Но эти странные не-люди почему-то остаются. Собираются вокруг меня и внимательно слушают, что шепчет больная, разорванная вчера в клочья душа. Я чувствую себя дураком, на людях делающим беду из какой-то глупости. Я ощущаю себя слабым и до ужаса глупым, так что мне стыдно перед всеми окружающими. Потому что без своих крыльев и гребня я совсем ничего не могу. Пожалуйста, уходите, странные и добрые существа. Пожалуйста, я правда хочу остаться один!
Когда я нахожу в себе силы поднять голову, я уже и правда почти один. Парень садится на скамейку рядом и кладёт руку мне на плечо:
– Ты не волнуйся, – говорит он и слабо улыбается, смущённый собственными словами. – Они всё поправят.
Ветры возвращаются по одному, и я не могу поверить своим глазам, потому что они действительно приносят обрывки моих крыльев. Достаю из карманов то, что сам собрал вчера.
– Меня Робертом зовут, – говорит паренёк и помогает мне начать складывать шесть крыльев и разноцветный гребень обратно. Я почти плачу от счастья, когда клочки начинают соединяться. Я совсем уже плачу от боли, которую ощущаю дырявыми, искалеченными и измятыми крыльями.
Ещё один ветер – рыжий и растрёпанный, – появляется из ниоткуда сразу на спинке скамейки.
– Эти мокрые, – говорит он, вываливая целую кучу обрывков рядом со мной. – Подожди, сейчас придумаю что-нибудь, – и исчезает снова.
А потом приходит свет.
Самый настоящий, светлее светлого, солнечный луч. Он аккуратно собирает мокрые бумажки и сушит их в ладонях, а сквозь белоснежную кожу рвутся наружу жар и сияние.
– Осторожно, – тихо бормочет свет. – Мне на улице сложно, я могу сжечь.
Бумажки ещё тёплые, когда я забираю их у него. Свет глядит смущённо, кивает и остаётся сидеть рядом, пока остальные ветры приносят новые и новые обрывки – мятые, чуть рваные, мокрые и грязные. Это всё ничего. Когда у меня есть шесть крыльев и разноцветный гребень, я почти всесилен, мне ничего не стоит заменить старые перья и чешуйки новыми, из любого попавшегося листа бумаги.
Под конец все ветры, свет и Роберт сидят вокруг меня, не хватает только девушки. Крылья напиваются ласковым дыханием утра, расправляются. Гребень сияет на свету. Мне спокойно и хорошо. Мне даже почти уже не стыдно за свой страх. Я вытираю глупые слёзы, выступившие от боли, и закрываю лицо руками.
И именно в этот момент чувствую дуновение нового ветерка.
Девушка возвращается, держит под руку того самого человека в шляпе с пером, от присутствия которого меня начинает бить дрожь.
– Это Руэрга, – смущённо говорит она. – Мой старший-старший брат. И, знаешь, кажется, это он вчера чуть не поломал тебе всё, – и пихает старшего локтем в бок. Тот смотрит на меня неотрывно и говорит:
– Я сам не понял, что наделал, когда столкнулся с тобой. Я же ветер. Мы даже с другими духами обычно не пересекаемся. А ты так сильно хотел, чтобы тебя не замечали остальные, что... Да что тут говорить. И сам знаешь.
Я киваю. Знаю. Я сейчас знаю вообще почти всё. Как будто тот напуганный мальчишка, который недавно даже плакать не мог от ужаса и понятия не имел, что ему делать, – это не я. Никогда мной не был. Руэрга морщится, как от зубной боли, и продолжает:
– Поэтому просто прости меня, пожалуйста.
Молчу – а крылья за моей спиной одобрительно шуршат, гребень топорщится под слабыми порывами ветра. Я сейчас знаю почти всё. И если не всё вообще – то хотя бы точно уверен в том, что нужно делать. Это мне нашептали мои крылья, а им я верю всегда.
– Меня зовут Александр, – говорю я. – Но можно просто Алек. Вчера я чуть не стал человеком и очень испугался тебя. Но сегодня я не боюсь ничего, потому что у меня есть шесть крыльев и разноцветный гребень. Я очень долго жил один и думал, что не хочу, чтобы меня кто-то замечал. Но, на самом деле, кажется, я всё это время просто искал тебя.
Я закрываю глаза, встаю на скамейке на ноги и шагаю вперёд. Ветер подхватывает осторожно и несёт меня всё выше и выше.
Шесть бумажных крыльев ласково шелестят за спиной.
