9256
Various historical stuff. Feedback chat - https://t.me/chatanddocs For support and for fun: Яндекс: https://money.yandex.ru/to/410014905443193/500 Paypal: rudinni@gmail.com
друзья, мы отменяем показ в Порядке слов, показ, о котором не успели сообщить здесь.
соболезнования всем, кого коснулась ужасная трагедия. сил нам всем.
Адреса:
Центр крови имени О.К. Гаврилова:
— Донорский центр на Беговой - ул.Поликарпова, д.14, стр. 1;
— Донорский центр Царицыно - ул.Бакинская, д.31;
— Донорский центр на Шаболовской - ул.Шаболовка 57.
Полный список по ссылке:
https://donor.mos.ru/donoru/gde-mozhno-stat-donorom/
Мик Джаггер как Воланд, Ханна Шигула как Маргарита: случившиеся и неслучившиеся экранизации «Мастера и Маргариты»
Новая экранизация романа Булгакова многих заставила о нем заговорить: обсуждали и фильм, и то, можно ли так отходить от текста, спорили о патриотизме и антисоветизме, о критиках Латунских и о булгаковском слоге. А я вот для Кинопоиска написал о том, какие экранизации случались раньше — и какие могли бы появиться, но так и не сложилось.
Например, Рэй Манзарек, музыкант группы Doors долго носился с идеей поставить фильм по роману и в качестве Воланда видел Мика Джаггера. Эльдару Рязанову не дали разрешения, сказав, что наверху «принято решение». О постановке романа задумывался Феллини. Строил такие планы Данелия. Долгие годы занимался подготовкой Элем Климов.
А еще интересно перебрать те фильмы, которые все-таки состоялись. И вот, например, экранизация великим югославским режиссером Александром Петровичем мне здесь кажется особенно интересной:
«Петрович существенно отходит от текста романа. Он рассказывает историю писателя Николая Максудова (главный герой „Театрального романа“ Булгакова), который в Москве 1930-х написал пьесу о Понтии Пилате и Иисусе (аналогичный поворот используют спустя полвека режиссер Михаил Локшин и сценарист Роман Кантор в их экранизации романа). Коллеги по писательскому цеху распекают Максудова, критикуют за произведение на религиозную тему и отход от коммунистических идеалов. Ему прямо говорят, что пьеса не может быть поставлена, а самому писателю стоит поехать в Ялту, отдохнуть и подумать о своем поведении. Параллельно Максудов знакомится с Маргаритой, а также становится предметом интереса Дьявола-Воланда, который вместе со своими приспешниками постоянно вмешивается в его жизнь, в результате чего писателя отправляют в сумасшедший дом. Оттуда Максудов пишет письмо Сталину, что сближает его уже с самим Булгаковым. В конце концов, Воланд наводит шороху в Москве, пьеса Максудова все же оказывается представлена публике, но у самого писателя нет будущего: вместе с Маргаритой они выпивают фалернское вино и умирают.
Несмотря на интересное сценарное решение, экранизация Петровича кажется все же неудачным экспериментом — замах оказался серьезнее удара. В какой-то момент фильм начинает тонуть в банальностях на тему противостояния поэта и власти, а фарсовое поведение свиты Воланда совсем не вяжется с выбранной режиссером интонацией. Интересные ходы вроде собрания Союза писателей, на котором прорабатывают Максудова, чередуются со странными, например со вставленной в фильм песней Булата Окуджавы про черного кота. Сталинские 1930-е рифмуются тут с Югославией 1970-х, и не всегда эта параллель удачна».
Словом, очень советую прочитать — там целое море героев.
Три встречи
Егор Сенников продолжает свой цикл о людях и встречах, которые повлияли на него самого.
Встреча первая
— Да ты не боись, браток.
Он полез в карман и достал сложенную вчетверо бумажку. Показал — действительно, справка об освобождении.
— Вот! Браток, угости сигаретой, если есть.
Он закурил.
Вскоре подошла электричка. За окном была уже уверенная в себе петербургская весна: когда листья зеленые, но вообще-то еще холодно. Но солнечно. Он смотрел на все это и рассказывал о себе.
По его словам выходило так, что он так-таки ни в чем не виноват: с друзьями по пьяни решили в своей псковской деревне взять трактор покататься. Трактор, конечно, не свой, а соседский. Прокатились — до какой-то канавы, в которую уронили трактор и сами чуть не убились. Ой, ну и да, вместе с трактором захватили у соседа еще денег, — «сам понимаешь, браток», улыбается во весь рот. Дальше все по классике: поехали в город, сняли девчонок, ночь провели на квартире какого-то знакомого, а похмельным утром в дверь постучали.
Все это было обрамлено излишними подробностями и недостоверными обвинениями былых приятелей. Но зла он не держал ни на кого — ехал в Питер, потому что у него приятель работал в Купчино в шиномонтажке и обещал его пристроить.
Я слушал его, достал из сумки два яблока — одно себе, другое ему.
По вагону шли контроллеры. Билета у мужика, конечно, не было. Он начал что-то им кричать, наезжать. Вел себя грубо — и контроллеры, конечно, сразу вызвали мента.
Увидев мента, мужик сник. Без сопротивления отдался его воле и потопал за ним в головной вагон.
Только уходя повернулся ко мне. Подмигнул.
За ним закрылись двери.
Встреча вторая
— А ты знаешь, как нам там просто хочется ноги побрить? Но нельзя.
Ноябрьский день, серое подмосковное небо, ветер на платформе. Сижу на платформе у ларька, в котором продаются книжки про попаданцев, псевдоисторическая макулатура про Сталина и календари с котятами. У девушки на скамейке, — ей, наверное, и 30 нет, — все признаки болезненного похмелья. Но она хочет до меня что-то донести.
— Да не бойся ты меня, не укушу. Просто хочу чтобы ты знал, что все мы там, — она машет рукой куда-то в сторону, — тоже люди. Мы люди, понимаешь?
Я прекрасно понимаю. А ей кажется, что нет.
— Все мы о пацане мечтаем. Хотим просто принять душ по-человечески, ноги побрить, накраситься. Но там, — она снова машет рукой, — так нельзя. Живешь не по-людски.
Она то плачет, то смеется, но все продолжает рассказывать о том, как села.
— 228, знаешь?
Знаю.
Дальше она теряет нить. То вспоминает о каком-то парне, то рассказывает о какой-то суке, которая ей все испоганила, то снова, рыдая, вспоминает о бритье ног. Наконец, тяжело вздыхает и просит денег — на опохмел. Аккуратно берет, кланяясь, благодарит и медленно уходит с перрона.
Сажусь в подъехавшую электричку. Мужчина напротив меня увлеченно читает «Советский спорт».
Смотрю в окно на удаляющуюся женскую фигуру.
Встреча третья
Я не помню, чем он торговал. Может, какие-то насадки для пылесоса, которые чудодейственно улучшают уборку? Или отрывные календари? Не помню, правда. Но продавал он их бойко.
Все пальцы украшены синими татуировками с перстнями. На щеке глубокий шрам. На плече — огромная сумка с товарами.
Он удивительно по-свойски себя ведет. Что-то там быстро обсуждает, отвечает на вопросы, стремительно принимает деньги и выдает сдачу, улыбается. Но взгляд строгий, собранный. Держит себя, не распуская ни на минуту — и поглядывая на всех, кто его окружает. Он жесткий, это чувствуется: в обычных торговцах в электричке есть какая-то легкая шарлатанская приветливость. У этого ее совсем нет. Все строго, но профессионально.
Пройдя весь вагон, он замирает перед дверями в тамбур. Звонок.
— Анечка, привет! Что, пришла? Аня, я сегодня поздно буду, ты не жди меня, поешь. Буду поздно! Целую.
Убирает телефон в карман. Поправляет сумку на плече.
И идет дальше.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
24 марта в 19:30 в «Порядке слов» на Фонтанке встреча киноклуба «Сьерамадре» Егора Сенникова и Никиты Смирнова. Разговор пойдет о картине «Ночные люди» Наннэлли Джонсона 1954 года, из нынешнего дня совсем неприметной. Долгое время фильм с Грегори Пеком, некогда номинированный на «Оскар», оставался недоступен, затем был издан с серьезными погрешностями. Лишь несколько лет назад картина, выполненная в роскошном сочетании «Техниколора» и «Синемаскопа», была возвращена зрителю.
