2875
Диск с лекциями: https://yadi.sk/d/-dLfashwuPsX4A Обратная связь: @bodyofdeath
Между современными стоиками и инфоцыганами, в сущности, мало разницы.
Читать полностью…
Для тех, кто имеет выходной досуг на Васильевском острове: приходите через пару часов на мою мастерскую в 15:00.
Читать полностью…
Когда говорят про то, что стоицизм это "не только лишь персональная философия", но и "обладание активной гражданской позицией" и т.д. и т.п., то что имеют в виду? Посты Мартынова про то, как трудно ему питаться в ресторанах? Непонятно.
Читать полностью…
Понятие "инструментальности", часть II
Инструменты сознания могут претерпевать изменения. Например, при ударе кулаком по стене меняется стена и сделавшая удар рука: стена испытывает механические колебания и деформируется с определённой силой, то же самое происходит с рукой. Если рука как инструмент претерпевает слишком сильные изменения – допустим, кулак был разбит – её способность соединять сознание с окружающим миром меняется: например, рука после такого удара не сможет ударить ещё раз с такой же эффективностью, она не сможет перенести тяжёлый предмет из-за повреждения пальцевых фаланг и т.д. В сознании переживается то, что рука повреждена, однако само сознание не испытывает каких-то повреждений – их испытывает рука. Случись нам прямо после такого удара кулаком по стене заменить повреждённую руку на другую, инструментальное сознание вернётся к прежнему состоянию – за исключением воспоминания о произошедшем. Если убрать и это воспоминание, при прочих равных в сознании и вовсе не будет каких-либо изменений.
Итак, индивидуальное сознание ограничено своими инструментами; при этом оно потенциально безгранично, поскольку потенциально безгранично число инструментов сознания; как особое, ничем не обусловленное пространство, оно не меняется – меняются лишь инструменты. Отсюда мы можем заключить, что сознание не принадлежит индивиду. При определённых условиях, которые я постараюсь прояснить дальше, сознание появляется – или, если точнее, про-является – и начинает принимать переживания, поступающие от своих инструментов. Эти инструменты в ходе своей деятельности могут меняться или заменяться, пока в определённый момент такая инструментальная связка не распадается в силу естественных причин – износа, повреждения, неудачного восстановления.
Отчасти мы знаем, при каких условиях сознание проявляет себя в случае человека. Для этого необходима целая совокупность факторов: жизнеспособное функционирование тела, наличие электромагнитной активности в определённых областях мозга и т.д. Однако, нет никаких оснований полагать, что проявление сознания зависит только от этих факторов, что оно не могло бы возникнуть при иных обстоятельствах – то есть, при иной инструментальной сборке индивидуального сознания. Например, у нас также есть определённые представления о том, как сознание реализуется в иных случаях – например, в случае животных. Для этого приведём мысленный эксперимент, рассмотрев известный случай с бонобо Канзи [Александровна З.З. «Языковые» способности человекообразных обезьян // Историческая психология и социология истории. 2011. №2].
Канзи – талантливый самец бонобо. Он оказался способным выучить три тысячи слов-картинок и при помощи них общаться с людьми. Канзи даже смог синтезировать новые смыслы – например, он описал жирафа, для которого изначально не было картинки, соединив картинки «страус» и «бегемот». Канзи пытался имитировать человеческий язык. Всякий раз, когда ему задавали вопрос «кто ты?», он упорно идентифицировал себя с человеком, но не с бонобо, а также проходил зеркальный тест – узнавал себя в зеркале. При вопросе «знаешь ли ты, что умрёшь» он ответил, что ему «очень грустно». Здесь мы можем заметить, что у Канзи – в несколько ограниченном виде – есть почти все основные когнитивные способности человека: ассоциативное мышление, неплохая память, определённое самосознание и даже квалиативные переживания – например, переживание грусти.
Предположим, что мы – хорошие нейрофизиологи, вооружённые высокоразвитыми хирургическими инструментами. Тогда мы могли бы снабдить Канзи человеческим речевым аппаратом; улучшить его память так, что он был бы способен запомнить куда большее количество слов; наконец, мы могли бы определённым образом «подогнать» строение лобных долей – памятуя, что мы сведущи в нейрофизиологии и уже разобрались, как они работают – и добавить Канзи человеческую способность к абстрактному мышлению.