Автор: [id52402465|Анна Быстрова]
Сборник: [club74962618|Городские сказки]
Диалоги на тетрадных полях. Шесть крыльев и разноцветный гребень #городская_сказка
Каждое утро я заново собираю свои шесть крыльев и прекрасный разноцветный гребень. По привычке встаю ради этого часов в пять утра, хотя торопиться и опаздывать мне совершенно некуда. Пальцы привычно повторяют движения каждый день. Это традиция: аккуратно складывать, соединять – а потом неуверенно потягиваться, чувствуя, как топорщится гребень, и взмахивать на пробу всеми шестью крыльями.
Потом я иду гулять по городу. Проскальзываю мимо людей и домов, иногда перебегаю дороги на красный свет, но не слишком часто. Долго стою на мостах и любуюсь на хрустальных рыбок. Смотрю, как свет играет на гранях моего гребня. Иногда мне даже чуточку жаль, что другие люди не видят ни его, ни моих шести крыльев, ни даже меня – в те моменты, когда всё это у меня есть. Наверное, их видят духи, но я никогда не заговариваю с другими. Я люблю быть один.
Мне нравится бывать в городе на рассвете, когда улицы ещё почти пусты и рассеянный дымчатый свет струится по улицам вместе с туманом. Я вдыхаю их и морщу нос от сладкого запаха сирени, росы, солнца и тумана. Я очень соскучился по ним за зиму. Зимой у меня вообще редко получалось выходить из дома. Когда снег падает на мои крылья, я всегда боюсь, что они вымокнут окончательно и развалятся на куски. Я гулял по торговым центрам и вечно таскал с собой зонт. Теперь – тоже ношу, но он стал легче, и этой весной бутоны на нём появились раньше. Я помахиваю зонтом, давая ему немного свободы, а потом расправляю его, как седьмое крыло.
Потом мы идём в парк. Я сажусь на скамейку, с которой лучше всего видно реку, обнимаю колени, обхватываю себя крыльями и долго-долго сижу, глядя, как вода начинает отражаться в небе сквозь кривое зеркало тумана.
Наверное, всё-таки засыпаю ненадолго, потому что когда встаю, солнце уже сияет высоко над горизонтом. По парку гуляют люди. Молодая женщина с коляской и старик с огромным псом в наморднике. Я с интересом наблюдаю за ними. Пёс бежит ко мне, волочит хозяина за собой и начинает тереться мордой о ноги. Я почему-то очень нравлюсь собакам, особенно большим.
– Привет, – говорю я шёпотом. Постоянно забываю, что это вовсе не обязательно. – Извини, но у нас не получится поиграть. Тебе лучше пойти, ты пугаешь хозяина. – На прощание треплю пса по загривку.
На центральной улице уже куча народу, но мне не нужно пробираться через толпу, боясь помять крылья и гребень. На моё счастье, я не только невидим, но ещё и неощутим для них. Крылья проскальзывают сквозь людей, и я чувствую себя миражом.
Поэтому я не сразу понимаю, что происходит, когда я вдруг оказываюсь лежащим на асфальте. Сильный порыв ветра, сбивший меня с ног, вдруг оборачивается человеком в широкополой шляпе с пером, качает головой и хмуро говорит:
– Ходить аккуратнее надо, – а потом исчезает снова, уносится куда-то.
Я слышу его слова через громкий, отчаянный гул в ушах. Потому что мимо меня пролетают белые и цветные обрывки бумаги – всё, что осталось от шести моих крыльев и прекрасного цветного гребня. Я пытаюсь ловить бумажки, но пальцы дрожат, и бывшие пёрышки и чешуя проскальзывают между ними. В глазах стоят слёзы, и я даже не вижу, как вся моя жизнь по кусочкам разлетается в разные стороны.
– Ты чего на асфальте сидишь? – заботливо спрашивает какая-то пожилая женщина. – Ну, вставай, вставай, – и помогает мне подняться. В руках остаются жалкие клочки того, что когда-то было мной. В груди такая страшная пустота, что ноги подкашиваются, и я чуть не падаю обратно. Верчу головой, но ветер, уходя, разбросал обрывки моих крыльев и гребня, и теперь большая их часть уже далеко. Женщина что-то говорит, но я не слышу ни слова сквозь оглушительный грохот собственного сердца. Судорожно распихиваю оставшиеся бумажки по карманам и бегу домой.
Я пытаюсь сложить крылья и гребень снова, но бумажки рассыпаются в дрожащих пальцах, разваливаются, мнутся... Их слишком мало. Если бы у меня всё ещё были крылья, я бы мог собрать заготовки из обычной бумаги, это не слишком сложно. Но сейчас, когда я – просто человек, – ничего не выходит.
© Н.С.