Причина длительного забвения заключается в том, что фильм пришелся ко двору в 1954 году, в эпоху маккартизма. Уже несколько лет спустя, в результате смены политического вектора, о нем поспешили забыть. С одной стороны, «Ночные люди» — образчик «фильма красной угрозы», в котором Советский Союз предстает опасным противником американской свободы. Грегори Пек изображает американского офицера в Берлине, которому поручено вернуть похищенного солдата армии США. С другой, это кино про человека в серой зоне: честный офицер, действующий в нечестных обстоятельствах, в пространстве морального релятивизма, — образ, который будет подхвачен более поздними шпионскими триллерами, в первую очередь фильмом «Шпион, пришедший с холода» по книге Ле Карре.
Семьдесят лет спустя фильм Джонсона показывает нам, как разгонялась вторая «красная угроза», а Советский Союз уподоблялся нацистской Германии. Но также в нем содержится мысль, выступающая за пределы жанра: о том, что за фасадом политической непримиримости неизбежно происходят закулисные договоренности.
Регистрация
Взгляд из леса
«Но там, где плебисцит маскируется под свободный выбор, там придают значение тайному характеру. Диктатура тем самым стремится привести доказательства того, что она не только опирается на огромное большинство, но что одобрение ее укоренилось в то же время в свободной воле отдельных людей. Искусство руководства состоит не только в умении правильно ставить вопрос, но и в режиссуре, которая является монопольной. Она должна представлять процесс в форме мощного хора, вызывающего ужас и восхищение.
До этого момента проблемы кажутся очевидными, хотя для более старого наблюдателя они новы. Избиратель сталкивается с вопросом, ответить на который по убедительным причинам стоит так, чтобы услужить спрашивающему. Но настоящая трудность состоит в том, что в то же самое время должна сохраняться иллюзия свободы. И вместе с тем вопрос выливается, как и каждый моральный процесс в этих пространствах, в статистику.
С технической точки зрения, выборы, при которых 100 % голосов отдаются тому, кому нужно, едва ли представляют трудность. Эту цифру уже достигали, даже превосходили, так что в определенных районах в результате появлялось больше голосов, чем избирателей. Это указывает на ошибки в режиссуре, которых нельзя требовать от всего населения. Там, где этим вопросом занимаются более тонкие пропагандисты в произведении, результат может быть, например, таким: 100 % — это идеальная цифра, которая, как все идеалы, всегда остается недостижимой. Потому можно лишь приблизиться к ней — очень похоже на то, как в спорте приближаются к определенным, также недостижимым рекордам на доли секунд или метров. Насколько велико теперь может быть сближение, это снова определяется множеством переплетенных между собой соображений.
Там, где диктатура уже сильно укреплена, 90 % «за» было бы уже слишком мало. Ведь тогда среди каждых десяти человек скрывался бы один тайный противник: такая мысль не должна прийти в голову массам. Зато 2 % недействительных и поданных против голосов были бы не только терпимым, но и вполне благоприятным количеством. Мы не хотим здесь рассматривать эти два процента просто в качестве пустого металла или отмахнуться о них. Они достойны более подробного рассмотрения. Сегодня как раз в остатках можно найти самое неожиданное.
Польза от этих обоих голосов для организатора — двойная: во-первых, они дают остальным 98 % голосам курс, свидетельствуя, что каждый из избирателей мог проголосовать так, как те 2 %. Тем самым его «да» приобретает больше ценности, становясь настоящим и действительным. Для диктатур важно доказательство того, что свобода говорить «нет» у них не вымерла. В этом кроется один из самых больших комплиментов, которые можно делать свободе.
Второе преимущество наших 2 % состоит в том, что они поддерживают беспрерывное движение, на которое обязаны ссылаться диктатуры. По этой причине они обычно все еще называют себя «партиями», хотя это бессмысленно. Идеал был бы достигнут при 100 %. Это повлекло бы за собой опасности, которые связаны с каждым конечным выполнением».
Эрнст Юнгер, «Уход в лес»
Прозрение в буре
Участник «Кенотафа» Егор Сенников начинает новый цикл «Расходящиеся тропы», в котором попробует проследить за тем, как оказавшиеся по разные стороны границы русскоязычные люди в межвоенные, послереволюционные времена находили свой путь — и как проторенная кем-то тропка вела их разными, порой параллельными путями.
Так странно: кажется, Набоков ничего не написал о Булгакове.
О многих высказался. Брехт? «Ничего не значит для меня». «Доктор Живаго» Пастернака? «Думать, что это великий роман — это абсурдное заблуждение, сравнимое с тем, как загипнотизированный человек занимается любовью со стулом». Джейн Остин? «Великая».
О Булгакове не оставил, видимо, ничего. Литературоведы часто пишут о параллелизме мотивов, о рифмах между одними из важнейших русских романов XX века — «Мастером и Маргаритой» и «Даром»… Но что они сами об этом думали — черт его знает.
В России, иди жизнь так, как она шла, им многое мешало встретиться: сын родовитого депутата из особняка на Морской и сын профессора Киевской духовной академии вращались в слишком разных кругах. Но треснула старая жизнь, развалилась. В 1919 году Владимир и Михаил оказались относительно недалеко друг от друга в довольно схожих ситуациях.
Выходы оказались разными.
А ведь год (от революции третий) начинался для них относительно спокойно. В январе Набоков пишет в Ялте поэму «Двое» — свой ответ на «Двенадцать» Блока. В ней он показывает идиллическую жизнь влюбленной дворянской пары; в дом к ним врываются двенадцать человек, все уничтожают, портят, грабят. Пара бежит в лес, мерзнет, утопает в снегу — и падает замертво; настигшие злодеи снимают кольцо с руки женщины и плюют в ее «мертвое лицо». Ненависть к произведению Блока Набоков сохранит и спустя 50 лет.
У Булгакова тоже все в порядке, несмотря на бурную политическую обстановку — в Украине власть перешла к Директории УНР. Булгаков ведет частную практику, 5 января выписывает пациенту «г-ну Судзиловскому: настой травы горицвета, натрия бромид, кодеин — принимать по столовой ложке три-четыре раза в день». Жизнь идет.
У судьбы свои планы на обоих.
Власть в Директории переходит к Симону Петлюре, вскоре после этого он объявляет войну России. В феврале Булгаков получает «какую-то записку», идет отметиться — и попадает под мобилизацию сил Директории как врач. В том же феврале Владимир Набоков примеряет сапоги уходящего в Белую армию кузена Юрия Рауша фон Траубенберга; тот рвется в бой, вслед за ним Набоков задумывается о том, чтобы записаться добровольцем.
Через неделю после этого Рауша убьют: пулеметная очередь снесет ему полголовы, когда он понесется на врага на коне.
Булгаков за дни в петлюровских войсках успеет столкнуться со страшным: увидит, как солдаты жестоко убьют еврея на улице. После этого он заболеет и долго не сможет встать. Сцена эта будет преследовать его до конца жизни.
Буря гонит обоих из дома.
Булгаков переживает занятие Киева большевиками, но остается в городе — хоть и боится мобилизации. Всячески от нее уклоняется — и сумеет протянуть до августа, когда город отобьют деникинские войска. Мобилизации в Белую армию он уже не избежит — и буря понесет его: осенью Булгаков окажется на Кавказе, в составе деникинских войск, подавляющих Чечню.
Набоков в это время уже не в России. 15 апреля 1919 года на корабле «Надежда» он покинул ее навсегда.
К осени Владимир проделал путь в Англию через Стамбул, Афины и Гавр и осваивается в Кембридже: играет в футбол и теннис, его бесят сокурсники, фанатеющие по Ленину и большевикам.
12 ноября 1919 года он пишет:
Будь со мной прозрачнее и проще:
у меня осталась ты одна.
Дом сожжен, и вырублены рощи,
где моя туманилась весна,
где березы грезили, и дятел
по стволу постукивал… В бою
безысходном друга я утратил,
а потом и родину мою.
На следующий день в газете «Грозный» выходит статья Булгакова «Грядущие перспективы». Он пишет:
«Безумство двух последних лет толкнуло нас на страшный путь, и нам нет остановки, нет передышки. Мы начали пить чашу наказания и выпьем ее до конца».
Они оба правы.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Без вины виноватые или сражение маленького человека: о борьбе за права человека в Британии
Вас обвиняют в том, чего вы никогда не делали. Вам навешивают долг, который в несколько раз превышает ваш годовой доход. На вас давят: требуют, чтобы вы сознались в том, чего не делали — и если вы ломаетесь, то сажают в тюрьму или приговаривают к другим формам наказания. Вас увольняют с работы. Газеты почти не пишут о том, что с вами происходит. Вы поражены в правах — все дело в том, что по вашу душу пришла могущественная корпорация, вооруженная собственным судом и следователями. Вы раздавлены.Корпорация улыбается и говорит, что это ваша вина.