Я никогда не был на стороне экоактивистов. Для этого есть много причин, но одна из них редко кем упоминается, особенно среди академиков. Активисты пытаются спасти природу, но самой природе их спасения до лампочки. Более того: когда природа делает то, что она хочет, активисты немедленно занимают лицемерную позицию и уже не хотят защищать природу.
Они пытаются предотвратить наводнения и цунами. Пытаются остановить и даже уничтожить чуму, коронавирус и прочие заболевания. Природа хороша, только когда она ублажает активистов. Но когда она убивает активистов, они притворяются, что это не действия природы, а что-то другое. А это все она, матушка.
Сюжет для рассказа: учёные изобрели машину времени, филологи-классики, поставив дату примерно на 350г. до н.э., ринулись в прошлое пообщаться с Платоном и Аристотелем, однако не обнаружили там ни того, ни другого.
Читать полностью…
Следующая встреча читательского клуба состоится сегодня (25.07) в 17:00. Мы продолжаем читать "Категории" Аристотеля. Чтения проходят прямо в телеграме.
Тексты:
английский / русский
Английский в отношении французского есть то же, что украинский в отношении русского.
Читать полностью…
Представление о мире как механизме имеет долгую историю, однако его не существовало до 17-го века. Просвещение стало эпохой, когда западное человечество буквально уверовало в механистическую науку. Однако, позже на это явление возникла реакция в виде романтизма. С рядом оговорок сюда относится немецкая классическая философия (в первую очередь Шеллинг), однако это и целый ряд поэтов, художников и учёных. В противовес деизму — представлению о мире-машине и отдыхающем боге-часовщике — романтики говорили о мире и природе как живом организме. Интересно, что не всегда это направление сопровождалось верой в бога, например, английский поэт Перси Шелли написал трактат "Необходимость атеизма". Божество-часовщик здесь сменяется рождающим Божеством или же просто рождающей природой. Два этих взгляда-антипода — механицизм и романтизм — повлияли на разные аспекты западной жизни.
С одной стороны, ряд учёных, экономистов и технократов всех мастей полагают природу чем-то вроде резервуара сил и энергий, который можно безбоязненно эксплуатировать. Едва ли публичная обеспокоенность экологией может изменить взгляды таких людей; в лучшем случае мы имеем этикетку "эко-продукт" или "без ГМО" на товарах и лицемерные заверения в экологичности их производителей. Сегодня даже существует феномен "greenwashing" — увеличение продаж посредством мнимой "экологизации" продукции. В любом случае, природа в подобной оптике это просто бездушный склад ресурсов.
Однако, не в пример публичному, приватное пространство современного человека с самого детства связано с романтическими представлениями о природе. Окружённые сказками, дети воспитываются в духе природного аимизма, в котором камни, растения, животные и даже совсем "незначительные" вещи вроде снежинок имеют субъектность, общаются между собой и претерпевают разные трансформации. Этот живой мир был многократно воспет в живописи, поэзии и литературе. В такой перспективе природа чаще всего отождествляется с пасторальной местностью или нетронутой лесной красотой, одновременно она противопоставляется "городу".
Отсюда удивительный факт: те же самые люди, которые в публичной жизни ведут себя как представители механистических взглядов – например, работник нефтедобывающей компании, для которого недра земли это всего лишь источник денег – в частной жизни могут быть натуралистами и думать о природе как о чём-то родном. В сумме это даёт ситуацию, когда работник нефтедобывающей компании желает эксплуатировать природу и стать богатым, чтобы приобрести загородный дом поближе к лесу и «уехать от всей этой суеты».
Многочисленные учения 19-20вв. пытались убедить нас в том, что сознание это "симптом", "след" или даже "отходы" тела. Однако, вполне вероятно, что это тело и вообще всё телесно-материальное является таким симптомом, следом и отходами.
Читать полностью…
Очередная встреча читательского клуба пройдет сегодня в 18:00. Мы начнём читать "Категории" Аристотеля — хорошая возможность присоединиться! Чтения, как и раньше, пройдут прямо здесь.