Жил-был один дедушка, который слыл известнейшим шутником и весельчаком. Было ему уже лет так под 80, когда он сел за компьютер, увидел ВКонтакте - и загорелся его взгляд с новой силой. Стал он болтать с разными людьми, даже научился сравнительно быстро набирать текст на клавиатуре.
Так прошло два года, пока дедушку не хватил инсульт. Тяжёлый, с последствиями. Он выжил, но врачи сказали, что второго приступа он не перенесёт. Забирая дедушку из больницы, я почему-то увидела у него хитрющие и радующиеся глаза.
Он, как и до этого, по многу времени проводил перед компьютером, всё сидел ВКонтакте, где регулярно, каждую неделю оставлял какую-нибудь запись, рассказывавшую про его бытовые приключения. То на прогулке белочку покормит, то про погоду, но иногда он стал размещать записи: "А я знаю, куда попаду после смерти, я видел и готов. Скоро". Что характерно, он никому не рассказывал свой пароль от учётной записи, да мы, честно признаться, и не интересовались. Мы, разумеется, за него переживали, но что поделаешь: возраст.
Спустя два месяца он умер. Погрустили, похоронили, успокоились.
Прошло ровно 40 дней со дня смерти. Появляется запись от его имени на его стене (а мы точно знаем, что никто не знал его пароля!):
"Наконец добрался до места. Всё ровно так, как я и видел. Чувствую себя хорошо. Жарковато. Непривычно не дышать. Подключили интернет, но я ещё не знаю, чем буду платить. Как бы не отключили."
Супруга - в панику. Я ищу пароли, но дедушка подтёр все кукис, всю историю паролей. Кинулись восстанавливать с телефона - оказалось, что страница зарегистрирована на другой номер. В больших раздумьях, кто украл страницу, решили подождать. Прошла неделя. Появляется запись:
"Вчера удалось вспомнить свои прошлые жизни! Ух ты, я так многого не знал. Жаль, что опять забывать".
Обратились ВКонтакте, ноль реакции. Прошла ещё неделя. Запись:
"Всё. Я готов к полному очищению. Ребят, у меня там не будет Интернета! Прощайте! Я вас люблю!"
Обратились к хакеру. Пароль оказался "qwerty12345". В таймере страницы дедушки лежала всего одна запись:
"Мои любимые, я иду на перевоплощение. Скоро увидимся!" с датой, как позже оказалось, за день до рождения сына моей сестры.
- Родившись в не устраивающей его среде, человек часто становится в позицию воина, воющего с установками в себе.
- Возможно, воюющего?
- Возможно.
Если ваше мировоззрение внезапно умерло, это к перерождению.
Может быть и в этой жизни.
Когда женщина чем-то увлечена, это всегда заметно: у неё горят глаза. Например, у Марго в глазах горели души грешников.
Настасья Солнце
Девушка: "я передумала".
Девушка-маг: "я передумала, потом ещё подумала и переделала прошлое".
Лава, перестав на секунду оглаживать заметно укрупнившиеся помидоры, подняла беспомощные наивные глаза.
– Что же, и нам теперь ругаться, чтобы не завидовали?
Радим снова вздохнул.
– Не знаю… – сказал он. – Как-то все-таки с людьми ладить надо…
Они помолчали.
– Вот, – тихо сказала Лава, ставя на стол корзину с алыми помидорами.
– Умница ты моя, – восстановил он ее мыслительные способности, и, наверное, сделал ошибку, потому что жена немедленно повернула к нему вспыхнувшее гневом лицо.
– Я тебя столько раз просила! – вне себя начала она. – Научи меня хоть одному словечку! Не захотел, да? Тебе лучше, чтобы я такая с базара приходила?
Радим закряхтел.
– Послушай, Лава, – сказал он, и жена, замолчав, с сердитым видом присела на шаткий кривой табурет. – Ты сама не понимаешь, о чем просишь. Предположим, я научу тебя кое-каким оборотам. Предположим, ты сгоряча обругаешь Грачиху. Но ведь остальные услышат, Лава! Услышат и запомнят! И в следующий раз пожелают тебе того же самого… Ты же знаешь, я – мастер словесности! Нас таких в селе всего четверо: староста, Тихоня, Черенок да я… Видела ты хоть однажды, чтобы кто-нибудь из нас затевал склоку, задирал кого-нибудь? Ведь не видела, правда?..
Лава молчала, чему-то недобро улыбаясь.
– Ну я им тоже хорошо ответила, – объявила она вдруг. – У Грачихи теперь два горба.
– Два горба? – ужаснулся он. – Ты так сказала?
– Так и сказала, – ликующе подтвердила Лава. – И прекрасно без тебя обошлась!..