Все это — не сюжет из жизни какой-нибудь латиноамериканской или европейской диктатуры, а события, которые происходили в Великобритании в последние 20 лет. О них — с яростью, страстью и ненавистью, — рассказывает новый британский мини-сериал «Мистер Бейтс против почты». Не самая ладно скроенная телепьеса, но история, на которой она основана, заставляет сжимать кулаки.
В Британии почта — это государственно-частная корпорация, и значительная часть ее функционала устроена как частный бизнес. Огромное количество почтовых отделений работают по контракту с этой корпорацией, а трудятся в них самозанятые почтальоны (или, если по-английски, subpostmasters). В конце 1990-х Post Office Limited ввела новое правило — во все отделения была установлена система Horizon — она должна была контролировать бухгалтерию всех отделений. Систему разработала частная корпорация Fujitsu, на ее создание были затрачены огромные деньги — и почта, конечно, хотела свои инвестиции отбить.
С начала 2000-х и до 2015 года с этой системой происходили странные вещи. Многие почтальоны, управляющие арендуемым почтовым участком, столкнулись с проблемой — подбивая баланс, они обнаруживали, что система показывает значительную недостачу. Иногда в две тысячи фунтов. А иногда в 23 или 40 тысяч. Люди, звонившие в службу поддержки слышали в ответ, что на такое жалуются только они — и что даже если это ошибка, то деньги эти они обязаны заплатить почте. Некоторые наблюдали, что их долг увеличивается у них прямо на глазах, хотя не производили никаких действий.
Почта же в ответ обвиняла их в воровстве, в фальшивой бухгалтерии — у почты есть свои собственные следователи. Люди, столкнувшиеся с таким обвинением, часто робели. А частная корпорация наседала на них: «вы украли, вы наврали, сознайтесь, сознайтесь, сознайтесь». Многие в итоге ломались, шли на сделку — и получали приговор. Некоторые даже были отправлены в тюрьму — за то, чего они не совершали. И пресса, и местное общество были глухи к их страданиям. Потом они выплачивали огромные суммы — закладывая дома, продавая машины, тратя все сбережения.
«Но был один, который не стрелял». Почтальон Алан Бейтс из Уэльса был с самого начала уверен, что дело в системе Horizon — и смеялся над тем, когда почта всем десяткам и сотням пострадавших почтальонов заявляла, что такая проблема встречалась только у них. Свой балансовый счет он отказался подписывать — и тем избавил себя от уголовного преследования, но потерял работу. Оказавшись неожиданно на пенсии, он в итоге создал профсоюз по борьбе за справедливость для пострадавших почтальонов (их оказались сотни — под тысячу человек).
Борьба длится уже почти два десятилетия и на этом пути Бейтсу пришлось столкнуться со многими бедами, которые начинаются, когда ты борешь Левиафана. Лживая руководительница почты (по совместительству — англиканский пастор), агрессивные адвокаты, мелочное вранье. Почта уничтожала документы, изворачивалась, сообщала, что не имела удаленного доступа к терминалам почтальонов (а оказалось, что имела и могла удаленно менять любые цифры), воровство, обман депутатов и полное наплевательство на любые обвинения.
Сериал Джеймса Стронга не потрясает сложными режиссерскими решениями, но история — реальная — пробирает до глубины души. Битва почтальонов закончилась промежуточной победой — в 2019 году почту в суде признали неправой. Но кто вернет силы? Время? Эмоции?
Никто не вернет. Но можно попытаться доказать свою правоту.
В рамках проекта "Документ недели" читайте на сайте polit.ru о том, как в 1906 году в Петербурге пытались не допустить постановки пьесы "Поединок" из-за возмущения военных
https://polit.ru/articles/dokument_nedeli/yavilsya-v-teatr-politseyskiy-ofitser-ili-otmenennyy-poedinok/
Кино, какого я не видал: «Одуванчик», еда, секс и стремление к совершенству
Двое любовников обнимаются, следом мужчина разбивает куриное яйцо и выпивает желток. Целуя свою подругу, он передает ей желток нетронутым. А потом она ему. А затем он ей. Наконец, целостность желтка разрушена — желтая жидкость стекает по губам, по подбородку, по шее девушки.
Это все — не описание какого-то изощренного порно; вовсе нет. Это одна из сцен удивительного, странного, но очень хорошего фильма «Одуванчик» (Tampopo, タンポポ), снятого японским режиссером Дзюздо Итами в 1985 году. О фильме я узнал благодаря очередному списку рекомендаций от British Film Institute — они всегда умеют удивить неожиданным названием.
Что сказать об «Одуванчике»? Я даже затрудняюсь однозначно определить его жанр; некоторые критики иронично определяют его как «рамен-вестерн» (по аналогии со спагетти вестерном) — и отчасти это определение очень точное. Элементов вестерна в нем и правда немало: добрый японский дальнобойщик в ковбойской шляпе помогает простой женщине превратить ее маленькую загибающуюся раменную в лучшее заведение в Японии.
Они идут непростым путем, постигая кулинарное мастерство и постоянно встречая на своем пути удивительных людей. То бездомного мастера раменных бульонов, то опытного шеф-повара, знающего в какой воде нужно отмачивать тесто для лапши, то эксперта по соусам.
И все это встроено в очень странный мир: Итами постоянно нам показывает разные аспекты взаимоотношения японцев с едой. Эти вставки и вовсе не связаны с основным сюжетом, но дают, простите за пошлую метафору, аромат и вкус этому фильму. Человек с флюсом едет к дантисту, страдая от зубной боли, но не может себе отказать в удовольствии съесть несколько гедза. Пожилая женщина, со странным кинком на мятую еду, крадущаяся в супермаркет, чтобы вволю намять сыра и персиков. Умирающая женщина, которую со смертного одра поднимает необходимость приготовить ужин своей семье.
И, конечно, странный якудза, который всегда ходит с подносом еды и отношения его с ней — крайне чувственны и наполнены таким сексуальным напряжением, которое редко увидишь на экране: одна сцена с высасыванием устрицы, лежащей в ладони девушки… Промолчу.
Главное же достижение Итами — это удивительная притягательность показанного мира. Он равен себе, он наполнен интересными и добрыми людьми. А раменный бульон — это кровь, текущая по жилам этого мира; и кажется, что от того насколько ты его правильно сваришь, зависит твоя собственная жизнь и смерть.
Самое странное в этой японской истории раменного успеха — постоянное ощущение открытия чего-то, что ты раньше никогда не видел. Это смешное и странное кино, которое, при этом, существует в очень необычном мире. И хотя этот мир с нашим пересекается (не счесть тут отсылок к разным американским жанрам и фильмам), но он живет по своим правилам. Где пар от бульона стоит того, чтобы жить, а правильно пожаренный рис с зеленым луком — того, чтобы умереть.
К годовщине знаменитой речи — небольшое размышление о том, что бывает, когда художник встречается с властью в праздничный день.
Гости съезжались в Кремль. В Москве вечер 8 марта, но весной еще и не пахнет — высокие сугробы, холодно, ветер. В главную крепость советской страны съезжается творческая интеллигенция, чтобы выслушать обращение руководителя Коммунистической партии. Геолог Борис Вронский в дневнике ехидно пишет: «Нет бога, кроме компартии, и Никита пророк ее».
Так и есть. Здесь будет вершиться суд.
С высокой трибуны выступает Хрущев. Он полон ярости и гнева, он хочет рассказать о том, что он считает правильным в искусстве, а что — нет.
У него есть свои приоритеты в искусстве. Он подробно рассказывает, что провел 31 декабря в лесу и был в восторге от красоты елей и розового заката. А абстракционисты хотят рисовать ели «корнями вверх». Это Хрущева унижает: ему кажется, что нельзя допустить, чтобы человеку «под видом произведений искусства преподносил и грязную мазню, которую может намалевать любой осел своим хвостом».
Это лишь мелочь в общей картине гнева: речь Хрущева длится более трех часов. Он обрушивается на Эренбурга: тот лишь попутчик в деле социалистической революции и вообще приспособленец. Хрущев орет: как посмел Эренбург написать, что о сталинских репрессиях молчали, настоящие коммунисты, дескать, не молчали. На Эренбурга нападают прочие — и никто не выступит в защиту. Лидия Чуковская запишет потом, что на следующий день она навестит писателя: «Желтое, будто оплывшее, лицо. Серая, будто клочками, неопрятная седина. Лицо неподвижное, как у мертвого. И бело-зеленые, тоже мертвые, глаза».
