Доступен стал текст учебника Мединского и Торкунова. Я для начала посмотрел изложение некоторых из тех проблем, в которых являюсь специалистом. Например, реформы госпредприятий в эпоху Горбачева. Картина здесь вот какая: авторы даже не пытаются изложить суть этой довольно непростой реформы, отделываясь общими словами о самоуправлении и хозрасчете. Нет ни слова о тех антистимулах, которые возникли в экономике из-за того, в частности, что самостоятельность в планировании и производстве не сопровождалась финансовой ответственностью за результаты. Не знаю, разобрались ли сами авторы учебника в сути реформы, но школьники при таком изложении точно не поймут, почему экономика благодаря рыжковским преобразованиям вошла кризис.
Конечно, Мединский может возразить на это: а, попробуй-ка ты, Травин, изложить столь большой вопрос в столь малом объеме, какой дает нам школьный учебник! В известной мере я с оппонентом здесь соглашусь. Очень сложно это сделать. Но беда авторов книги в том, что они, отбросив суть проблемы, решились сделать однозначные выводы о причинах краха той экономической реформы. Их две. Отток товаров с внутреннего рынка за рубеж из-за появившейся тогда свободы внешнеторговой деятельности (стр. 218) и корыстные интересы бюрократии, имевшей свои интересы в разделе госсобственности (стр. 219).
Эти объяснения совершенно не верны. Они представляют собой отражение взглядов массы людей, не разбирающихся в экономике из-за ее сложности, а потому выдающих за причины кризиса то, что лежит на поверхности. Да, был отток. Но колбаса-то не из-за этого исчезла. Финны что ли нашу ленинградскую колбасу тоннами вывозили в свою «голодную Чухонию»? Да, бюрократия участвовала в номенклатурной приватизации. Но прилавки-то не от приватизации пустели. В 1990-е гг. на фоне массовой приватизации прилавки как раз наполнились. Даже у Лужкова, который как раз является олицетворением той бюрократии, что имела в разделе госсобственности свои интересы.
Проблема той реформы была в падении производства, что, кстати, авторы учебника знают (стр. 219). Но они оказались неспособны объяснить, как это падение вытекало из сути преобразований.
Уфф… Еще один сложный этап работы позади. Пять дней вычитывал редактуру, вносил правку, дописывал небольшие, но необходимые куски, а главное – сокращал то, что при новом взгляде на книгу показалось мне излишним, и то, что показалось излишним коллегам, которых я просил изучить мой текст до публикации. Кстати, с удивлением обнаружил, что, вновь поглядев на текст через четыре месяца после завершения интенсивной работы с ним, я пришел к неожиданным выводам.
В книге есть несколько ключевых идей. Ради обоснования этих идей я, собственно, и работал годами (примерно лет десять прошло с того дня, когда была написана первая фраза: тогда еще не книги, а препринта доклада). Кто-то с моими выводами согласится, кто-то оспорит, кто-то сочтет, что ему неинтересно следить за логикой автора, а кто-то, наоборот (помечтаю чуть-чуть!), признает книгу новаторской. Но есть, мне кажется, в ней один раздел (вторая половина третьей главы), который можно выделить в плане универсальной полезности для каждого читателя: вне зависимости от того, прочтет ли его мой единомышленник или противник. Я сам удивился, когда это понял. Анализируя роль парламентаризма (земских соборов) на Руси, я сделал сравнительный анализ большинства европейских парламентов (сеймов, штатов, кортесов, ландтагов и т.д.) начала Нового времени.
Вы же знаете мой главный принцип? Все, что пишется о нашей стране, анализируется на широком европейском фоне, чтобы исключить дурацкие мифы, возникающие от незнания зарубежной истории. И в данном случае я сидел над сбором материала так долго, что получил текст, раза в три больший, чем полагал в начале. Кажется, под одной обложкой на русском языке со времен прекрасной книги Василия Латкина (1885 г.) ничего подобного не появлялось. Это важно, потому что (как я увидел весной на одном научном семинаре) даже специалисты по Руси XVI – XVII веков путаются в том, как устроены были парламенты той эпохи…
… Да, если кто не понял, речь идет о книге «Русская ловушка», продолжающей книгу «Почему Россия отстала?»
В «Подписных изданиях» продан последний экземпляр моей книги «Почему Россия отстала?». Всего же за полтора года продаж в замечательном петербургском магазине на Литейном проспекте покупатели приобрели 850 экземпляров этой книги, что составляет примерно четверть ее совокупного тиража (с учетом допечаток), если не считать электронных вариантов, которые продает непосредственно Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге.
Я хочу поблагодарить «Подписные издания» за большую работу и за ту уникальную помощь, которую этот магазин оказал в распространении столь важной для меня книги. Причем не просто поблагодарить хочу, но и извиниться. Пару лет назад я написал о «Подписных изданиях» критический текст, обратив внимание читателей на высокие цены в сравнении с другими петербургскими книжными магазинами. Сегодня вижу, что был тогда неправ. В частности, моя книга продавалась по нормальной цене, совсем чуть-чуть превышающей цену в небольших магазинчиках (например, в таком, как «Все свободны» на Некрасова, где я обнаружил пару дней назад последний нераспроданный экземпляр). Но зато атмосфера, которую создали «Подписные издания» (обилие самых разнообразных книг из категории нонфикшн, удобная раскладка на прилавках, доброжелательные продавцы, приятное кафе со столиками у больших окон, выходящих на Литейный), привлекает туда множество покупателей (особенно важно: студентов!), что позволяет ставить рекорды по продажам.