Тексты:
английский / русский
Друзья, в 18:00 состоятся экспресс-чтения последних параграфов "Об истолковании" Аристотеля. Если прочтём быстро, и останется время, обсудим весь текст в целом. Присоединяйтесь!
Тексты:
английский / русский
p.s. Записи предыдущих чтений вскоре выложу на диск.
Одним из элементов "трудной проблемы сознания" — которую можно сформулировать, спросив, "почему феноменальные переживания, или квалиа, вообще существуют? Как материальные объекты становятся сознательными?" — является такое свойство квалиа как привативность. Имеется в виду то, что феноменальные переживания не могут передаваться от одного сознания другому. Этому посвящено великое множество мысленных экспериментов, будь то "инверсированный спектр" (что если мой красный — это ваш синий?), заканчивая "нейроучёной Мэри" или аргументом "философского зомби" Д. Чалмерса: кто-то думает как человек, ведёт себя как человек, но, вопреки старой английской поговорке, человеком не является.
Для позитивных наук это самый настоящий скандал — ведь данные с необходимостью должны воспроизводиться! Нетрудно понять, что универсальность физических законов базируется на возможности интерсубъективной передачи эмпирических данных от одного учёного к другому. Даже когда учёный открывает закон в одиночестве, он всегда апеллирует к абстрактному коллеге, который, если речь идёт о научном знании, сможет легко понять суть открытия, повторив эмпирические ходы открывшего. В случае феноменальных переживаний о такой передаче говорить не приходится. Истовые сторонники науки вроде Д. Деннета или Пола Чёрчланда заверяют нас в том, что "нужно просто подождать", сдабривая свою уверенность сюжетами из научной фантастики: когда-нибудь наука-де разберётся и с этим. Но наука не может разобраться с тем, что даже не знает как исследовать! Да, порой открытия совершаются спонтанно, но все они основаны на фиксации приборами измеряемых данных, которых просто никто не ожидал. В данном же случае приборы бессильны — феномены сознания нельзя "пощупать", хоть бы и очень совершенным прибором.
Однако, вернёмся к "привативности квалиа". Да, пожалуй, что Т. Нагель прав: изучив мозг летучей мыши от корки до корки (буквально), мы всё ещё не узнаем, каково быть летучей мышью. Но позволим себе в рамках мысленного эксперимента задаться вопросом: что если бы нам были доступны и её феноменальные переживания, т.е. квалиа? Позволит ли это сделать такие переживания воспроизводимыми и решить, наконец, проблему?
Представим, что каким-то невообразимым способом исследователю всё-таки удалось получить доступ к моему воспоминанию о поездке в Калининград. Например, теперь у него есть прибор, на который транслируется весь спектр моих переживаний в реальном времени, так что он и сам видит то, что вижу я. Тогда и он — используя упомянутый пример — тоже сможет насладиться визуальным переживанием зелёной калининградской листвы, шелестящей под дождём. Однако, будет ли это означать, что он получил доступ к моим феноменальным переживаниям? Иными словами, становится ли он в этот момент мной или просто копирует воспоминание и переживает его сам, так что мои квалиа, да и я сам оказываемся чем-то вроде надетых на учёного очков виртуальной реальности? По моему мнению, если при таком наблюдении он сохраняет индивидуальные границы своего сознания, наблюдение будет опосредованным, и верен второй вариант.
Вообразим себе ещё более странную ситуацию. Представим, что пытливый исследователь не только получил возможность считывать моё воспоминание о поездке в Калининград с видом от 1-го лица – теперь он буквально может соединить наши мозги. На первый взгляд кажется, что такое наблюдение является непосредственным: нет различных опосредующих наблюдение приборов, восприятия картинки на них через глаза и обработки данных нервной системой, однако остаётся ли здесь какая-либо форма опосредования, а именно – разница между моим сознанием и сознанием учёного? Иными словами — являемся ли мы в момент соединения наших мозгов единым сознанием или раздвоенным?
До сих пор не могу понять, что такое фингербоксы. Судя по всему, это как "квалиа": ты понимаешь, что это такое, только если обладаешь им.