Хрущев разносит и остальных; в своей речи он постоянно сплетает личные впечатления от жизни с позицией по поводу искусства. Вот он вспоминает о прекрасных узбекских танцах и рассказывает, что его бесят дрыганья под джаз. Додекафония — мусор, а «мы за музыку вдохновляющую, зовущую на подвиг ратный и на труд». Он атакует молодежь: Евтушенко напрасно написал стихотворение «Бабий Яр» — лучше бы написал песню «Рушничок» или что-то еще навроде «Хотят ли русские войны?».
Атакует Вознесенского и Шостаковича, снова вспоминает об Эренбурге, потом о Викторе Некрасове. Кто же ему нравится? Лидия Чуковская саркастично пишет (и не очень справедливо) в дневнике: «Хрущеву нравятся 1) Серебрякова, лагерная проститутка, бездарная беллетристка 2) Грибачев, антисемит и тупица 3) Соболев, исписавшийся холуй 4) Лактионов, бездарный фотограф». Хрущеву вторили последователи и сторонники консерватора Кочетова; вождь орал так, что нельзя было и слова вставить. Вознесенскому он кричал: «Получайте паспорт и убирайтесь за границу». «Мы вас заставим писать иначе, а не станете — мы вас перемелем — знаете, как жернова перемалывают».
Можно представить с какими чувствами все разъезжались из Кремля. Такой вот праздник весны в заснеженной Москве.
Наутро газеты подхватили линию партии. «Словами Евтушенко недовольны фронтовики», «хлестаковщина», «Поклеп на Советскую власть». У современников в воспоминаниях перед глазами встали подобные собрания, проходившие четвертью века раньше.
Но вот что удивительно — и вот в чем была уже другая эпоха. Ничего ведь в итоге не произошло. Никого не посадили, не запретили. В мартовском номере «Нового мира» следом за речью идет отрывок из мемуаров Эренбурга, которые так распекал Хрущев. Евтушенко напишет унизительное извиняющееся письмо — генсек отходчив, великодушно прощает. Уже летом разрешит поэту поехать на выступление в Италию.
Ничего вроде не произошло. Но людям, мнившим себя трибунами, художниками, творцами, необычными личностями, указали на их место в системе. Самым прямым и самым унизительным способом. По советским меркам легко отделались, можно сказать.
Любовь Шапорина, размышляя в те дни о речи Хрущева, замечает, что вождю следовало бы прочитать «Учителя Гнусса» Манна — историю мерзкого школьного учителя, тирана, унижающего всех своих учеников.
Вряд ли бы он оценил такой совет.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
📌📌📌📌📌📌
11 МАРТА, ПОНЕДЕЛЬНИК
19:00
БЕЛГРАДСКИЕ ТРОПЫ: ЧЕТЫРЕ ИСТОРИИ ЭМИГРАНТОВ, КОТОРЫЕ СЛУЧИЛИСЬ 100 ЛЕТ НАЗАД
Чем были похожи и чем отличались от нас русскоязычные эмигранты, оказавшиеся в Белграде 100 лет назад?
На лекции вместе с историком Егором Сенниковым мы:
👉 Погрузимся в прошлое для того, чтобы лучше узнать и понять настоящее
👉 Увидим рифмы между самыми, вроде бы, непохожими людьми
👉 Попробуем разобраться в том, что напоминает в них нас сегодня
💰 Стоимость: 2000 rsd
🕰️ Продолжительность: 1.5 часа
📍 Локация: Stari Grad
✔️ Запись: по ссылке
Другие мероприятия и бронь Adapatacija Space — на нашем сайте: https://adaptacija.tilda.ws
Предлагаем вашему вниманию подборку годных каналов по истории и искусству для интеллектуальных людей. Расширьте свой кругозор и проведите досуг с пользой!
🎩 ЭСТЕТ — Твой путеводитель по миру культуры, который подскажет «Что посмотреть?» и «Что почитать?». Регулярные анонсы кинопремьер, новинки литературы и статьи о живописи и истории;
📚 История и истории — Древняя Греция, Рим, Византия, Крестовые походы и не только. Авторский канал «История и истории»;
🏺Загадки истории с Лысым Камрадом — канал об истории-археологии, интересно, увлекательно и главное — достоверно;
🪖 Вторая Мировая война — канал о Второй Мировой войне в фото и видеоматериалах, интересных и познавательных статьях;
🐱 Cat_Cat — сборник авторских статей, мемов и постов на историческую и научную тематику;
🧑🎓Философское Кафе — Канал философов из редакции журнала "Финиковый Компот". Философы, философия и философские журналы. Немного МГУ. Ни смысла, ни покоя;
⚔️ Записки о Средневековье — хочешь в средневековье? Заходи и узнаешь как там!
💣 Lace War — Канал известного историка и научного редактора "Новой Кембриджской истории Средних веков". Средневековые маньяки, болезни королей и войны - здесь есть всё;
🏙 Moscowww — история города в необычных маршрутах и уникальных памятниках: куда сходить, что посмотреть, на что обратить внимание в Москве;
🎠 РОСТОВСКАЯ ЗЕМЛЯ — социальная антропология Замкадья. О субстратной истории, культуре, искусстве и метафизике "Глубинной России" — свежо, весело и без понтов;
⛪️ Лаборатория Религий — о религиях научно ✔️Спорим, ты не видел религиозные отсылки в популярных кино и литературе. Подписывайся — расскажем и покажем!;
🏰 Medieval Legacy — канал об истории и культуре европейского Средневековья. Авторские размышления и живое наследие тысячелетней эпохи;
🎧 Panfilov FM — авторский канал про историю и мифологию в кино, сериалах и играх, восприятие прошлого в разные эпохи, историю костюма и доспеха;
🗿 mexicalli - Авторский канал об ацтеках и Мезоамерике: история, быт, религия, война и мир, жизнь и смерть;
🪬 Меряния. Merjamaa — изучение финно-угорского субстрата Верхневолжья в его русском прошлом и настоящем. Меря, чудь и мурома исторические и этнофутуристические;
🔮 NHistory — по-настоящему сложные тесты и оригинальные статьи для любителей истории, географии и этнологии от специалиста.
С ночи 11 сентября до утра следующего дня напряженность достигла своего пика, поскольку обширные районы южного Сантьяго ожидали нападения, которое в конечном итоге так и не произошло. В предыдущие дни слух распространился как лесной пожар по беднейшим районам Сантьяго. В статье утверждалось, что жители окрестных трущоб нападут на них и сожгут их дома: „Большинству жителей информация показалась достоверной, и началось планирование самообороны. Самое ценное имущество было убрано, во дворах поставлены палатки, где они вместе с женами и детьми дежурили, ожидая, когда угроза материализуется. Многие пропитывали стены своих лачуг водой, чтобы они не загорелись так легко. Другие набирали воду, или заколачивали окна, или бежали предупредить родных“.
Той ночью люди видели вдалеке пожары, а некоторые дома были забросаны камнями. Полиции нигде не было, а группы неизвестных забрасывали камнями машины и грабили всех, кто проходил мимо. На вилле О’Хиггинс жители стояли на страже в траншеях, сложенных из веток, камней, банок и строительных материалов, ожидая нападения со стороны соседнего побласьона Сан-Грегорио.
В некоторых кварталах жители совершали обходы, неся импровизированные копья, сделанные из палок, с привязанными к их концам ножами. В кромешной тьме, возникшей из-за отключений электроэнергии, голоса кричали: „Они идут! Они идут!“ И хотя никто ничего не видел и не слышал, тогда начиналась коллективная паника, и все бежали домой в поисках защиты. В одном побласьоне сосед пытался предупредить остальных: „Там горят десять домов! И это люди из Ла Виктории!“
Такая ситуация повторилась в нескольких районах Сантьяго и продолжалась в некоторых местах в течение следующих двух дней. Однако паника не была ни спонтанной, ни необоснованной. В дни, предшествовавшие распространению страха, государственные агенты работали сообща, чтобы подбросить и распространить информацию. Например, в побласьон Педро Опасо 10 сентября муниципальные служащие прибыли, чтобы встретиться с местными представителями Хунты де Весинос (соседнего совета) и предложить им организовать свою защиту.
На следующий день, 11 сентября, к ним пришли карабинеры и сообщили, что жители Ла-Виктории готовятся сжечь свое имущество. В другом случае президент совета Санта-Адрианы утверждал, что слышал от карабинеров новость о том, что группы жителей трущоб собираются сжечь свои дома. Ему также сказали, что группы организуются в соседнем приходе. На вилле О’Хиггинс президент Хунты де Весинос созвал местных депутатов на встречу — впервые за десять лет — и сообщил им, что жители Сан-Грегорио планируют нападение».
Неприятность эту мы не факт, что переживем. Но попробуем.
Читать полностью…
Как вы можете помочь.