Сам я стал все чаще покупать нужные мне книги именно в «Подписных изданиях», убеждаясь, что и они там обычно не сильно дороже, чем в других местах Петербурга (особенно с учетом скидочной карты). Надеюсь, своим рублем частично загладил свою вину. Каждый раз, проходя по Литейному, обязательно захожу в «Подписные» и внутренне извиняюсь перед его сотрудниками. А сейчас извиняюсь публично. Приносить такие извинения очень приятно, даже несмотря на то, что ошибаться неприятно, наверное, каждому человеку. Я получаю удовольствие, когда вижу, как в моем городе кто-то хорошо работает. Поэтому могу сказать теперь, что благодарен «Подписным изданиям» не только за феноменальный успех в реализации моей книги, но и просто за то, что этот магазин существует.
Конечно, о вновь открытом в Петербурге на Литейном проспекте памятнике принцу Ольденбургскому не будет столько споров, как о памятнике Александру Блоку, но именно этот монумент очень нам нужен. Особенно, сейчас.
Во-первых, Петербург увековечивает память о выдающемся «немце» в тот момент, когда все иностранное (кроме китайского и африканского) предпочитают забывать. На фоне массового «безумия» приятен любой акт, демонстрирующий, что мы еще являемся частью цивилизованного мира. Честно говоря, появлению принца на Литейном я удивлен. Нет, конечно, никто не стал бы его запрещать открыто, но, казалось, что в номенклатурных кругах на закрытом совещании скажут популярные в советские времена слова: «Сейчас не время!». И закатают Ольденбургского в дальний чулан лет на 15 – 20. Рад, что этого не случилось.
Во-вторых, такие памятники очень нужны в любое время, потому что они выполняют главный функцию памятников. У нас никто практически не знает про ту огромную роль, которую принц сыграл в развитии культуры и образования России. Книги и статьи о нем прочтут лишь те, кто и так хочет знать правду. А единственным способом заинтересовать в правде ленивых и нелюбопытных людей является монумент, установленный в людном месте. Пройдут – удивятся – погуглят – узнают. С этой точки зрения не имеют особого смысла памятники Блоку или Петру Великому. А памятник Петру Ольденбургскому имеет.
В-третьих, он просто хорош. Возможно, потому, что представляет собой не современный культурный продукт, а воспроизведение памятника, установленного благодарными людьми в XIX веке, но снесенного в ХХ столетии большевиками. Современные монументы часто либо выражают большую государственную идею, либо (по недосмотру государства) идею, заложенную автором, который так самовыражется. А скульптор Иван Шредер, мне кажется, хотел показать нам, каким был Петр Ольденбургский. Такого Петра не переделаешь в Колумба (или наоборот). Он абсолютно индивидуален. То ли хмурится? То ли страдает? То ли несет на лице отпечаток трудной жизни в трудной стране, которую хочется сделать страной прекрасной. Хотя к концу жизни это кажется почти невозможным.
Дней десять назад прозвенел первый звоночек. Прозвенел негромко. И ни о чем опасном он мне, вроде бы, не сообщил. Обследования показали, что в целом все приемлемо. Но думать в эти дни пришлось, конечно, много.
Явление старости нам обычно изображают трагически-пафосно. Схватился вдруг человек за сердце – упал – скорая помощь – больница – медленное восстановление. Не знаю, может так оно у кого-то и впрямь происходит, но моя личная картина выглядит совершенно иначе.
В определенный момент жизни наступает такой этап, когда ты перестаешь узнавать свой организм. Нет-нет, не при взгляде в зеркало на морщины, лысину или мешки под глазами. Здесь я не вижу особых загадок. Проблема в другом. Организм принципиально начинает работать иначе. Ты удивляешься, иногда пугаешься, идешь к врачам. Они берутся за тебя всерьез и подозревают самое худшее. По мере прохождения обследований худшее исключают и радостно сообщают тебе об этом. А в ответ на робкий вопрос, что же делать с проблемой, с которой ты к ним пришел, начинают теряться, удивляться и говорить банальности. По сути дела, дают понять, что спрашивать об этом глупо, поскольку худшего у тебя, к счастью, нет.
И здесь наступает самый важный момент. Ты понимаешь, что должен сам понять свой организм. Точнее, его принципиально новое состояние. Он никогда уже не будет таким, как раньше. Он будет вести себя так, как ему вздумается. И постоянно будет тебя подводить и изводить. Ты в этой ситуации должен не столько по врачам бегать, сколько четко осознать свои реальные возможности. Осознать то, что ты уже не можешь. И осознать то, что еще вполне можешь и от чего нельзя отказываться под воздействием паники. Ты вступаешь с организмом в долгий переговорный процесс. Идешь на уступки там, где уже невозможно молодиться. Держишься твердо там, где чувствуешь за собой силу. И помнишь о том, что прошли времена стандартных мер с таблеткой от головы, таблеткой от живота и таблеткой от температуры.