"Не смотря на то, что фингербокс может показаться относительно простым устройством, тем не менее все совершенно наоборот, будучи с виду простым, он более чем просто коробка с отверстием. Это чрезвычайно сложное устройство, содержащее тысячи отдельных деталей".
Отсюда можно увидеть, что эти позиции асимметричны относительно друг друга. Реалисты в вопросах сознания готовы обсуждать его место в объективном мире с его возможным дополнением — анти-реалисты, или физикалисты, признают только объективный мир, и говорить о его дополнении не приходится. Поэтому сознание либо является концептуальной ошибкой и не существует (Деннет, Чёрчланд и др.), либо является концептуальной ошибкой и существует в виде иллюзии (Кит Фрэнкиш и др.). Для реалиста в вопросах сознания доступны три варианта: внешнего мира не существует, есть только сознание (Фихте, Беркли); внешний мир существует, онтологическая связь с ним проблематична — отсутствует (Лейбниц, "предустановленная гармония") или недоступна для непосредственного познания (Кант, Гуссерль, из современных — Колин МакГинн); наконец, внешний мир существует, и он, наряду с сознанием, является одним из регионов некоего общего онтологического поля (Шеллинг, Уайтхед, "нейтральный монизм" Рассела и др).
О том, почему физикализм — удел придурков, и рулит последний вариант реализма, поговорим в следующих постах.
Скептическая атараксия, то есть, как я её понимаю, молчание ума, может возникнуть ввиду разных причин, однако все они располагаются на линии между полюсами внутреннего и внешнего мира. В первом случае мыслящему открывается вариативность восприятия отдельно взятого феномена. Например, различие вкуса и запаха ввиду болезни, генетических особенностей или разных предпочтений, когда кому-то кисло-сладкое яблоко покажется всё-таки сладким, а кому-то — всё-таки кислым. В этом случае человек быстро понимает, что сопоставить собственное восприятие с чужим мало того, что невозможно, так ещё и бессмысленно, потому как это ничего не даст; все восприятия вот-этого яблока, будь они нам доступны, в сумме не дают некой "истины о вкусе яблока", разве что конвенциональную, которая, говоря на чистоту, истиной не является. Всё равно останется вопрос — "так каков же вкус яблока безотносительно к тому, кто его вкушает, яблока самого по себе?". Здесь можно заметить, что "вкуса" без "вкушающего" не существует, это концептуальная ошибка; что истиной и будет вкусовое восприятие яблока конкретным существом здесь и сейчас. Однако, слишком часто возникают случаи, когда восприятия "конкретных существ" конфликтуют до такой степени, что "своей истины" им не хватает. Может сложиться впечатление, что борьба двух таких истин оттеняет контуры Истины с большой буквы, включающей в себя истины маленькие. Однако, в случае со вкусом яблока, как и во многих других, это иллюзия: такой истины нет. В результате простой человек принимает максиму "о вкусах не спорят" и успокаивается. Атараксия покрывает львиную долю бытовой жизни:
— Тебе как по соли?
— Мне нормально, а тебе?
— Немного недосолено... Ну, тогда себе потом посолю.
Человек же, мыслящий системно, распространяет бытовую атараксию на всю жизнь, когда споры о вещи-в-себе или связи сознания с телом это всё то же "недосолено-пересолено", только с чуть более серьёзными лицами.
Во втором случае мыслящему открывается, что внешний мир чрезмерно, безгранично сложен. Он ухватывает его в целом, но не может сказать ничего определённого. Тогда он хватается за отдельную мировую часть, но она, в свою очередь, настолько сложна, что приходится дробить ещё и ещё. Разум начинает походить на кашляющий двигатель, в который залили бензин не той марки. На каждом уровне родо-видового деления возникают свои проблемы, парадоксы, и при любых продвижениях работы у учёных только прибавляется. "Лучше бы мы это не трогали". Минимальный анализ ситуации подсказывает, что никакого знания о мире в целом получено быть не может; всё, на что мы можем надеяться — это дескриптивные описания поступающих данных, которые не складываются в единую картину. Отсутствие такой картины бросает мрачную тень и на компромиссный вариант в виде суммы описаний отдельных, фрагментарных явлений, ибо без знания о целом нельзя быть уверенным в знании о части. Таким образом, воздержание от суждений и молчание — интуитивно наиболее адекватная реакция при столкновении с бесконечной сложностью.
