Telegram-канал bookninja - Литература и жизнь: Books

Литература и жизнь

25 February 2025 15:34

Кристиан Крахт - Евротрэш (2021)

Автофикшн, шорт Немецкой и Швейцарской книжных премий, продолжение Крахтовского «Фазерланда» (1995).

Кристиан Крахт (джуниор) путешествует со своей безумной от зависимостей, но просветленной матерью по Швейцарии и болезненному прошлому их семьи: с одной стороны, виллы в разных частях света, с другой стороны, фашисты и насильники в предках и вокруг.

Какая-то «местечковая» получилась книжка, в том смысле, что все всех знают, потому что эти все – влиятельные дети влиятельных родителей. Крахт пару раз роняет реплики в стиле «После Второй Мировой немецкие функционеры остались на местах», но эти замечания остаются неуклюже висеть на нитях повествования, сигнализируя нам, что Крахт, конечно, в курсе сего политического казуса, но и серебряные ложки в рот при рождении тоже не всем кладут.

Понравился язык и тон, но классовая ненависть во мне подавила сочувствие к бедным-несчастным богачам и потомкам эсэсовцев. Когда твои автофикциональные герои отправляются в дорожное приключение, чтоб избавиться от части состояния, нажитой на акциях одного из крупнейших в Европе производителей военной техники, и в итоге решают, что лучшим вариантом будет просто посыпать банкнотами швейцарские горы, это стэйтмент.

Но красивое тоже есть:

Что гнало меня – добровольно, в силу какой-то болезненной потребности – в Бангкок, Флоренцию, Буэнос-Айрес, в Калифорнию, на Шри-Ланку, в Кению, Индию и Киото, почему я застревал на годы то там, то здесь, что заставляло меня снимать и покупать там квартиры и дома, почему я вырастил ребенка, помнившего, что когда-то понимал суахили, понимал итальянский, понимал хинди, понимал французский, понимал швейцарский немецкий, понимал испанский – и не просто испанский, а кастильское наречие Аргентины, мягкий, изнеженный испанский со множеством шипящих. Почему? У меня не было ответа на этот вопрос.
Ребенок, не просто любивший поговорить по-итальянски с русским акцентом, на саксонском диалекте с индийским акцентом, по-французски с шотландским акцентом, но обожавший и почти неуловимые сдвиги в звучании языка – литературный немецкий с базельским акцентом, гласский диалект с пeнджабским акцентом, техасский диалект с тосканским акцентом, как будто в этих разветвлениях выговора, в этих минимальных изменениях языковых молекул можно было выследить и поймать что-то, позволяющее различить звуки истинные и выдуманные, классифицировать их как оригиналы и копии.
Сам язык, освобождение и в то же время полное подчинение себе спастического языка, секрет, скрытый в правильной последовательности звуков – вот в чем было дело. Но в конечном счете дело было всегда в немецком. Это всегда был немецкий язык. Это всегда была выжженная земля, страдание самой израненной земли, война, пылающий город и выгоревшие огороды вокруг, это всегда было зачищенное огнеметами гетто, это всегда были приталенные светло-серые мундиры, красивые морщинки в уголках рта у потягивающих коктейль со льдом белокурых офицеров. Это всегда были темно-каштановые девичьи волосы, заколотые наверху слева, занавеской свисающие на лицо и тихонько отодвигаемые рукой в сторону, это всегда была задутая свеча в Амстердаме.