Ленин, как говорится жил, Ленин жив и Ленин будет жить в разного рода мифах. В "Особых историях" мне предложили оценить эту мифологию и я с удовольствием согласился. Не люблю Ленина и ленинизм, но надо признать, что Ильич - важнейшая фигура ХХ века. https://www.youtube.com/watch?v=PDYctK6Q63o
Читать полностью…
Поводом для этого разговора стала очередная статья Константина Богомолова. Мы с Валерием Нечаем решили разобраться, действительно ли эмиграция - это ужас, ужас, ужас... Сам я не эмигрант. И становиться им не собираюсь. Но гадости про эмигрантов говорить не хочу. Пытаюсь разобраться в том, что это такое на самом деле. https://www.youtube.com/watch?v=Qiez0AUQ-SU&list=PL_Py0ysjU3UyahjMJEw7TtZicVXNOXEhQ&index=1
Читать полностью…
Я перешел в тот возраст, когда пишут мемуары, и вот мой первый опыт в этой области. Обо мне вы, правда, из статьи ничего толком не узнаете, а вот о людях, которые сильно на меня повлияли в разные времена, написано много. Но в большей степени текст даже не о людях, а о том, как отражалась жизнь нашей страны в интеллектуальных спорах разных клубов, в которых я участвовал. Может быть даже, это по большому счету не мемуары, а очерки интеллектуальной истории России? https://zvezdaspb.ru/index.php?page=8&nput=4561
Читать полностью…
Существует в научной среде такое странное выражение: «Эта книга устарела». Я не спорю, что бывают, конечно, абсолютно устаревшие книги, но чаще фраза эта произносится лишь потому, что критикуемый автор публиковался лет 10 – 20 назад, или потому, что после него на ту же тему кто-то что-то успел тиснуть. Услышав слова «Эта книга устарела», я сразу начинаю подозрительно относиться к человеку, который ее произнес, и снимаю подозрение лишь если, просмотрев данную книгу, обнаруживаю, что и впрямь ничего полезного в ней обнаружить не удается.
Могу объяснить, когда я стал скептически относиться не к «устаревшим» книгам, а к тем людям, которые любят использовать подобные штампы. Как-то раз в советское время мне удалось приобрести в букинисте толстенный том 1926 года издания «История экономического быта Западной Европы» Иосифа Кулишера. Это было уже седьмое издание книги, которая впервые появилась на свет в самом начале ХХ века. Начав читать Кулишера, я быстро понял, что устарел не он, а все те учебники экономической истории зарубежных стран, которые производили для студентов советские марксисты. По сей день книга Кулишера – одна из лучших и наиболее информативных. В ней содержится много конкретных данных по истории и почти нет «воды», которой любят разбавлять свои труды те авторы, которые сами читают мало, а рассуждать любят много. И еще Кулишер хорош тем, что не разбавляет информацию идеологией. Советские-то марксисты плодили свои книжки как раз для того, чтобы втюхивать в студенческие головы идеологию, напирая на тематику эксплуатации, но сокращая те экономико-исторические моменты, которые связаны с рассказом о реальной работе рыночного хозяйства.
Интересно, как чувствовали себя авторы советских времен, зная, что их писания вообще не нужны, поскольку есть книга, которую просто следует переиздать десятым или двадцать пятым изданием? Даже с иностранных языков ничего переводить не надо. Просто переиздать.
Книгу Иосифа Михайловича Кулишера я считаю одной из жемчужин своей домашней библиотеки. Через три года можно будет отметить ее столетие.
Меня спрашивают, как я систематизирую свою домашнюю библиотеку в шесть тысяч томов? Отвечаю: по смыслу, а не по авторам, названиям, жанрам, шифрам и т. п. формальным критериям. Вот, например. есть у меня место в шкафу, которое я, заимствуя идею у Чехова, называю «полка №6». Там у меня стоят книги не вполне адекватных авторов. Например, Александра Дугина и его сподвижников.
Да-да, есть у меня в коллекции толстенный том Дугина. Попал он ко мне совершенно случайно. Бесплатно раздавали на каком-то мероприятии (что, кстати, в известной степени объясняет постоянные переиздания этого автора и большие тиражи его опусов), а я человек до книг жадный: взял и даже прочитал. Сделал это, кстати, с большой пользой для себя. Написал потом небольшой раздел о Дугине в книгу «“Особый путь” России: от Достоевского до Кончаловского», объясняя читателю, как НЕ надо изучать Россию, как НЕ надо высасывать из пальца глубокомысленные теории и как НЕ надо дурачить наивных читателей, полагающих, будто актер, играющий большого философа, действительно является большим философом.
На «полке №6» рядом с Дугиным стоит еще несколько книг современных марксистов, которые тоже достались мне совершенно случайно. Честно признаюсь, не все пока прочел, но в целом стремлюсь прорабатывать полностью ту литературу, которая у меня под рукой оказывается. Порой для работы с очень толстой книгой хватает всего лишь двух-трех часов, поскольку примитивные или водянистые тексты можно легко осмыслить, просматривая по диагонали. А с по-настоящему глубокой и информативной книгой могу работать две-три недели.
«Полку №6» я ценю так же, как другие разделы своей библиотеки, руководствуясь взятым из известного анекдота принципом «Это наша родина, сынок». Дугина тоже следует знать. Но, конечно, если бы евразийцы завалили меня подарками, втюхивая полное собрание сочинений Дугина, я бы все это хранить у себя не смог. Надеюсь, что объем подобной литературы у меня все же не выйдет за рамки одной книжной полки. Хотя маразм крепчает в последнее время.
Вот передо мной еще одна книга из домашней библиотеки, насчитывающей около шести тысяч томов: Карл Каутский. «Материалистическое понимание истории. Том II. Государство и развитие человечества». Ее значение прямо противоположно значению томов Фернана Броделя, о которых шла речь в прошлый раз.
Каутский, конечно, лучше изложил истмат, чем Маркс, Энгельс и Ленин. Марксистам я посоветовал бы изучать, скорее, этого «ренегата» (по выражению Ильича), чем признанных в СССР классиков. Но на меня Каутский не произвел почти никакого впечатление. Куда ему до Броделя! Том из моей библиотеки интересен иным.