Друзья, приходите на мою лекцию по философии сознания в Библиотеку "Планетарий 1" 18-го сентября в 18:00. Поговорим об основных понятиях и разберёмся в главных трендах аналитической философии в данном направлении. Вход свободный, регистрация по ссылке.
Читать полностью…
Предположим, что после всех этих операций над Канзи он стал самым настоящим человеком. Будет ли его сознание отличаться от человеческого? Конечно, всякое индивидуальное сознание уникально за счёт индивидуальной же памяти, однако мы говорим об общей организации. По всей видимости, такого различия не будет – преобразованного Канзи можно назвать человеком с человеческим же сознанием. Учитывая сказанное выше, это будет означать – с сознанием, вооружённым человеческим набором инструментов. Если всё, что потребовалось для изменения его сознания до человеческого, это замена доступных инструментов, отличалось ли его сознание с самого начала?
Мой ответ состоит в том, что нет. Можно сравнить человека с шимпанзе Канзи с радиоприёмниками одной волны, которая индифферентна по отношению к тому, кто её принимает. Кто-то мог бы заявить, что инструменты сознания Канзи как разумного существа не такие "сильные" как человеческие, при их действии доступно не такое широкое разнообразие переживаний – например, созерцание высокоуровневых математических абстракций. Если же отбросить оценочные коннотации – инструменты сознания Канзи попросту другие. И всё же, если наш мысленный эксперимент верен, различия между человеком и животным носят именно инструментальный характер.
Столетие казни Гумилёва русские отмечают истерикой, это понятно - во-первых, когда нация унижена, она всё воспринимает болезненнее и острее, во-вторых, дорогие россияне из Минкульта РФ не заметили даты. Это нормально, я уже писал, что Набоковские чтения в этом году не провели в доме-музее Набокова в Санкт-Петербурге - зато провели там чтения о подвиге советского народа в ВОВ - , и архив В. В., от которого РФ отмахивалась десять лет, и который РФ вручили после смерти сына Набокова чуть ли не силой, разместили... в музее Пушкина. Что уж говорить о Гумилёве? Вдобавок, русские en général любят мертвых - это древние европейские, до индо-арийские еще культы - принципиально не замечая живых, потому что завистливые. Не будем забывать и о том, что славяне сами по себе глуповаты - в результате, некоторые, вроде журналиста Кашина, договорились до того, что "... Алексиевич такая же жертва режимы как и Гумилёв"". Что называется, дали поговорить за культуру.
... Я не хочу принимать участия в этом шабаше по очень простой причине - "не можешь ударить, не pisssdi". Русские popissd-ят, а завтра по ОРТ им покажут "кино" "киры-тридцать сребренников" про Рашу-засрашу, а в декабре на очередной книжной выставке у Кремля будет вещать жги-колорада-Дима-Быков. Разговор об этом - потеря времени. Хотите Византии - освободите Константинополь, а борьба со вшивыми дервишами - дело десятое.
Почитайте лучше малоизвестное стихотворение Гумилёва, написанное им в Кишиневе, где он пробыл два дня, и жил в том же доме, что и поручик Л. Толстой (улица называлась Измайловская, турчата-молдаване её уже переименовали наверняка). Я видел оригинал этого стихотворения своими глазами, это небольшой клочок бумаги - 15 см на 7 - потемневший в правом верхнем углу из-за, очевидно, близости свечи. Лист хранился в музее Толстого в МССР, закрытом в 1991 году (и был включен в экспозицию "Occupatia rusa").
Понятие "инструментальности", часть I
В аналитической традиции принято говорить о проблеме в связке "сознание-тело". По мотивам этой проблемы, в чём-то вторя сюжету первого "Алкивиада", порассуждаем о влиянии второго элемента проблемы на способы восприятия элемента первого. Иными словами, как сознание пользуется своими инструментами.
В случае сознания инструментом я называю то, что позволяет взаимодействовать с миром активным (изменяющим) или пассивным (воспринимающим) образом. Например, инструментами могут быть наши органы чувств, наши руки или объекты внешнего мира, изначально не являющиеся частью нашего тела. Всё, что отличает инструменты тела и инструменты не-тела – степень их опосредованности.