– Постой, – попросил Радим, и Лава встала. Он потер лоб, пытаясь собраться с мыслями. – Два горба! Да как тебе такое в голову пришло?..
– Мне это… – Лава не договорила. В глазах у нее был страх. Видно, сболтнула лишнее.
Радим тоже встал и беспокойно прошелся по вспучившимся доскам пола.
– То-то, я смотрю, сегодня утром: то зеркало искривится, то сучок из стола вылезет… Мы же так со всем селом поссориться можем! Не дай Бог, придумают тебе кличку – тут уж и я помочь не смогу… Два горба!.. – Он осекся, пораженный внезапной и, надо полагать, неприятной догадкой. Потом медленно повернулся к отпрянувшей жене.
– Ты от кого это услышала? – хрипло выговорил он. – Кто тебе это подсказал? Со словесником спуталась?
– Нет! – испуганно вскрикнула Лава.
– С кем? – У Радима подергивалась щека. – С Черенком? С Тихоней?
– Нет!!
– А с кем? Со старостой?.. Ты же не могла это сама придумать!..
Следует заметить, что от природы Радим вовсе не был ревнив. Но вздорная баба Кикимора с вечно прикушенным по причине многочисленных соседских пожеланий языком однажды предположила вслух, что Радим – он только на людях скромник, а дома-то, наверное, ух какой горячий!.. С того дня все и началось…
– Староста! – убежденно проговорил Радим. – Ну конечно, староста, чтоб его на другую сторону перекривило!.. Нашла с кем связаться!
Редко, очень редко прибегал Радим в присутствии жены к своему грозному искусству, так что Лава даже начинала подчас сомневаться: а точно ли ее муж – словесник? Теперь же, услышав жуткое и неведомое доселе пожелание аж самому старосте, она ахнула и схватилась за побледневшие щеки. Тем более что со старостой Лава и вправду связалась недели две назад – в аккурат после того как супруг сгоряча ее в этом обвинил. В общем, та же история, что и с Черенком…
«Спаси Бог сельчан – словесник осерчал», – вспомнилась поговорка. Лава заметалась, не зная, куда схорониться. Но тут Радим запнулся, поморгал и вдруг ни с того ни с сего тихонько захихикал. Видно, представил себе Грачиху с двумя горбами.
– А ловко ты ее!.. – проговорил он, радостно ухмыляясь. – Допросились-таки, языкастая…
Не иначе кто-то на рынке в сердцах обозвал его дураком.
– Два горба… – с удовольствием повторил резко поглупевший Радим. – Не-е, такого сейчас уже и словесник не придумает… Видать, из прежних времен пожелание…
Испуганно уставившись на супруга, Лава прижалась спиной к грубо оштукатуренной стенке. А Радим продолжал, увлекшись:
– Во времена были! Что хочешь скажи – и ничего не исполнится! Пожелаешь, например, чтоб у соседа плетень завалился, а плетень стоит себе, и хоть бы что ему! Зато потом…
- Мне не нравится, как ты меня проклинаешь.
- Скажи, как мне тебя проклинать, чтобы тебе понравилось?
#диалоги_вселенной [club110152125|Ос]
— Что это за жуткие вопли, как будто врата ада приоткрылись и стало слышно крики проклятых...
— Это моя душа поет.
Если богам что-то и нужно от людей, так это чтобы среди них нашелся кто-то, способный составить им хорошую компанию, разделить их одиночество... ну и взвалить на свои плечи часть их обременительной ноши! Почему бы людям не взять на себя ответственность за собственную судьбу вместо того, чтобы бормотать очередную молитву? Это был бы достойный жест - именно та жертва, которую давным-давно ждут боги. Впрочем, судя по тому, что сейчас творится на этой прекрасной земле, они уже перестали надеяться и махнули на все рукой!... А ведь это только звучит так страшно: "взять на себя ответственность", а на самом деле, это приносит невероятное облегчение.
Мой Рагнарёк
- Учитель, что мне делать? Мир продолжает сжиматься и требовать всё больше и больше. У меня уже успешное дело, семья, я совершенно свободен в своих действиях, но я всё равно не ощущаю спокойствия и радости в душе.
- Помнишь фокус с кроссвордом? Сейчас в твоём кроссворде слишком много заполненных слов. Ты вроде как можешь вписать что угодно в оставшиеся клетки, но на деле подойдёт только определённое слово для каждой ячейки.
Обычная бумага остаётся обычной бумагой без капли волшебства.
"Нужно успокоиться", – говорю я сам себе. Нужно успокоиться, и тогда обязательно всё получится. Я придумаю, что делать. Если я успокоюсь, я обязательно придумаю. Не так уж сложно.