Издание 1931 г. Тогда еще ренегатов издавать позволялось. Однако фамилия переводчика на титульном листе замазана чернилами. Ясно, что так вымарывались отечественные «ренегаты» в эпоху большого террора. Чуть ниже этой «кляксы» расположен штамп «Библиотека ленинградского отделения Коммунистической академии при ЦИК СССР». Вряд ли книга украдена из хранилища. Скорее всего, кто-то ее просто спас от уничтожения, когда встал вопрос об окончательной расправе с «ренегатами» всех мастей.
Мне этот Каутский достался от человека, который сам уже стал историей. Ну, может, не большой историей как «Великий ренегат» или его замазанный переводчик, а историей малой. В 1980-е гг. томик принадлежал Олегу Вите – оригинальному петербургскому мыслителю, не оставившему практически никаких научных трудов, но повлиявшему на многих молодых интеллектуалов той эпохи. Олег был поистине харизматичной личностью. С большим числом жен и идей, с большой красивой бородой, с умными глазами, с тягой к настоящей науке, а не к зарплате, которую за науку дают. С зарплатой, как я понимаю, у него дела часто обстояли плохо, поэтому приходилось продавать книги. Пришлось в какой-то момент продавать и Каутского. У меня тогда зарплата имелась, и я потихоньку формировал свою библиотеку. Поэтому зашел к Олегу и Каутского купил вместе с другим, чуть менее знаменитым немецким ренегатом – Генрихом Куновым.
Олега Вите, увы, уже нет. Он рано скончался. Но Каутский с Куновым напоминают о нем и о превратностях российской истории.
Если бы на моем могильном камне написали, что Д.Я. Травин вывел из научного оборота выражение "Россия - это не Европа", я бы считал, что жизнь прожита не зря. Увы, столь больших результатов мне не удастся добиться, но мои основные книги посвящены демонстрации того, что общего и различного было на протяжении многовекового развития в разных европейских странах (и в России, в частности). А о том, почему я задумался обо всем этом, хорошо сказал Владимир Гельман. Читайте ниже его текст.
Читать полностью…
Приболел я на пару дней. Дабы не усугублять ход болезни чтением прозрений Мартина Хайдеггера и разоблачительных трактатов типа «Хайдеггер: Введение нацизма в философию», взялся изучать, что попроще. Коллеги-историки посоветовали работу Дениса Сдвижкова с феноменально неудачным названием «Знайки и их друзья», на фоне которого теряется мелко написанный подзаголовок «Сравнительная история русской интеллигенции». Сама по себе книга оказалась очень удачной. Именно так и надо писать: сравнивая конкретное явление в нашей истории с тем, как оно представало в истории других стран. Сдвижков помимо России взял для анализа Францию, Германию и Польшу. В итоге, с одной стороны, рухнул миф, будто интеллигенция есть лишь наш национальный феномен, но с другой – автор смог профессионально показать, как разные условия этих четырех стран формировали разное положение, мировоззрение и действия интеллектуалов. Подобная компаративистика вычищает из голов читателей мусор, порожденный множеством текстов авторов, знающих худо-бедно свою историю, но историю зарубежную, воспринимающих на основе мифов.
Впрочем, один миф, мне кажется, Сдвижков все же воспроизвел. Он жестко отделил профессионалов от интеллигентов: первые, мол, имеют конкретную задачу в своей работе, а вторые выполняют миссию (с. 215). Иногда, конечно, и впрямь так бывает. Пустомеля, не умеющий ничего делать, берется спасть мир, или, по крайней мере, Россию. Но чаще одно с другим сочетается. Я бы, скорее, сказал, что интеллигенция – это оболочка, покрывающая профессионалов. Человек умеет дело делать (лечит, учит, строит), однако при этом хочет сделать еще что-то, не относящееся к его профессии, но полезное для его недолеченной, недоученной или недостроенной страны. Я сам сорок лет так живу, и чувствую эту интеллигентскую оболочку на себе. За сорок лет сделал немало профессионального (в основном книги писал), но много сил тратил и на интеллигентское. Среди друзей моих есть порядочно «знаек», и у них дело обстояло примерно также: просто у одних ядро мощное, а оболочка тонкая, тогда как у других интеллигентская оболочка распухала и со временем съедала профессиональное ядро.
Три дня назад обнаружил на сайте издательства Европейского университета информацию о том, что полностью распродан уже третий тираж моей книги «Почему Россия отстала?» В магазинах книга какое-то время будет, но на складе уже нет. Осенью должны сделать еще одну допечатку. Во всяком случае, к тому моменту, когда появится продолжение (я назвал его «Ловушка российской модернизации»), новый тираж книги «Почему Россия отстала?» тоже должен появиться.
Конечно, меня радует хороший спрос на важнейшую работу моей жизни. Ведь это, по сути дела, спрос на всю мою жизнь. На то, что продумывалось десятилетиями, а писалось годами. И особенно радует то, что это спрос на серьезный научный труд, а не на популярную книжку, рассчитанную на массового читателя, которого нельзя утомлять большим числом фактов и сложными выводами.
Признаюсь честно, что лет пять назад я не вполне верил в своего читателя. Я думал, не сделать ли книгу «Почему Россия отстала?» более простой и популярной? Вместить в малый объем все, что я надумал за долгие годы о причинах отставания нашей страны? Сократить число ссылок на источники? Да, и вообще убрать большую часть фактов (собранных в доказательство основных положений книги), что автоматически уменьшило бы и список использованной литературы? В общем, я делал выбор между качеством и количеством. Между качеством будущей книги и количеством ее будущих читателей. Раздумья были долгими и мучительными. В конечном счете я решил писать книгу так, как душа требует. Ориентируясь не на массовый спрос, а на того читателя, который приходил ко мне на открытые лекции. На человека, который внимательно слушал, задавал вопросы, смотрел мне в глаза.