Чтобы получить доступ к определённому региону мира, сознанию требуется инструмент. Связанность сознания с объектом внешнего мира должна быть достаточно сильной, чтобы такое взаимодействие стало доступным. Например, по умолчанию человеческий глаз не предназначен для того, чтобы видеть инфракрасный спектр излучения. Хотя инфракрасное излучение и глаз каузально связаны, требуется дополнительный инструмент, чтобы посредством глаза сознание смогло обнаружить свет в инфракрасном спектре – например, прибор, измеряющий свет данного спектра и выводящий соответствующую картинку на монитор. При помощи необходимого инструмента сознанию может быть доступна любая область мира – как для познания, так и для обоюдного взаимодействия.
Сознание ограничено своими инструментами, но сами инструменты, будучи частью каузально-замкнутой физической реальности, не ограничены ничем. И поэтому и само сознание – потенциально – также ничем не ограничено. В зависимости от набора инструментов содержание локально ограниченного сознания может быть изменено на любое возможное.
Помыслим себе ситуацию по мотивам апории с «кораблём Тесея». В нашем случае это сознание с набором своих инструментов. Мы начинаем постепенно менять доступные сознанию инструменты – один за другим. Одновременно мы добавляем иные. Самый простой пример – отнимаем слух у незрячего человека, но добавляем зрение. Или добавляем в арсенал сознания некий орган, позволяющий ощущать гравитационное взаимодействие. В конце концов, мы приходим к ситуации, когда сознание обладает иным набором инструментов. Будет ли оно тем же самым сознанием или окажется принципиально иным? С предыдущей конфигурацией его может связывать разве что память, но если устранить и её, заменив на какую-то другую, связь будет окончательно разорвана. И всё же в обоих случаях сознание будет существовать как особое пространство, внутри которого и относительно которого разворачивается инструментальная деятельность.
Отсюда мы уже можем сделать предварительный вывод: если набор инструментов сознания является полностью заменяемым, и возможна ситуация, когда одно и то же сознание обладает то одним, то другим набором инструментов, индивидуальные контуры его содержания, относительно которого мы обычно утверждаем "я увидел", "я услышал" или "я почувствовал", определяются индивидуальностью набора инструментов, но не индивидуальностью сознания.
Мысль имела быть услышанной во время урока французского с профессоркой из одного оч. престиж. университета:
— Послушайте, ну во французском, допустим, слово naturel, а в английском как? Нэйчурал. Ну чувствуете ведь какую-то хохлинку, да?
И знаете, я почувствовал.
Очередная встреча читательского клуба уже сегодня (18.07) в 17:00! Мы продолжим читать "Категории" Аристотеля. Чтения проходят прямо в телеграме.
Тексты:
английский / русский
Согласно многим философам (см. Nagel 1961, The Structure of Science), главной метафизической установкой современной науки является физикализм — представление о том, что всё существующее физично, а физично всё то, что в принципе изучаемо физикой. Сюда примыкают и остальные естественные науки, вроде бы сводимые к физике (например, биология). Однако, эта установка является проблематичной сразу по двум причинам.
Во-первых, не ясно, о какой физике идёт речь? С этим вопросом связана т.н. дилемма Хемпела, её можно сформулировать так — говорим ли мы о физике a priori или a posteriori? Априорно понятая физика — это завершённая теория всего; идеальная наука, которой больше нечего изучать. Наоборот, физика, понятая апостериорно, отсылает нас к её состоянию на сегодняшний день. Отсюда понятно, что и физикализм может быть понят двояким способам. В обоих случаях мы заходим в тупик: априорный физикализм совершенно тёмен, ведь мы не знаем, какой будет идеальная физика будущего. Нет никаких гарантий, что эта физика не будет говорить об ангелах, телепатии, жизни после смерти, Боге и т.д; апостериорный физикализм тёмен по схожим причинам, поскольку физика развивается в потоке всё новых и новых опытных данных.
