выдал приученному читателю то, ради чего действительно стоило писать.