Сегодня я вижу, что это был верный подход. Книга содержит большой объем информации и требует продолжения, поскольку в ней нет окончательных выводов. Но ее покупают, читают, комментируют. Спасибо большое, дорогие друзья. Мне было гораздо легче писать «Ловушку российской модернизации», зная, что книгу ждут те, кто уже прочел «Почему Россия отстала?»
Экономист Павел Усанов написал отличную книгу об американской модернизации. Без популярных сегодня мифов и без пропаганды. Мы с Валерием Нечаем рассказали об этой книге нашим зрителям. https://www.youtube.com/watch?v=Ao87lPM0ntk
Читать полностью…
Ох, как я не любил Ельцина в 1990 г. за популизм! А в 1992 г. злился на него за увольнение Гайдара! В 1994 г. ненавидел за чеченскую войну! В 1995 г. почти презирал за тот образ жизни, до которого президент докатился! Но больше всего я ненавидел Ельцина за то, как бездарно он во второй половине 1990-х сдал Бориса Немцова, как быстро стал искать нового преемника и как легко нашел он на высший пост страны почти случайного человека!
Однако, давая волю эмоциям в редких спорах при закрытых дверях, я всегда помнил, как сильно отличалась в лучшую сторону Россия Ельцина от старого Союза. И помнил о том, что новая Россия не возникла сама по себе: по щучьему веленью, по моему хотенью. Она стала плодом работы целого ряда несовершенных людей. Порой слабых и неуверенных в себе, порой жестких и слишком самоуверенных. Идеальные политические конструкции бывают лишь на страницах плохих учебников истории, а в действительности реформы часто делают автократы и коррупционеры, пьяницы и самодуры, тщеславные политиканы и фанатичные идеологи. Делают, потому что добра в них все же чуть больше, чем зла. И потому что «стакан», из которого мы сегодня можем пить воду, наполовину полон, а не наполовину пуст.
Сегодня наметилась опасная тенденция искать в «лихих девяностых» главную причину нынешней российской катастрофы. Вот-вот начнут говорить, что девяностые, по большому счету, не отличались от последнего двадцатилетия. А затем подтянут к этой эпохе и перестройку: все, мол, мерзавцы, все, мол, хапуги, и не было никаких реформаторов. Если скатимся к подобному брюзжанию, то наши внуки поверят, будто в России не может быть позитивных перемен, поскольку никогда не было даже попыток. Но я-то знаю, что они были при моей жизни! И я хочу, чтобы они были в будущем: пусть даже меня уже не будет! Поэтому я благодарю тех, кто реформировал мою страну на моей памяти. Благодарю, даже если ненавижу.
Такая вот теперь у нас социальная реклама в петербургском метро. Коммерческой почти нет. Продукт первичный не рекламируется, поэтому переходят к продукту вторичному, как у Войновича в "Москва - 2042".: "Кто сдает продукт вторичный, тот питается отлично". Сдавать собачью каку государству пока не предлагают, но у нас ведь пока еще и не 2042 год.
Читать полностью…
Не знаю, помнит ли сейчас еще кто-то скончавшегося вчера композитора Александра Колкера? Даже для меня в молодости его песни были чем-то старым, чем-то вышедшим из эпохи моих родителей. Но они остались во мне, потому что вошли в нашу культуру. "Туман" из "Хроники пикирующего бомбардировщика", "Стоят девчонки, стоят в сторонке" и "Долго будет Карелия сниться" можно забыть, но невозможно не вспомнить. И самую любимую, конечно: "Качает, качает, качает задира ветер..." https://www.youtube.com/watch?v=CtSKAEsweSI
Читать полностью…
Неделя выдалась очень тяжелой. За три дня надо было записать десять лекций для будущего видеокурса. Делал по три-четыре лекции в день, а с утра еще и вставал пораньше, чтоб изготовить презентации. Ну, и дорога не радовала: студия почти в двух часах езды от дома. Возраст у меня, конечно, уже не слишком подходящий для такой нагрузки. Я это сразу понимал. Тем более, что и эмоционально ситуация была для меня не лучшей. Люблю читать лекции живым людям, и ненавижу говорить в глазок камеры, не видя своих слушателей, не контактируя с аудиторией.
На деле всё оказалось еще хуже, чем я ожидал. Студия была прекрасно оснащена технически. Люди милые, доброжелательные. Но вот беда: почти нет вентиляции. Лет в тридцать, я бы этого даже не заметил. Лет в сорок заметил бы, но легко пережил. Лет в пятьдесят выругался бы про себя, но тоже пережил бы. А в шестьдесят вдруг почувствовал, что на второй лекции у меня каждый рабочий день резко падает концентрация. Теряю мысль, расслабляюсь, хочу бросить работу к черту и где-нибудь прилечь. Чтоб не сорвать запись лекций, пришлось брать себя в руки и напрягаться гораздо больше, чем обычно. К концу третьего дня в страхе подумал: а, может, я совсем выдохся, и никаким свежим воздухом делу уже не поможешь?
Сегодня с утра решил проверить свои силы. Пошел пешком в сторону Петергофа, размышляя, на каком этапе сломаюсь: в Стрельне, в Михайловке, в Знаменке? Но вдруг оказалось, что этих тяжелых трех дней как будто бы не было. Физическая нагрузка, позитивные эмоции и свежий воздух петербургских пригородных парков всё вмиг изменили. Почти без труда прошел свой любимый маршрут от дома до центра Петергофа. А там еще побродил вволю. Уходить не хотелось. Сделал сегодня 45 тысяч шагов. Кажется, это мой личный рекорд. К нему я приближался лишь однажды в алтайских горах, но там, помнится, устал гораздо больше, чем сегодня.