Во-вторых, и это более важно, — есть нечто такое, что современной физикой не изучается в принципе. Если ей доступно всё, что обладает количественной (quantitative) природой, то существует целое множество феноменов, природа которых является качественной (qualitative). Мне уже доводилось писать о том, что разделение вещей на физические / не-физические произошло во времена Галилея, когда был создан сам проект математизированного естествознания. В материальных объектах Галилей усматривал четыре основных характеристики: размер, форму, местоположение и движение. Однако, всё то, восприятие чего носит качественный, не сосчитываемый характер, исключалось из физического описания. К примеру, если я срываю с дерева яблоко и хочу его изучить, в рамках Галилеевской физики я буду говорить о его размере (большое), форме (круглое), местоположении (в моей руке) и движении (моя рука двигается или роняет его, так что оно падает на землю). Однако, как физический объект, яблоко не обладает зелёным цветом, у него нет характерного кисло-сладкого вкуса и запаха и т.д. Подобным свойствам сам Галилей отводил место в нашей душе. Со временем про душу на Западе благополучно забыли, но едва ли можно забыть про то, что у яблока есть цвет, вкус и запах — эти свойства никуда не деваются вне зависимости от наших теологических представлений.
Как нетрудно догадаться, сознание как раз и является тем местом, где реализуются качественные свойства объектов. Качественной природой обладают не только чувственные переживания, но и вообще мысли, операции логики, эмоции и идеальные объекты. Что всё это носит именно качественный, не поддающийся счёту характер, легко показать на простом примере. Представим, что мы попробовали сорванное яблоко на вкус, и оно нам не нравится. Эта «нравимость» является качественным свойством. Тот факт, что язык позволяет говорить нам «немного нравится» или «сильно не нравится», не должен вводить нас в заблуждение. Случись нам выстроить некую шкалу, нижнее значение которой будет определено как «абсолютно не нравится», а верхнее — «абсолютно нравится», расположив большое количество переходных характеристик («почти абсолютно не нравится», «очень сильно не нравится» и т.д.), мы по-прежнему не смогли бы обнаружить никакого численного соотношения. Например, можно сказать, что «сильно нравится» это «больше», чем «в принципе нравится», однако эти характеристики нельзя как-либо сосчитать или сравнить, положив на воображаемые чаши весов.
Отсюда мы можем сделать вывод, что на сегодняшний день с понятием «физического» что-то определённо не так. Если физическое = изучаемое количественными методами физики, то либо физическим является далеко не всё, либо само наше понимание физического ограничено. Оставленная в современном виде, физика никогда не сможет найти и как-то зарегистрировать феноменальное сознание, и «трудная проблема» так и не найдёт решения.
Встрѣтились съ поэтомъ Павломъ Лукьяновымъ, походили «попарно» и поговорили про поэзію, классическое образованіе, массовость и разное. Надо признаться, интервьюентъ изъ меня такъ себѣ, такъ что тому, кто осилитъ полтора часа моего безжалостно неспѣшнаго говоренія, я искренне жму руку. (Да и до чего я тамъ только не договорился).
Читать полностью…
На фоне того, что происходит последнее время со стоицизмом — как же всё-таки приятно, что платоническая традиция остаётся в тени. Слабоумной городской буржуазии из неё попросту нечего взять, не за что зацепиться, а ведь это не менее практико-ориентированная философия. Мне трудно представить себе статью на Vice или Reddit "10 правил жизни Плотина" или вообразить лежащую на магазинной полке книгу "Неоплатонизм для чайников". И это хорошо.
Читать полностью…
Если верно второе, то это никуда не годится: учёный по-прежнему будет копировать воспоминание. Всё, чего он добьётся, соединив наши мозги, так это сокращения числа посредников, однако ему придётся остановиться на последнем рубеже опосредования — границе между нашими "сознаниями", которые-то и являются субъектами переживания. Во втором же случае, т.е. когда наши сознания стали единым целым — не будем обсуждать здесь всё то недоумение, которое встретят два наших «я», слившись в одно — мы приходим... к самой обыкновенной ситуации переживания от 1-го лица, с которой каждый из нас сталкивается каждый день! Только теперь сознание одно, а носителей — двое. Занавес, аплодисменты.