❕Пункты сдачи крови:
— Донорский центр на Беговой - ул.Поликарпова, д.14, стр. 1;
— Донорский центр Царицыно - ул.Бакинская, д.31;
— Донорский центр на Шаболовской - ул.Шаболовка 57.
Полный список можно найти по ссылке.
❕Важные телефоны:
«Горячая линия» Министерства здравоохранения Московской области:
+7(498)602-03-01, +7 (498) 602-03-03
Поступление больных и пострадавших в больницы Москвы за сутки:
+7 (495) 621-43-31
Поступление больных и пострадавших в больницы Москвы за предыдущие дни:
+7 (495) 621-78-87
Поиск пострадавшего по больницам Москвы:
+7 (495) 624-31-52
Бюро регистрации несчастных случаев Московского региона:
+7 (495) 688-22-52
Единый телефон доверия МЧС России:
+7 (495) 400-99-99, +7 (495) 983-79-01
«Горячая линия» центра экстренной психологической помощи МЧС России:
+7 (495) 989-50-50 (круглосуточно)
Линия психологической помощи Российского Красного Креста:
+7 (800) 250-18-59
Смена караула и обустройство в новой реальности
Егор Сенников продолжает цикл «Расходящиеся тропы», в котором пробует проследить за тем, как оказавшиеся по разные стороны границы русскоязычные люди в послереволюционные времена находили свой путь.
Действие требует осмысления. А на рефлексию может уйти время — иногда годы.
В 1923 году границу Советской России пересекают два заметных литератора — Алексей Толстой и Георгий Адамович. Едут они в разных направлениях, но за одним и тем же. Они оба ищут комфорта, признания. Денег. И каждый верит, что найдет их именно в точке назначения.
Первый уже четыре года как в эмиграции. Живет в Париже. Он устал, мечтает о достатке, сытой и спокойной жизни, ему надоели эмигрантские дрязги — и вот он совершил сделку и едет в Москву. Его тошнит от эмигрантов; в предотъездном письме писателю Наживину он язвит:
«Эмиграция гниет, как дохлая лошадь. Создавать из этой дохлятины группу, питаться снова нездоровыми мечтаниями о белом генерале, о возрождении ресторана „Прага“ и липацких извозчиках — невозможно».
Впрочем, только ли в этом дело. Бунин писал:
«Толстой однажды явился ко мне утром и сказал: „Едем по буржуям собирать деньги; нам, писакам, надо затеять свое собственное книгоиздательство, русских журналов и газет в Париже достаточно, печататься нам есть где, но это мало, мы должны еще и издаваться!“»
Адамович — поэт (не такой хороший, как казалось ему самому), литературный критик, ученик Гумилева. И, как говорили злые языки, интриган, пользовавшийся своей близостью к поэту для того, чтобы делать себе имя. А еще — человек, которого преследуют нехорошие слухи о будто бы совершенном при его участии убийстве в Петрограде. История мутная, ее отзвуки широко расходятся по всей эмиграции, но конкретно предъявить Адамовичу нечего. Два грозовых года гражданской войны он проторчал в псковском Новоржеве учителем. Почему, зачем? Неважно, теперь он едет за границу — чтобы никогда не вернуться в Россию.
Москва гудит. Шумит. В Москве бешеный ритм жизни. В Москве выпивают «море пива», как записывает в дневнике Михаил Булгаков. Пьет и «красный граф» Алексей Толстой, вернувшийся на родину: «Из Берлина приехал граф Алексей Толстой. Держит себя распущенно и нагловато. Много пьет».
Адамович, добравшийся до Парижа, времени зря не теряет — идет в редакцию кадетской газеты «Звено». Работы Адамовича листает некогда заметный либеральный политик, а теперь редактор газеты Максим Винавер. Предлагает Адамовичу попробовать написать что-то в ближайший номер. Так и определяется его судьба: Адамович быстро становится одним из постоянных авторов издания. А затем — одним из самых значимых литературных критиков всей русской эмиграции.
Проживет он достаточно долго и скончается в 1972 году в Ницце — не став великим поэтом.
Счастливы ли они? А черт его знает. Толстого власть «окружила заботой», он ни в чем горя не знает, у него дача и дом в Москве, он по праву считается одним из двух флагманов советской литературы. Но на Сочельник 1924 года признается другу:
«Я теперь не Алексей Толстой, а рабкор-самородок Потап Дерьмов. Грязный, бесчестный шут».
Адамович в одной из критических статей, написанных в те же годы, мрачно размышляет о судьбе эмигранта:
«Нельзя же сомневаться, что Россия — это, прежде всего, мы сами? не поставлено ли нам историей, как великое и тяжелое испытание, отлучение… да, от России, — не страшно и не совестно это выговорить, потому что мы говорим о том, что нас самих составляет, от себя отрекаемся, собой жертвуем?»
В письме, написанном перед возвращением, Толстой рассуждал о России:
«Вы скажете — Россия в конце концов развалится под властью большевиков, и Европа займет ее войсками и посадит нам царя? Но Россия не думает разваливаться, — в том-то и дело. Населения в ней от 120–150 мил. и русский народ не имеет желания быть покоренным. Да и кто полезет его покорять? Нет — все это неосновательные мечтания или пессимизм, основанный на незнании того, что в России делается».
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?..
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Изо всех законов, изданных Хаммурапи, самые главные — пенальти и угловой.
С этой цитатой из Бродского я познакомился играя в FIFA 08. И голос, который зачитывал эти строчки, останется со мной всегда. Это был голос Василия Уткина.
Я никогда не был с ним знаком, я его даже не видел. И, в то же время, мне кажется, что был. Ведь именно в этом и есть сила голоса. Сила вообще аудиального знакомства с кем-то — это настолько интимный способ коммуникации с человеком, что ты как будто и знаком. Голос проникает прямо в тебя — и потому все мы, кто когда-то слушали комментарии, выступления или просто шутки Уткина были с ним знакомы. Это так работает — в этом очарование профессии и способа взаимодействия посредством прослушивания. Это «ближе к телу», это как будто совсем рядом.
Я был слишком маленький в те годы, когда Уткин блистал на телевидении 1990-х. Мой первый опыт футбольного просмотра пришелся на чемпионат мира по футболу 2002 года; для меня те матчи в Южной Корее и Японии связаны не с голосом Уткина, а с голосом Гусева. Я не видел и не помню уткинских ироничных прогнозов на тему того, что «Манчестер Юнайтед» не выиграет ничего на свете — и через несколько месяцев «МЮ» выиграл все, что только можно было выиграть. Я не помню его проездов по Романцеву. Или его выкручиваний в ситуациях, когда у НТВ не было прав на показ финала Лиги Чемпионов. Обо всем этом я уже узнавал позже, в нулевые и десятые, просматривая архивные ролики на ютубе.
И, в то же время, я помню его комментарии в нулевые и даже десятые годы. Я слушал его «Футбольный клуб» на «Эхе Москвы» — передача дарила фальшивое ностальгическое ощущение; ты как будто слушаешь о футболе в те времена, когда радиопередача была единственным способом узнать о матче. Конечно, помню, как он был голосом футбольного симулятора FIFA на протяжении нескольких лет — и играя в игру, ты сживаешься с этим голосом, запоминаешь фразы, обороты и они в тебя проникают. И я помню, конечно, последний матч, который Уткин комментировал на широкую телевизионную аудиторию — Португалия-Испания на Чемпионате мира по футболу 2018 года в России.
Но впрочем, что тут все про футбол? Да, Уткин был великий комментатор, бархатистый голос которого я сохраню в себе навсегда. Но он был сильно больше рамок футбольного комментария — а если бы был меньше, то не о чем было бы и говорить.
Его главное достижение, как мне кажется, заключалось в том, что он постоянно показывал — говоря про футбол, можно говорить про саму жизнь. Во всей ее странности и величии. Любое его выступление было полно иронии, поддевок — но не злых, а все равно добрых. Он мог даже сделать больно, но так, что не с чем было поспорить. Умел это делать без злобы. Умел говорить тонко, сложно, смешно — и ярко. И делать это все в прямом эфире, что, конечно, во много раз сложнее, чем если говорить по писаному.
И вот, что еще важно. Он казался фигурой со внутренним надломом. Что там было на самом деле — это судить его друзьям и близким; я ничего говорить не берусь. Но казалось, что несмотря на это внутреннее отягощение, которое постоянно приводило его к конфликтам с коллегами и недругами, он умеет на время отбросить свои проблемы. И начать говорить, превратившись лишь в голос, раствориться в этом эфире — и как будто переродиться.