Я сажусь в кресло и стараюсь просто спокойно дышать, но не выходит даже этого. Я чувствую себя поломанным, разбитым на мелкие куски, и пока это так – у меня не получается сидеть на месте. Нужно бежать, что-то делать, нужно срочно придумать что-то, потому что – ну невозможно же так...
Я не ощущаю за спиной трепета перьев и встопорщенной чешуи гребня. Я чувствую себя просто человеком, и кто бы мог подумать, что это так страшно, когда есть с чем сравнивать.
– Алек, у тебя всё в порядке? – В комнату заглядывает незнакомая женщина с такими же чёрными волосами, как у меня. Я откуда-то знаю, что это моя тётя. Спешно киваю, она глядит обеспокоенно и уходит. Если бы у меня ещё был гребень, он бы сейчас дыбом встал от страха. Потому что я точно знаю, что эта женщина – не человек. Всего лишь призрак, спешно созданный Городом, чтобы я не оставался один. Иллюзия моей семьи. И я точно знаю, что пройдёт всего пара недель – и я поверю в эту иллюзию. Выброшу из карманов бесполезную бумагу, забуду о шести крыльях и прекрасном разноцветном гребне, стану обычным человеком, каким, может быть, и был по сути своей всегда.
Я то и дело пробую собрать крылья заново, вечером не выдерживаю, выбегаю из дома и снова пытаюсь отыскать недостающие части. Несколько бумажек я нахожу на дороге рядом с домом – машин там теперь уже почти нет. Ещё две вылавливаю из пруда. Дела это сильно не поправляет, и я чувствую себя совсем опустошённым и обессиленным. Ищу дальше, но маленькие клочки бумаги, как назло, перестают попадаться на глаза, словно бы специально прячутся. Их не видно даже на самых высоких ветвях деревьев, откуда замучился бы доставать.
Я бегаю по городу, как сумасшедший, задыхаясь, заглядывая в самые потаённые места, пока хватает сил, ищу, пока совсем не стемнеет, но не нахожу больше ни следа.
И мне всё-таки приходится идти домой. Стоит отдохнуть, чтобы завтра продолжить поиски.
Я лежу в кровати и верчусь, не в силах уснуть. В каждом порыве ветра за окном мне слышится голос столкнувшегося со мной и прощальный шелест шести моих крыльев и прекрасного гребня. Под конец всё-таки засыпаю, и снится мне, что я всегда был просто самым обычным человеком.
***
– Алек! – зовёт меня тётя, человек-призрак. – Алек, вставай! Уже утро!
Спорить у меня нет ни сил, ни желания. И я встаю, завтракаю, одеваюсь и выхожу из дома – не так уж важно, куда. Я иду искать свою порванную на клочки жизнь.
Но кусочков бумаги снова нет нигде, и я думаю о том, что они вполне могли разорваться в пыль, упасть в воду и много чего ещё. У меня почти нет шансов собрать их все снова.
Ноги сами приносят меня в тот же парк, что и вчера. Я сижу на скамейке, и вместо тумана сегодня – серый комок в груди, от которого больно даже дышать. Я сворачиваюсь клубком и пытаюсь придумать себе новую жизнь, раз уж не выходит собрать по кусочкам старую.
Мимо меня идут люди. Парень, девушка – младше меня лет на пять, – и двое детей – мальчик и девочка, близнецы, брат и сестра кого-то из старших, судя по возрасту. "Девушки", – решаю я. И тут же понимаю, почему.
Из всех них земли ногами касается только парень. Остальные словно бы идут по воздуху.
Как тот самый ветер, сбивший меня вчера с ног.
– Ты чего это? Эй? – изумлённо спрашивает девушка, заметив, наверное, ужас в моих глазах. Я дрожу, обхватив себя руками, и боль вперемешку со страхом стискивает сердце. У меня уже нечего отбирать. Мне уже некуда падать. Мне даже некуда уже уноситься вместе с ветром. Поэтому, пожалуйста, оставьте меня в покое. Может быть, я всё-таки смогу окончательно утонуть и захлебнуться в своём горе.
Парень:
- Ура. У нас все будет распланировано.
Маг:
- Милая, давай в этот раз без спойлеров, а? Мы в прошлой жизни на этом погорели.
Учишься, медитируешь, просветляешься, останавливаешь внутренний диалог.
Тем временем обычный кот:
Как-то раз я очень сильно заболел одним инфекционным заболеванием. Да так сильно, что задыхался. И вот меня утащили на реанимации, и я пробыл в коме неделю. Когда я очнулся, сознание было жутко мутным, мне что-то говорили, но я ничего не понимал. Галлюцинации были сильные.