Дело было еще в давние советские времена, когда я ничего не знал ни про теорию модернизации, ни про историческую социологию, но уже интересовался проблемой развития общества и без особой надежды копался в унылой дискуссии марксистских обществоведов о социально-экономических формациях. Случайно попалась мне в магазине книга востоковеда Василия Илюшечкина «Сословно-классовое общество в истории Китая». Хоть издана она была еще в марксистские времена (1986 г.), но фактически говорила читателю эзоповым языком, что всем схемам советского исторического материализма грош цена. Докапиталистический мир устроен совсем иначе. Гораздо сложнее и интереснее, чем описывали философы-догматики, читавшие Маркса, но не изучавшие толком истории. Наверное, именно с тех пор я постепенно проникался мыслью, что обобщать можно лишь тогда, когда хорошо знаешь все обобщаемые детали. Свои книги пишу сегодня, стараясь руководствоваться именно этим методологическим принципом.
К чему это? Да к тому, что если бы я не собирал книги в своей домашней библиотеке, шныряя по магазинам и приобретая порой томики, необходимость которых для моей тогдашней работы была весьма спорной, то никогда не узнал бы про монографию Илюшечкина. Это ведь чистый миф, будто умная книга всегда придет к читателю. Книги Илюшечкина (в 1990 г. я приобрел еще одно его исследование «Эксплуатация и собственность в сословно-классовых обществах») были для того времени прорывом, однако никто про них толком не знал, кроме узкого круга специалистов-востоковедов. И я бы никогда про них не узнал, если бы не случайное везение в магазине. В «Публичке» бы я их не прочел, поскольку просто не знал бы, что они существуют.
Может, и не было бы здесь особой проблемы, поскольку в начале 1990-х гг. принудительный марксизм рухнул, на российский книжный рынок хлынул поток переводов исторической и социологической классики, позволяя совершенно забыть про убогий советский истмат. Но если бы не эти большие перемены, книги Илюшечкина еще долго оставались бы базой для неортодоксальных размышлений умных молодых людей, загнанных в болото марксистской ортодоксии.
В моей домашней библиотеке есть много книг с автографами. И это не удивительно. Среди друзей – ученые, политики, писатели, журналисты. Все пишут и дарят. А я им за эти подарки с автографами чрезвычайно благодарен. Но есть одна книга с такой дарственной надписью, которой я особенно дорожу.
От старой отцовской библиотеки достался мне трехтомник Павла Бажова (1952 года издания) – «Малахитовая шкатулка» и другие рассказы. Потертый трехтомник. Зачитанный. Заслуженный. До нашей семьи, похоже, он еще кому-то принадлежал и приобретен был в букинисте советских времен. На первом томе этого трехтомника есть у меня теперь дарственная надпись…
Нет-нет, не самого сказочника, естественно. Таких чудес в жизни не бывает. Книгу мне надписала его дочь Ариадна Павловна Бажова.
Ариадна Павловна – мама Егора Гайдара. Удивительным образом сплелись в этой замечательной семье разные ветви. Два деда Егора Тимуровича были известными писателями. Связь с Аркадием Гайдаром очевидна. А про бажовскую линию знают лишь те, кто всерьез изучал биографию Егора Гайдара.
С Ариадной Павловной меня познакомил Петр Егорович, сын реформатора. Мы пообщались, многое обсудили, и я захотел воспользоваться своим положением. Так на старом томике Павла Бажова появился этот автограф.
Порой меня спрашивают, зачем нужна большая домашняя библиотека, насчитывающая около шести тысяч томов. Естественно, для работы. Как в моих книгах отражаются прочитанные книги других авторов нетрудно увидеть по спискам литературы, ссылкам и сноскам. Но я уже давно отдаю себе отчет в том, что есть в формировании домашней библиотеки и иррациональный мотив. Десятки, если не сотни, книг на моих полках – это не просто старые томики. Это наша культура. Культура, которую я каждый день трогаю руками, листаю, читаю.
Невероятно трудно передать словами те чувства, которые возникают при работе с такой библиотекой. Никакие электронные книги и никакие походы в библиотеку публичную не заменят столь непосредственного общения с культурой, поселившейся у меня дома в больших книжных шкафах. Хотя понимаю, конечно, что это лишь мое личное восприятие.
Ну, а какой была первая книга в моей профессиональной библиотеке, легко догадается каждый, кто меня лично знает, или, по крайней мере, давно читает то, что я пишу. Книга эта появилась к началу сентября 1978 г., т. е. ей вот-вот стукнет 45 лет. Если еще не отгадали, напомню, что 45 лет назад я стал учиться в Ленгосуниверситете на экономическом факультете, который тогда был чрезвычайно марксистским учебным заведением. Теперь ясно? Правильно угадали: «Капитал» Карла Маркса, который мы все обязаны были штудировать.
Мне, правда, штудировать ее было сложновато, поскольку учиться первый год приходилось на вечернем отделении, и времени на выполнение домашних заданий почти не оставалось. Поэтому днем я брал первый том «Капитала» с собой на работу – на ТЭЦ №7 Ленэнерго, где трудился слесарем, и в обеденный перерыв, разложив Маркса на верстаке, писал положенные конспекты. Окружавший меня рабочий класс, видя подобное торжество марксизма, позволял мне писать какое-то время и после обеда, если не было срочной работы. Маркс, наверное, в своем марксистском раю, прыгал от счастья, поскольку нашелся, наконец, пролетарий, изучающий его Opus Magnum. Ценность «Капитала», стоящего в моем шкафу, состоит в основном в том, что обложка книги посерела от металлической пыли, которой я покрывал верстак до обеда, интенсивно «строя коммунизм» с помощью электрификации.