Он умел быть нужным людям. Господь наградил его харизмой и отсыпал таланта. И он это все не растратил попусту, а использовал по назначению. Переместившись на ютуб, он стремительно нашел контакт с совершенно новой аудиторией, которая, как и я, не росла в 1990-е на его «Футбольном клубе». Смог стать для нее важным и нужным человеком. И вновь показывал, что футбол лишь повод для разговора. Пусть и важный. Но главное — сама жизнь. И, несмотря на любые обстоятельства, он находил путь к людям и умел их очаровать.
На него хотелось быть похожим. Научиться так же шутить. Быть ироничным к себе, но не безжалостным к окружающим. Быть умным человеком. Сохранять внутреннее достоинство. И раз за разом доказывать, что терпение и труд действительно все перетрут.
Теперь его нет с нами. Но, в то же время, он навсегда с нами.
Играйте в футбол!
Стрим «Кенотафа» про Александра Вертинского и не только — сегодня в 20:00 мск.
Ждём вас по этой ссылке: https://youtube.com/live/3FzwFwyBSTE
А ваши донатные вопросы — по этой: https://www.donationalerts.com/r/thecenotaph23
До встречи!
#стрим_кенотафа
Взгляд на Голливуд извне: Александр Вертинский на «фабрике грез» в 1930-е годы
«Из Сан-Франциско я отправился в Голливуд. Кто только не встречал меня на вокзале! Бывший адмирал, бывший журналист, бывший прокурор, бывший миллионер, бывший министр, бывший писатель! И все бывшие, бывшие, бывшие.
Бывшие потому, что генерал держит теперь ресторан, адмирал — фотографию, прокурор — комиссионный магазин, журналист служит поваром, а миллионер отпустил черную бороду и в кавказской черкеске с кинжалом стоит у дверей ресторана и открывает двери гостям.
Зачем приехали в Голливуд эти люди? Чего искали они здесь? Каким ветром занесло их в такую даль, на край света? И какой путь проделали все эти московские, ростовские, новороссийские. жители, прежде чем попали туда? Трудно ответить на этот вопрос.
Русский человек, потерявший родину, уже не чувствует расстояний. Кроме того, ему нигде не нравится и все кажется, что где-то лучше живется. Поэтому за годы эмиграции мы стали настоящими бродягами. Раз жить не у себя дома, так не все ли равно где? Мне вспоминаются слова Марины Цветаевой:
„Мне совершенно все равно,
Где совершенно одинокой
Быть“.
Все эти русские в Голливуде группируются вокруг киномира. Большинство работает статистами. Другие же — кто работает в костюмерных, кто в фотографиях, кто служит гримером, кто по части лошадиного спорта. Голливуду нужны тысячи специалистов в самых разнообразных областях для различных постановок. Нужны инженеры, механики, архитекторы, парикмахеры, наездники, музыканты, фотографы, осветители, дрессировщики зверей, атлеты, акробаты, имитаторы, звукоподражатели, великаны, лилипуты, уроды, калеки…
Сотни фильмов самых разнообразных сюжетов проходят ежегодно через студии Голливуда. При мне ставился фильм с таким сюжетом: какой-то содержатель труппы ярмарочных балаганных „аттракционов“ — всяких „Женщин с бородой“, сросшихся близнецов, карликов и прочих — зафрахтовал корабль, чтобы везти свою труппу по свету. Корабль терпит крушение, и вся эта масса уродов и калек выброшена на необитаемый остров. Что было.дальше, я не помню, но для этого фильма со всего мира собирали всяких монстров и уродов. Навезли их в Голливуд сотни».
Похороны ирландского активист Бобби Сэндса. Белфаст, 1981
🇮🇪 Бобби Сэндс — родился в 1954 году, выходец из Северной Ирландии, вступивший в Ирландскую Республиканскую Армию а 1972 году. За время участия в ней он успел отсидеть в тюрьме за хранение оружия, заподозрен в участии во взрывах на Balmoral Furniture Company, но оправдан, а затем замешан в перестрелке с попыткой бегства с места преступлений. Словом, парня в 1977 году приговорили к 14 годам заключения в тюрьме Мэйз.
🇮🇪 Заключение подразумевало придание ему статуса политического заключённого, но британские власти в это же время отменили данный статус и приравняли членов ИРА к обычным преступникам. 1 марта 1981 года Сэндс начал голодовку, выдвинув ряд требований. Британские власти её проигнорировали.
🇮🇪 Произошёл интересный казус — в это время умер член Парламента от партии ирландских республиканцев, и в знак протеста за Бобби Сэндса на освободившееся место срочно собрали 30 тысяч голосов, и он стал самым молодым депутатом в истории Великобритании.
🇮🇪 Через 66 дней после начала голодовки Сэндс умер в госпитале тюрьмы от истощения. Его смерть вызвала беспорядки в Белфасте, похороны собрали около 100 000 человек, а в современной Ирландии он считается национальным героем.
WEHISTORY
Вдогонку к этому — вспомнил, как в рамках критики тэтчеризма и неолиберализма, в «Шоу Фрая и Лори» был скетч про англичанина, который вернувшись в Англию из-за границы обнаруживает, что правительство приватизировало полицию. За вызов надо платить (по разным тарифам), зато полиция выглядит блестяще и даже гламурно. В целом, примерно так всегда и выглядит, кажется, частно-государственные корпорации: которые когда надо — частные, а когда надо — вполне себе государственные.
Читать полностью…
🔥 Москвичи, приходите на камерный показ фильма Адама Кертиса «Гипернормализация»!
Редакция moloko plus совместно с «Пространством 37» организует камерный показ трехчасового документального фильма Адама Кертиса «Гипернормализация». Режиссер утверждает, что с 1970-х годов правительства, финансисты и технологические утописты отказались от комплекса «реального мира» и построили простой «фальшивый мир», который находится в ведении корпораций при поддержке политиков.
Кертис обнаружил термин «гипернормализация» в книге «Это было навсегда, пока не кончилось» американского ученого российского происхождения Алексея Юрчака. В ней профессор антропологии описывает жизнь в СССР в 1980-е годы и дает оценку обществу, пораженному коррупцией, ложью и лицемерием. По мнению Юрчака, смирение людей с необходимостью притворного существования со временем стало самоисполняющимся пророчеством, и «подделку» приняли за настоящее.
«Все знают, что мир наш странный, нереальный, фальшивый и коррумпированный. Но все воспринимают его как совершенно нормальный», — так Кертис описывал свой взгляд на современность.
Ответсек moloko plus Павел Никулин выступит с вступительным словом, а после показа состоится обсуждение фильма. Также мы проведем маркет, на котором вы сможете полистать, пощупать и купить альманахи moloko plus и книги издательства directio libera.
📅 Когда: 22 марта, пятница, 19:00
📍 Где: Москва, «Пространство 37», Новогиреевская 37А
📝 Регистрация: https://moloko-plus.timepad.ru/event/2814581/
Организаторы: moloko plus, «Пространство 37»
Егор Сенников продолжает свой цикл о людях, которые оставили свой отпечаток в истории — и повлияли на него самого.
В школе я учил четыре языка. Одним из них был немецкий. Он мне не нравился.
И это было странно — заочно мне казалось, что Германия, наверное, самая интересная страна в Европе. Мне заранее нравился Берлин (когда я там все-таки побываю, то мне не понравится в нем буквально все), меня интриговала история падения Берлинской стены и представлялась чистой фантастикой жизнь разделенного надвое города.
А язык — не нравился. Он всплывает откуда-то из глубин подсознания, каждый раз, когда я оказываюсь в Германии, — но любви к нему нет.
Меня спасала любовь к группе Rammstein. Как и миллионы, полагаю, людей по всему свету, я дополнительно углублялся в изучение немецкого языка, самостоятельно пытаясь переводить строчки песен немецкой группы. Чем занимался еще лет с десяти — тогда просто со словарем; неуклюжие и трудоемкие попытки, когда ты вообще не знаешь языка.
Никогда не забуду, как впервые пошел на их концерт. Осень 2004 года, мы едем со старшим родственником в метро. Внутри я не то что танцую, а прямо-таки гарцую: даже не верится, что еще час-два, и я побываю на концерте группы, которая пришла ко мне еще на кассетах и так со мной и осталась. Впечатления те — ну с чем их сравнить? Банально и пошло будет сравнивать их с первой любовью (или расставанием) — то был опыт экстатической радости. И в центре этого безумного файер-шоу в месте, которого больше не существует, был Тилль Линдеманн.
И чем же он восхищал?
Бешеной харизмой — но и какой-то хрупкостью. Сочетанием брутального вокала и ироничного отношения к самому себе. Несколько клоунским (в хорошем смысле) образом — но в агрессивной милитари-стилистике. Он смешивал правое и левое: группу — и следом ее фанатов — неизменно сопровождали обвинения в симпатиях нацистам; в какой-то момент, как известно, допекли — и группа записала трек Links, поведав, что их сердце бьется слева. Но это, конечно, не разочаровало множество правых фанатов по всему миру — многие ли из них слушали Rammstein только из-за текстов?