Постепенно мозги прояснялись, и тут я увидел перед собой младшую сестрёнку. Она подошла ко мне и улыбаясь, ласково спросила:
- Серёжа?
- Да, - ответил я ещё заплетающимся языком.
- Ой, это правда ты? Что, и никого с собой не привёл оттуда?
- Да, - ответил я, думая, что это меня продолжает глючить.
- Скуучно, - ответила сестрёнка.
— Эзотерические знания — тайные знания!
— Как правило, получается немного не так. Получается, что эзотерические знания — это знания, которые никто не умеет применять в жизни.
Эзотерическая группа:
(с сохранением орфографии и пунктуации)
Несовершеннолетняя девушка:
- Как привязать к себе любимого??? Памагите пожалуста я знаю што он меня любит но не так сильно што делать?????????
Практик:
- Веревку возьми...
- Как так получается, что в транспорте у Маши всегда свободное место образуется? И выглядит нормально.
- Так ты посмотри, у неё в астрале табличка висит "Внимание. Аура окрашена. Не прислоняться."
Когда у меня, у мага, спрашивают, какую траву мы курим, могу ответить только одно: волшебную. В физическом мире такой нет.
Читать полностью…То неловкое чувство, когда потомки сначала цитируют тебе тебя же, А потом за нарушение тобой же придуманных догм, тебя же и сжигают. Во славу Тебе, конечно же.
Читать полностью…Он вновь запнулся и недоуменно сдвинул брови.
– О чем это я?
Видно, на рынке зарвавшегося ругателя одернули, поправили: ума, что ли, решился – словесника дураком называть? А ну как он (словесник, то есть) ляпнет чего-нибудь по глупости! Это ж потом всем селом не расхлебаешь! Не-ет, Радим – он мужик смышленый, только вот Лаве своей много чего позволяет…
– Ты… о прежних временах, – еле вымолвила Лава.
Вид у Радима был недовольный и озадаченный. Мастер словесности явно не мог понять, зачем это он накричал на жену, обидел старосту, смеялся над Грачихой…
– Прежние времена – дело темное… – нехотя проговорил он. – Считается, что до того, как Бог проклял людей за их невоздержанные речи, слова вообще не имели силы… Люди вслух желали ближнему такого, что сейчас и в голову не придет…
– И ничего не сбывалось?
– Говорят, что нет.
Глаза Лавы были широко раскрыты, зрачки дышали.
– Значит, если я красивая, то как меня ни ругай, а я все равно красивая?
– Д-да, – несколько замявшись, согласился Радим. – Но это если красивая.
Лава опешила и призадумалась. Красивой становишься, когда похвалят… Можно, конечно, и родиться красивой, но для этого опять-таки нужно чье-нибудь пожелание… И чтобы соседки на мать не злились…
Радим смотрел на растерявшуюся вконец Лаву с понимающей улыбкой.
– Так что еще неизвестно, когда жилось лучше, – утешил он, – сейчас или в прежние времена…
– А… а если какой-нибудь наш словесник, – как-то очень уж неуверенно начала она, – встретился бы с кем-нибудь из… из прежних времен… он бы с ним справился?
Радим хмыкнул и почесал в затылке.
– М-м… вряд ли, – сказал он наконец. – Хотя… А почему ты об этом спрашиваешь?
Лава опять побледнела, и Радим смущенно крякнул. «Вконец жену запугал», – подумалось ему.
– Однако заболтался я, – сказал он, поспешно напустив на себя озабоченный вид. – Напомни, что нужно на рынке выменять?
– Хлеба и… – начала было Лава, но тут со стен с шорохом посыпались ошметки мела, а зеркало помутнело и пошло волнами.
– Это Грачиха! – закричала она. – Вот видишь!
– Ладно, ладно… – примирительно пробормотал Радим, протягивая руку к корзинке. – Улажу я с Грачихой, не беспокойся… Кстати, глаза у тебя сегодня удивительно красивые.
Съехавшиеся было к переносице глаза Лавы послушно разошлись на должное расстояние.
Долгая история. Словесники. Евгений Лукин
Лаве и раньше частенько доставалось на рынке, но сегодня… Радим даже отшатнулся слегка, завидев ее на пороге. «Ах, мерзавки…» – подумал он изумленно и растерянно.
Неизвестно, с кем Лава поругалась на этот раз, но выглядела она ужасно. Шея – кривая, глаза – косят, одно плечо выше другого и увенчано вдобавок весьма приметным горбиком. Цвет лица – серый с прозеленью, а крохотная очаровательная родинка на щеке обернулась отталкивающего вида бородавкой.