И еще ценность первого тома определяется дарственной надписью, образовавшейся через год-другой. Не подумайте только, будто Маркс сошел ко мне с марксистских небес. Когда я учился уже на дневном отделении и носил книгу на спецсеминар по «Капиталу», приятель, стащил ее как-то на перемене и написал: «Дмитрию Яковлевичу Травину от благодарных (любящих) женщин группы». Такая получилась «шутка юмора». Истинно марксистская. Когда мозги уже набекрень от прибавочной стоимости, не такое напишешь!
Тогда я злился на шутника за испорченную книгу. Потом понял, что к марксизму трудно относиться всерьез, а, значит, подобные украшения «Капиталу» к лицу. Сегодня же это «творческое развитие марксизма» вызывает приятные ностальгические воспоминания.
Когда собираешь библиотеку почти 45 лет, и в ней уже насчитывается около 6 тысяч томов, начинаешь относиться к окружающим тебя книгам не просто как к источнику информации, а как… Не знаю, что написать. Одним словом не скажешь. Заявить, будто у каждой книги – своя история отношений с хозяином было бы слишком сильно, но у многих и впрямь такая история есть. Могу, например, точно отметить, когда в моей библиотеке появилась первая книга, на которую я смотрел снизу вверх. С почтением, восхищением и удивлением: бывает же такое!
Случилось это в 1986 г., когда я приобрел первый том «Материальной цивилизации, экономики и капитализма» Фернана Броделя. Приобрел в «Политической книге» на Кировском (у метро «Петроградская»), заказав по каталогу, и оставив открытку, которая должна была меня известить о поступлении. В СССР такие издания были дефицитны: без предварительного заказа простым покупателям Броделя не продали бы. Я ничего тогда не знал об этом авторе, но интересовался экономической историей, а потому заказал.
Шокировал уже внешний вид книги: толстенный том, снабженный иллюстрациями так, как будто это была книга не по экономической истории, а по истории искусств. Именно тогда я понял, что картины, скульптуры и виды городов могут помогать в познании экономики. Второй шок пришел, когда я этот том, наконец, осилил. Бродель предлагал совсем иную историю, чем советские учебники. Это был живой мир людей, пришедших из прошлого в мой дом со своим образом жизни, а не наскучившая со студенческих лет марксистская схема диалектики производительных сил и производственных отношений.
Весь трехтомник Броделя был издан лишь к 1992 г. Я прочитал его несколько раз, а цитировал, кажется, бесконечно. Эксплуатировал я эти книги нещадно: подчеркивал фразы, загибал углы страниц, делал пометки на полях. Выглядит мой Бродель жутковато, но нет в доме другой книги, которую я так люблю. И Юрий Афанасьев с 1986 г. для меня не столько политик-демократ, сколько историк, который дал нам Броделя.
В России про заслуги scholars (чаще всего, историков) принято произносить ритуальную фразу «ввел/а в научный оборот (то и се)…». На мой взгляд, порой гораздо важнее кое-что не «вводить» в научный оборот, а, наоборот, «выводить» из него как ненаучные заблуждения – по типу того, как дарвинизм некогда вывел из научного оборота ламаркизм (биологи, простите, если что-то путаю в истории Вашей научной дисциплины). Вот, например, пять утверждений, которые я очень хотел бы (но увы, вряд ли смогу) вывести из научного оборота в изучении российской политики (на самом деле таких утверждений гораздо больше):
1.«Россия политически – это не Европа, никогда ей не была, не является, и не будет являться» (нет, вполне себе Европа, только сегодняшняя Россия, скорее, по ряду параметров похожа на Европу не 2020-х годов, а 1930-х годов);
2.«Россия навсегда обречена быть автократией, что бы ни происходило в стране и в мире, результат будет тем же, что и раньше» (нет, многие страны, ранее не являвшиеся демократиями, позднее таковыми становились; более того, из опыта повседневной жизни мы знаем, что прежние неудачи не обязательно ставят крест на будущем: если у нас случился развод, мы чаще всего в состоянии после этого вступить в успешный брак);
3.«россияне – это люди, безнадежно чуждые демократии, верховенству права и правам человека» (нет, сравнительные исследования, такие, как World Values Survey, не подтверждают этого тезиса; россияне по своим ценностям и политическим установкам не более чужды демократии, чем граждане многих демократических государств);
4.«Путин и его окружение сошли с ума, и решили захватить Украину» (нет, как известно, «с ума поодиночке сходят, это только гриппом все вместе болеют»: все, что произошло и происходит с Россией и до, и после 24 февраля 2022 года – логическое следствие предшествующей эволюции ее политического класса);
5.«Россия обречена на территориальный распад на несколько или даже на очень много государств» (нет, не существует никаких объективных предпосылок, согласно которым Псков должен отделиться от Новгорода, а Саратов от Волгограда)
В самом начале своего знаменитого романа «Невыносимая легкость бытия» Милан Кундера упоминает возникшее у него как-то раз необъяснимое ощущение. «Листая книгу о Гитлере, я растрогался при виде некоторых фотографий, они напомнили мне годы моего детства; я прожил его в войну; многие мои родственники погибли в гитлеровских концлагерях; но что была их смерть в сравнении с тем, что фотография Гитлера напомнила мне об ушедшем времени моей жизни, о времени, которое не повторится?».