Линдеманн умел находить какую-то правильную интонацию публичного юродства и юмора — и подмигнуть тебе, что, мол, чувак, я все это не совсем всерьез. Не переживай. И это было видно всегда. Когда он катался по сцене на огромном надувном члене и поливал пеной толпу беснующихся фанатов. Или когда он с двух рук палил огнеметами в небо. Когда в песне и клипе Deutschland он иронически пробегал через всю многострадальную немецкую историю. Он сочетал юмор — иногда даже не такой тяжеловесный, который свойственен немцам, — и грусть; умел и пострадать, и порадоваться; разжечь огонь сексуального желания и залить его водой тоски, боли и несчастья.
С годами этого внутреннего огня в нем становилось все меньше. Его индивидуальные музыкальные эксперименты оставляли в недоумении — серьезно, это лучшее, что ты мог предложить? Тяга к России, которая сначала казалась небольшой индивидуальной особенностью уроженца ГДР, сына официального детского писателя, в какой-то момент приводила к совсем неожиданным свершениям. На всех российских концертах, конечно, он немного говорил по-русски (опять же подмигивая толпе), но когда это оборачивалось то слухами о романах с Лободой, то клипом в поддержку посредственного патриотического российского фильма, — это расстраивало.
Но в лучших своих проявлениях он — незаурядный поэт. Его подлинная тема — не любовь, а боль. Боль от расставания или от истории собственной страны, которую он любит с такой же силой, с какой у него болит сердце от ужасности ее истории:
Германия — твоя любовь
Это проклятие и благословение
Германия — мою любовь
я тебе дать не могу.
Лучший Линдеманн — это в клипе на версию песни Mein Herz Brennt для фортепиано. Мрачный, грустный клоун, пугающий детей тем, чего они уже не боятся, и плачущий по тому, что вернуть нельзя.
Немецкий после школы я благополучно постарался забыть, но он иногда сам возвращается в мою жизнь.
Как и Rammstein.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
«Среди всеобщего уныния и безнадежных ожиданий, в начале зимы 16-го года, русские войска неожиданно взяли штурмом крепость Эрзерум. Это было в то время, когда англичане терпели военные неудачи в Месопотамии и под Константинополем, когда на западном фронте шла упорная борьба за домик паромщика на Изере, когда отвоевание нескольких метров земли, густо политой кровью, уже считалось победой, о которой по всему свету торопливо бормотали электрические волны с Эйфелевой башни.
Русские войска в жестоких условиях, среди горных метелей и стужи, прорывая глубокие туннели в снегах, карабкаясь по обледеневшим скалам, ворвались в Эрзерум и начали разливаться по оставляемой турками огромной области с древнейшими городами.
Произошел международный переполох. В Англии спешно выпустили книгу о загадочной русской душе. Действительно, противно логическому смыслу, после полутора лет войны, разгрома, потери восемнадцати губерний, всеобщего упадка духа, хозяйственного разорения и политического развала, Россия снова устремилась в наступление по всему своему трехтысячеверстному фронту.
Поднялась обратная волна свежей и точно неистощенной силы. Сотнями тысяч потянулись пленные в глубь России. Австрии был нанесен смертельный удар, после которого она впоследствии легко распалась на части. Германия тайно предлагала мир. Рубль поднялся. Снова воскресли надежды военным ударом окончить мировую войну.
„Русская душа“ стала чрезвычайно популярна. Русскими дивизиями грузились океанские пароходы. Орловские, тульские, рязанские мужики распевали „соловья пташечку“ на улицах Салоник, Марселя, Парижа и с матерной руганью, как полагается, ходили в атаки, спасая европейскую цивилизацию.
И тогда уже многим запало в голову, что вот, мол, и хамы, и мужепесы, и начальство по морде лупит, а без нас не обойтись.
Все лето шло наступление на юг — в Месопотамию, Армению и Азиатскую Турцию и на запад, в глубь Галиции. Призывались все новые года запасных. Сорокатрехлетних мужиков брали с поля, с работ. По всем городам формировались пополнения. Число мобилизованных подходило к двадцати четырем миллионам. Над Германией, над всей Европой нависала древним ужасом туча азиатских полчищ».
А. Н. Толстой, «Хождение по мукам»
«Как ни странно, в сравнительно благополучные и не изобиловавшие событиями семидесятые годы за решеткой на какое-то время побывал едва ли не каждый пятый-шестой совершеннолетний гражданин Советского Союза мужского пола. Среди национальных меньшинств, скажем, среди испытавших историческое отчуждение от советской власти балкарцев и чеченцев, процент задержанных и осужденных, по всей видимости, был значительно более высоким. Однако эти край не тревожные показатели оставались официально засекреченными, и более того — незамеченными со стороны основной массы общества, поскольку исправительные в исправительно-трудовых лагерях и тюрьмах теперь в основном оказывались молодые представители нижних слоев рабочего класса и субпролетарских городских окраин. Для представителей этих социально невидимых категорий населения советская тюремная система и заданная ею „блатная“ контркультура с ее своеобразной иерархией статусов, конфронтационным габитусом и нормативными „понятиями“ стала основным институтом социализации. Через два десятилетия, с распадом Советского государства, эти прежде невидимые процессы станут мощным структурирующим фактором, проникающим из криминальной субкультуры в поля экономических рынков и политической власти»
Георгий Дерлугьян, «Адепт Бурдье на Кавказе»
Егор Сенников продолжает свой цикл о людях, которые оставили свой отпечаток в истории — и повлияли на него самого.
Ее дневник я прочитал весной 2021 года. И думаю о нем с тех пор постоянно, когда веду свой.
Красивая девушка из бывшей русской аристократической семьи, воспитанная в Литве, Франции и Германии, приезжает вместе с сестрой в Берлин в 1940 году. Уже идет война, уже разбита и разделена Польша, идет «странная война» на Западном фронте — когда французские солдаты занимаются высаживанием роз вблизи своих траншей, а немецкие играют в волейбол. Но это лишь небольшая передышка на мрачном и тяжелом пути. В этот самый момент в Берлине появилась Мария Васильчикова.
Когда я читал ее дневник, меня восхищало то, насколько она спокойна, отважна, уверена в себе и хладнокровна. Вот в самом конце войны, когда Германия лежит в руинах и скоро капитулирует, она едет 40 километров по горам в Австрии на велосипеде в поисках пропитания. И находит в себе силы написать о наслаждении от прогулки, а об ужасах, которые она видела по пути, старается не говорить. Или когда после неудачной попытки убийства Гитлера и переворота 20 июня 1944 года множество ее друзей и близких, принимавших участие в заговоре, были арестованы (а вскоре и повешены — некоторые на струнах от пианино), она сохраняет в себе силы, рассудок и здравомыслие.
Ее зовут Мария Илларионовна Васильчикова и ее «Берлинский дневник» — это одно из тех произведений, которые прочитать должен каждый, кто хочет понять, как жить, думать, выживать во время войны и оставаться человеком.
Берлин в ее рассказе предстает городом вовсе не столь монолитным, как может кому-то показаться. Здесь есть свои правозащитники — мать Васильчиковой, например, создает организацию помощи русским военнопленным, из-за которой на нее злится часть политического руководства, а силовики угрожают давлением. Спорят между собой разные башни нацистского руководства. Город бомбят, но это не мешает пока что ходить в оперу и пить коктейли в отеле «Адлон». После бегства из страны высокопоставленного нациста Гесса (тот на самолете улетел в Шотландию) берлинцы делятся анекдотами:
«Сообщение ОКБ [Верховного командования]: Геринг и Геббельс все еще прочно находятся в немецких руках».
«Тысячелетний Рейх превратился в столетний: одним нулем стало меньше».
«Что наше правительство сбрендило, это мы давно знаем, но что оно это признало — это нечто новенькое».
«Черчилль спрашивает Гесса: Так это вы сумасшедший? — Нет, лишь его заместитель».
Ситуация становится все мрачнее, но княжна Васильчикова (или Мисси, как ее называли друзья) держится бодро — как будто ничто не уничтожает ее духа и уверенности в себе. Общается с друзьями-аристократами, встречается с разнообразными родственниками — сестра ее, кстати, выйдет замуж за Пауля фон Меттерниха, потомка знаменитого австрийского канцлера; а брат будет переводчиком на Нюрнбергском процессе, а потом будет работать в De Beers и сильно переживет коммунизм и СССР.