– Вот! – выкрикнула Лава. – Видишь?
Уронила на пол корзину с наполовину зелеными, наполовину гнилыми помидорами, и, уткнув обезображенное лицо в ладони, разрыдалась.
«Что-то с этим надо делать, – ошеломленно подумал Радим. – Чем дальше, тем хуже…»
Ушибаясь, он неловко выбрался из-за коряво сколоченного стола (как ни старался Радим переубедить сельчан, считалось, что плотник он скверный) и, приблизившись к жене, осторожно взял ее за вздрагивающие плечи.
– Не ходить бы мне туда больше… – всхлипывала она. – Ты видишь, ты видишь?..
– Дурочка, – ласково и укоризненно проговорил Радим, умышленно оглупляя жену – чтобы не вздумала возражать, и Лава тут же вскинула на него с надеждой заплаканные младенчески бессмысленные глаза. – Они это из зависти…
– Ноги… – простонала она.
– Ноги? – Он отстранился и взглянул. Выглядывающие из-под рваного и ветхого подола (а уходила ведь в нарядном платье!) ноги были тонки, кривы, с большими, как булыжники, коленками. С кем же это она побеседовала на рынке? С Кикиморой? С Грачихой? Или с обеими сразу?
– Замечательные стройные ноги, – убежденно проговорил он. – Ни у кого таких нет.
Зачарованно глядя вниз, Лава облизнула губы.
– А… а они говорят, что я го… го… гор-ба-тая!.. – И ее снова сотрясли рыдания.
– Кто? Ты горбатая? – Радим расхохотался. – Да сами они… – Он вовремя спохватился и оборвал фразу, с ужасом представив, как у всех торговок на рынке сейчас прорежутся горбы, и, что самое страшное, каждой тут же станет ясно, чьего это языка дело. – Никакая ты не горбатая. Сутулишься иногда, а вообще-то у тебя плечики, ты уж мне поверь, точеные…
Он ласково огладил ее выравнивающиеся плечи. Упомянув прекрасный цвет лица, вернул на впалые щеки румянец, а потом исправил и сами щеки. Покрыв лицо жены мелкими поцелуями, восхитился мимоходом крохотностью родинки. Парой комплиментов развел глаза, оставив, впрочем, еле заметную раскосость, которая в самом деле ему очень нравилась. Лава всхлипывала все реже.
– Да не буду я тебе врать: сама взгляни в зеркало – и убедись…
И, пока она шла к висящему криво зеркалу, торопливо добавил:
– И платье у тебя красивое. Нарядное, новое…
Лава улыбалась и утирала слезы. Потом озабоченно оглянулась на корзинку с негодными помидорами. С них-то, видно, все и началось.
– А насчет помидоров не беспокойся. Сам схожу и на что-нибудь обменяю…
– Но они теперь… – Лава снова распустила губы. – А я их так хвалила, так хвалила…
– А знаешь что? – сказал Радим. – Похвали-ка ты их еще раз! Умеешь ты это делать – у меня вот так не выходит…
И, пока польщенная Лава ахала и восхищалась розовеющими на глазах помидорами, он вернулся к столу, где тут же зацепился локтем за недавно вылезший сучок.
– Хороший стол получился, гладкий, – со вздохом заметил он, похлопывая по распрямляющимся доскам. – И дерево хорошее, без задоринки…
Сучок послушно втянулся в доску. Радим мрачно взглянул на грязную глиняную плошку.
– Чтоб тебя ополоснуло да высушило! – пожелал он ей вполголоса. Плошка немедленно заблестела от чистоты. Радим отодвинул посудину к центру стола и задумался. Конечно, Лаве приходилось несладко, но в чем-то она несомненно была виновата сама. Изо всех приходящих на рынок женщин торговки почему-то облюбовали именно ее, а у Лавы, видно, просто не хватало мудрости отмолчаться.
– Знаешь, – задумчиво сказал он наконец. – Тут вот еще, наверное, в чем дело… Они ведь на рынок-то все приходят уродины уродинами – переругаются с мужьями с утра пораньше… А тут появляешься ты – красивая, свежая. Вот они и злобствуют…
- Ты до сих пор жив? У тебя же 10 лет назад четвёртая стадия рака была.
- Не надоело как-то...
Исконно еврейская сказка
Эта сказка про двух скряг, один из которых одолжил у другого шесть грошей. Но не вернул, а умер. И более того, велел уложить эти гроши в могилу вместе с собой.