Этот удивительный случай, несмотря на всю несопоставимость германской, чешской и советской истории, многое объясняет в нашей жизни. Чем ближе старость и смерть, тем больше личное в нашем прошлом доминирует над социальным, политическим и экономическим. Фото Брежнева, выступающего на XXVI съезде КПСС, вызывает ассоциации не с дряхлостью советского руководства, а с нашими студенческими годами, когда мы, двадцатилетние, отбарабанив положенное на семинаре по истории партии, отправлялись гулять, любить, творить… Потрепанный «макулатурный» томик «Королевы Марго» из отцовской библиотеки напоминает не о книжном дефиците и, тем более, не о массовой нехватке товаров в советской торговле, а о том, как мы, пятнадцатилетние, идентифицировались с отважными героями Александра Дюма… Здание школы, в которой учились давным-давно, навевает воспоминания не о тоске бесконечных уроков, которые вели безразличные ко всему и порой откровенно бестолковые учителя, а о теплом весеннем ветре, встречавшем нас, десятилетних, после занятий, о внезапном чувстве свободы и о том, что школа кончается летним отдыхом, беспредельным счастьем и яркой мечтой… Так в головах стариков формируется миф о прекрасном советском прошлом, который потом «умные книжки» транслируют в молодые головы под видом знаний, основанных на массовых опросах.
Великий писатель в отличие от средних ученых работает не по стандарту. Он мыслит не так, как все. Он замечает то, что не вписывается в ученые методики. И может вдруг поразить нас тем, что мы вроде бы сами видим, но не понимаем. Милан Кундера был именно таким писателем. Вчера его не стало.
Во всем надо быть честным, поэтому в добавление к предыдущей своей публикации об успехе книги «Почему Россия отстала?» добавлю рассуждение о моей издательской неудаче. Именно издательской, а не книжной, поскольку книга «Историческая социология в “Игре престолов”» получилась у меня неплохо. Когда я писал ее, мне казалось, что спрос будет высок, поскольку миллионы зрителей смотрели популярный сериал, а некоторые из них читали еще и многотомник Джорджа Мартина «Песни льда и пламени», по которому, собственно, и была снята «Игра престолов». Конечно, я не был столь наивен, чтобы надеяться на интерес каждого тинэйджера к моей работе, объясняющей серьезные вопросы исторической социологии на материалах сериала. Но думалось, что если хоть один из десяти тысяч зрителей захочет поразмышлять над увиденным, то это уже оправдает трату времени и сил. Работая над книгой, я в полном смысле слова вложил свои время и силы в просвещение широких масс, а не в научное исследование, как при работе над «Почему Россия отстала?».
Провал идеи выявился сразу после выхода книги. Оказалось, что из тех, кто так или иначе знает о моей работе, почти никто сериала не смотрел, сочтя, на мой взгляд ошибочно, что это обычная детская белиберда. А те потенциальные читатели, для которых я, собственно, работал, так и не узнали о существовании этой книги. В том числе, мыслящие молодые люди, которым книга действительно могла быть интересна. Все доступные мне каналы информирования потенциальных читателей, с этой группой не соединяются. Продажа любого товара – это сложный механизм маркетинга, а у меня не оказалось необходимых маркетинговых инструментов.
Книга за 3,5 года все равно оказалась распродана, но тиражом в 3,5 раза меньшим, чем «Почему Россия отстала?» А ведь я думал, что именно «Историческая социология в “Игре престолов”» придет к массовому читателю. Сейчас последние экземпляры продаются в «Подписных изданиях», но довольно вяло. Допечаток не будет. А книга хорошая. Я рад, что ее написал, хотя огорчен издательским провалом.
Выдалось, наконец, время посвободнее. Книга сдана в издательство, но время работы с редактором еще не наступило. Ежегодный доклад, сделан, опубликован и обсужден. Большой лекционный курс буду записывать лишь через две недели. В общем, добрался я в свое удовольствие до «Черных тетрадей» Хайдеггера, хотя, конечно, чтение этого философа – удовольствие весьма сомнительное.
Знаете, что больше всего поражает? Вовсе не то, что этот «гигант мысли» метил в духовные отцы немецкого национал-социализма. Интеллектуалов часто преследует соблазн подвести теоретическую базу под кричалки какого-нибудь фюрера. И вовсе не хайдеггеровская терминология типа «Мир мирствует, чтобы Бытие бытийствовало, <указывая на то,> чтобы сущее существовало». Я хорошо представляю себе для чего ученая братия использует такой волапюк. Больше всего поражает то, что Хайдеггер эпохи своего ректорства во Фрайбургском университете (1933-34 гг.) искренне верил в возможность сформировать новое поколение немцев на основе того германского духа, который несло тоталитарное государство.
Ладно полуобразованный большевик, окончивший Институт красной профессуры, мог верить в формирование нового человека! Сегодня таких «красных философов» помнит лишь узкий круг историков псевдонауки. Но Хайдеггер считается во всех лагерях (и левых, и правых) светочем мысли ХХ века! А надежды он питал в духе идей XVIII столетия: просветим недорослей, поразим глубиной нашей мысли, откроем в их проникнутых мещанством душах дух, свойственный истинной нордической расе!
Подчеркиваю: это все обнаруживается не только в материалах семинаров, где могло быть много неискренней демагогии со стороны профессора. Это обнаруживается в записях, которые Хайдеггер вел лично для себя. С этим своеобразным дневником он делился самыми сокровенными мыслями. И разочарование в возможностях германского духа, германского университета и германского государства так и прет со страниц второй тетради. Как примитивно он смотрел на душу человека! Как наивно он выдавал собственные доморощенные идеи о человеке за реального человека! А ведь в это время уже процветали венская и цюрихская школы психотерапии, сумевшие заглянуть в настоящей внутренний мир, демонстрируя, насколько он сложнее профессорских интеллектуальных конструкций.