Иными словами, преодоление такого свойства квалиа как "привативность" и его идеальное воспроизведение пытливым исследователем не проливают свет на то, как именно оно связано с телом и что это вообще такое. С тем же успехом он мог бы и лично приехать в Калининград, а затем, созерцая листву, отслеживать собственную мозговую активность. Кажется, это именно та ситуация, которую мы и так имеем на сегодняшний день. Не похоже, что это решает проблему.
Подписчик сообщил, что "никаких фингербоксов нет", и это такой большой и долго длящийся пранк. Ну, знаете ли, про квалиа то же самое говорят.
Читать полностью…
В 1990-м году следующие двадцать лет Джордж Буш объявил "декадами мозга" — двумя десятилетиями активного спонсирования различных нейроисследований. От них, конечно, ожидалось решение чисто прикладных вопросов — профилактика болезни Альцгеймера, лечение участившихся случаев депрессии и т.д. Однако, не только. Во время второй «декады мозга» на вступительной речи была произнесена следующая фраза: «Ещё 10 лет назад было бы чистой спекуляцией считать, что когда-нибудь станет возможным наблюдать за тем, как мыслит мозг». Достаточно очевидно, что у собравшихся там учёных были явные проблемы с концептуализацией: трудно себе представить, как при помощи магнитно-резонансной томографии можно увидеть саму мысль в её феноменальном измерении, а не сопутствующие ей физиологические процессы.
Очевидно, что между нейрохимическими процессами в моём мозге и моим же воспоминанием, скажем, о поездке в Калининград — в аэропорту шёл дождь, и темновато-зелёная листва, почти как в Петербурге, шелестела от капающей воды — есть определённая связь. Как только я выбираю вспомнить всё это, нейрофизиолог зафиксирует, как поочерёдно активируются области, отвечающие за долговременную и кратковременную память: из закромов памяти я вынимаю это воспоминание, чтобы оно стало доступно моему мысленному взору. Однако, как ни описывай учёный этот процесс, он будет иметь только половину картины: один из двух удивительно параллельных друг другу процессов, которые было бы трудно отождествить. С тем же успехом учёный может внимательно наблюдать, как при воспоминании учащается или замедляется сердечный пульс. Со времён Аристотеля, мало кому из учёных придёт в голову сопоставлять процесс припоминания и биение сердца. Но многие из них всё ещё делают нечто подобное, когда речь заходит о мозге.
Конечно, у этого есть некоторые причины. Как правило, во время мыслительного процесса сердце остаётся безучастным, равномерно сокращаясь и работая в обычном режиме; требуются какие-то серьёзные психосоматические реакции, вызванные целым комплексом испытанных мыслей, эмоций и чувств, чтобы сердце начало биться быстрее. Иное дело наш мозг: при его изучении быстро выясняется, что количество протекающих там процессов, параллельных мышлению, огромно. Соблазнительно сделать вывод, что мышление «находится» где-то в мозге, и такое заблуждение имело место: на протяжении долгого времени нейрофизиологи пытались найти «священный Грааль сознания» — то есть его расположение. Такие поиски, впрочем, не обернулись успехом: стало понятно, что мышление — или, если быть точным, параллельные ему процессы — распределены сразу во многих участках мозга, так что при акте мысли одновременно могут активироваться тысячи нейронов по всему мозгу сразу. Такая очевидная ошибка как поиск «места сознания», т.е. попытка обнаружить материальный субстрат самих его феноменов, вызвана рядом концептуальных несуразиц, напоминающих большой снежный ком.
В этом коме, подобно зазеркалью, на подобные возражения возникает свой концептуальный ответ. Если с точки зрения феноменолога глупым является отождествление феноменов сознания и нейрофизиологических процессов, с позиций сторонника такого подхода глупостью является сама феноменология. Представление о сознании как неком не-физическом пространстве, где возникают и исчезают феноменальные переживания — это и есть концептуальная несуразица, возникшая как коллективная фантазия многих мыслителей и существующая по инерции; в случае сознания, история философии — это история ошибок и нелепостей, параноидального поклонения химерам обыденного языка. "Посмотрите на то, как много даёт нам наука: какое великое понимание окружающего мира она подарила нам! Если она не обнаруживает сознание, возможно, говорить о сознании — значит, переживать языковую болезнь".