Второй скряга пришёл в ярость. Пришёл на кладбище, поставил табуретку над свежей могилой друга и заявил, что не двинется с места, пока тот не вернёт ему долг. Прождал целый день, а ночью во сне ему явился друг и прямым текстом заявил, что никаких денег возвращать не станет, и точка. Они ему самому нужны, заплатить перевозчику в страну мёртвых.
-Негодяй!-вскричал обманутый скряга.- Мерзавец! Перевозчик требует всего два гроша, а ты взял у меня целых шесть!
-Правильно,- кивнул в ответ друг.- Два гроша туда, два обратно, чтобы сказать тебе, что денег ты не получишь, и ещё два - снова туда.
© bormor
Если у вас к чему-то не лежит душа, чего суетиться. Дайте ей полежать в удовольствие. Но на всякий случай потыкайте её палочкой, живая ли?
Читать полностью…Это мог быть только Архангел Страшного Суда Михаил (Михаэль). Именно он должен найти и взвесить Деяния Души в преддверии Страшного Суда.
Михаил считался Архангелом Страшного Суда и "весовщиком душ" и как таковой считался потомком Анубиса - божества с собачьей головой, который взвешивал сердца умерших, когда племена Израилевы были в плену в Египте. Анубис отождествлялся с Сириусом - Собачьей Звездой, самой важной Звездой на египетском небе.
Собака. Олицетворяет верность, бдительность, знатность, (собаки и соколы - эмблемы знати). Плутарх говорит, что собаки символизируют консервативное, бдительное, философское начало в жизни. Собака означает посланника, снующего туда-сюда между высшими и подземными силами. Она охраняет границы между тем миром и этим, страж этого перехода, страж мира подземного, прислужница мертвых. Будучи лунным животным наряду с зайцем и ящерицей, собака - посредник между лунными божествами.
Итак, вполне однозначная трактовка.
Сразу после того, как Архангел Михаил вернул Душе Котомку, она вышла из Тумана. Отдельно стоит рассмотреть, каким именно образом это произошло. Обратите внимание, Еж упал в Реку. Причем не просто упал, а погрузился с головой.
Добавьте к этому описанию крутые, заросшие берега, поразительно напоминающие берега реки Иордан и становится ясно, что автор совершенно недвусмысленно говорит о Крещении. Именно погружение с головой в мутные воды Иордана явилось началом новой религии - Православия. Значит, именно Крещение явилось Спасением для Души от власти Тумана. Заметьте, именно в этот момент Ежа перестает преследовать Сова, как символ власти темных сил. С Крещением Душа освобождается от власти темных Сил и выходит из Тумана.
Река - мировой поток явлений, течение жизни. Река жизни - это царство божества, макрокосм. Река смерти - явное существование, мир изменений, микрокосм. Возвращение к истоку, символически изображаемое в виде реки, текущей вверх, - это возврат к изначальному, райскому состоянию, с целью обрести просветление. Устье реки имеет то же символическое значение, что и ворота или дверь. Оно обеспечивает доступ в иное царство, в океан единства. В обрядах прохода и при путешествиях из одного состояния в другое движение обычно мыслится как переправа с одного берега на другой через реку жизни или смерти. Если путешественник направляется к устью реки, то берега оказываются опасными, и их следует избегать, так что все в целом путешествие через реку приобретает символическое значение опасного прохода.
Кто был Спасителем Ежика в реке? Рыба. Сочетание слов, Спаситель и Рыба, в данном контексте не случайно. Именно с приходом Спасителя (Иисуса Христа) началась Эра Рыб. Именно на окончание Эры Рыб и начало Эры Водолея приходиться возрождение России.
Ведь именно расставшись с Рыбой, Ежик встретил Медвежонка. Не раньше и не позже.
Медведь символизирует воскресение (появление весной из своей зимней берлоги с медвежонком), новую жизнь, а значит, инициацию и ритуалы, связанные с переходом. Является эмблемой России. Символ трансформирующей регенерирующей власти христианства над язычниками.
Душа, пройдя через таинство Крещения, обрела Россию. И не только. Что делали Еж и Медведь, оказавшись вместе? Считали Звезды при свете Лампы.
Звезда - присутствие божества, верховенство, вечное и неумирающее, высшее достижение, ангела - посланца Бога, надежду (сияющую во тьме), глаза ночи.
Лампа означает жизнь, Свет Бога, бессмертие, мудрость, интеллект, указание пути, звезду. Кроме того, лампа - это жизнь отдельного человека в ее мимолетности; дела добрые, бросающие свет во тьму; воспоминание..
Какой итог можно подвести вышесказанному?
Только через Крещение можно очистить Грешную Душу и принять Православие.
Только с принятием Православия можно обрести Россию. И познать Бога.