Следы этой книги сильнее всего заметны в «Благоволительницах» Литтела — видно, что прочитана она была внимательно, а некоторые имена со страниц дневника Васильчиковой перекочевали в роман. Но отзвуки рассудительного письма Мисси можно увидеть и в фильмах, и в книгах о нацистской Германии: голос человека, который все понимает, но в итоге становится свидетелем и очевидцем катастрофы, с которой поделать ничего не может. Хотя она и пробовала: очевидно, что была связана с заговорщиками против Гитлера, а судя по деятельности ее брата, контактировала и с Сопротивлением.
Но в итоге все равно — лишь руины. В конце 1944 года Мисси покидает Берлин и отправляется в Австрию — там она и встретит конец войны. Заболеет скарлатиной, тяжело проболеет лето 1945 года и уже спустя годы сведет свои дневниковые записи в текст.
Который для меня стал примером того, что можно зафиксировать на письме, когда на тебя наваливается всем своим весом История.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
О счастье и несчастье
Лучший, наверное, фильм (из новых картин), который я видел за год — это «Бедные-несчастные» Йоргоса Лантимоса. Странный, но притягательный фильм, который хитро устроен: это и плакатная история феминистского успеха, и пародия на нее. Но что еще важнее — это универсальное философское высказывание, которое интересно разматывать, находить в нем отзвуки других текстов и слышать неожиданные рифмы.
Говорить здесь можно о многом — потому что то, что сделано впечатляет не менее сильно, чем то как это сделано. Специально для «Сеанса» я написал рецензию-разбор, в которой попытался не только в смыслах фильма разобраться, но и рассказать о том как он собрался в такую удивительную картину.
«Главный материал, использовавшийся для строительства этого фильма — неоднозначность. Вроде как историческая костюмная драма, но не она. Боди-хоррор? Верно, но лишь отчасти. Комедия? Да, но уж больно макабрическая. История взросления? В некотором смысле да, но не она одна. И так будет каждый раз, когда вы будете пытаться жестко определить рамки того, что нам показывает и рассказывает Лантимос. Строго говоря, эту линию он унаследовал из книги: жизнь Беллы в романе описывается двумя, а иногда тремя ненадежными рассказчиками, которые зачастую прямо противоречат друг другу.
Скрепляет это здание юмор. Им пронизано здесь все. А смех, как известно, все подвергает сомнению.
Именно поэтому „Бедные-несчастные“ выходят за границы простой оппозиции „феминистское-антифеминистское“, „плакат против иронии“. Эта история универсальная, хоть и преподанная нам через рассказ об освобождении женщины от любых ограничений, налагаемых на нее обществом и, прежде всего, мужчинами. Но „бедолагами“, „бедными-несчастными“ кажутся здесь все герои повествования».
О слухах и диктатуре
«В 1983 году чилийский режим готовился отпраздновать десятилетие своего правления. А по всей стране нарастали волнения. Неолиберальная экономическая политика, проводимая военным режимом, в сочетании с изменениями на международных рынках и ростом цен на нефть привела к экономическому спаду. Безработица, высокие цены, банкротства стали самыми острыми проблемами к концу года.
Профсоюзы стали оказывать общественное давление и проводить демонстрации, чтобы заставить правительство принять меры, которые смягчили бы последствия кризиса. В апреле 1983 года Confederación de Trabajadores del Cobre (Профсоюз чилийских медников) призвал к национальной акции протеста 11 ма. С этого момента экономический спад превратился в политический кризис для режима, поскольку тысячи чилийцев вышли на улицы, устроив то, что стало известно как первый День национального протеста.
Год, который Пиночет намеревался сделать праздником в честь десятилетия правления, стал годом широкомасштабной дискуссии о конце военного правления. Масштабность общественной реакции на протест 11 мая удивила как правительство, так и демонстрантов. Однако режим отреагировал быстро и разработал стратегию противостояния политическому кризису, которая заключалась в переговорах с более умеренными и правыми секторами и применении выборочных репрессий к более радикальным и маргинальным секторам. Профсоюзы были быстро умиротворены, и правительство объявило о специальных субсидиях и программах помощи сельскому хозяйству, транспорту и малому бизнесу. Режим также начал диалог с лидерами политических партий и пообещал краткосрочную политическую либерализацию, что эффективно отвлекло и разделило политическую оппозицию.
А против беднейших слоев Сантьяго были начаты репрессии. 14 мая, после того как первая акция протеста закончилась, режим направил тайную полицию в рабочие кварталы Сантьяго, чтобы провести массовые рейды под предлогом поиска правонарушителей. Между часом и тремя часами ночи всех мужчин старше четырнадцати лет вытащили из домов и заставили стоять и ждать двенадцать часов во время проверки документов. Пока мужчины находились снаружи, женщины и дети находились внутри, наблюдая, как их дома обыскивают и уничтожают их имущество.
Военное правительство эффективно разделило оппозицию. К июлю 1983 года профсоюзы были полностью демобилизованы, а политические партии изо всех сил пытались найти общие стратегии и сформировать единый фронт в переговорах с режимом. Профсоюзы доказали свою слабость, и лидеры политических партий взяли на себя роль руководства переговорами. По мере раскола в руководстве оппозиции средний класс, как правило, сдержанно реагировал на последующие призывы к протесту. Каждый раз, когда объявлялся общенациональный день протеста, жители рабочих кварталов отключали источники электричества, вызывая отключения электроэнергии, и заполняли баррикады, зажигая на них огни, чтобы не пускать силы безопасности в свои дома. Эта акция создала огненное кольцо вокруг Сантьяго и заставила режим разработать тактику подавления беспорядков.
За три дня протестов в августе 1983 года правительство направило 18 000 солдат, чтобы взять под контроль эти районы Сантьяго. Жертвами беспорядков стали 27 убитых человек. Репрессии не смогли сдержать народное волнение, и 8 сентября, на пятый день национальных протестов, окраины города снова загорелись. Разрыв между руководством оппозиции, средним классом и рабочим классом стал заметен, поскольку как протесты, так и репрессии продолжались на периферии Сантьяго в течение нескольких дней после того, как жители других секторов вернулись домой. Поскольку в народных кругах не удалось добиться прямых репрессий, режим попытался разделить низшие классы, пустив в ход слухи.
В первый день весны — размышление Егора Сенникова о том, как некоторые даты в истории отягощаются дополнительными смыслами: политическими, культурными, социальными.
Есть эта вечная путаница из-за старого и нового стиля, которая превращает точные даты исторических событий в условные. Октябрьская революция происходит в ноябре, а Февральская — связывается с антивоенными митингами 8 марта. Даты публикации важных статей, годовщины рождений и смертей — все это сопровождается всегда в российской истории скобками, как будто отменяющими точность, необходимую для правильных воспоминаний.
Первое марта в этом смысле дата особенно загадочная. «Первый день весны» — говорят. Хотя все знают, что российская зима не начинается и не заканчивается по календарю. Ноябрь и март — это ее полноправные владения, а нередко она и начинается, и длится дольше отмеренных природой пределов. Но все равно, стоит дожить до первого марта — и радуешься; пусть на улице снег, пусть еще будут метели, а все равно — весна. И значит, скоро смертельной бледности зимы конец. Весенний воздух бодрит, придает сил и делает отважнее.
И эта путаница с датами дает первому марта в российской истории больший вес. Вот шутили в XIX веке, что царь дал вольность барам и мужикам с разницей в один день: «Манифест о вольности дворянства» 18 февраля, а манифест об отмене крепостного права — 19 февраля. Шутка, конечно, злая: с разницей в день — но и в целый век. В 1762 году дворянам разрешили не служить, а в 1861 году крепостным объявили, что теперь они вольные люди. Но тут еще вкрадывается разница в датах: 18 февраля — это 1 марта по старому стилю, а вот 19 февраля — это 3 марта, дело еще в том, что за век набегает лишний день. То есть первый день весны — это для России дата, связанная со свободой. Пусть с ограниченной, но все же.
Но не только с ней. 1 марта 1881 года (а на самом деле 13 марта) на набережной Екатерининского канала гремит взрыв — это народовольцы совершают успешный теракт, убивая императора Александра II. А ведь мог и выжить: после первого взрыва царь выходит из экипажа, идет к террористу Рысакову, убеждается в том, что тот мещанин, и благодарит Бога, что не ранен. В этот момент бомбу под ноги Александру бросает Игнатий Гриневицкий. Взрыв. Царь смертельно ранен. Он и его убийца умирают в один день.
Так в российскую историю входят «первомартовцы» — участники цареубийства. Процесс над ними идет стремительно: уже в апреле пятерых заговорщиков вешают на плацу Семеновского полка и тайно хоронят на юге Петербурга.
«Кронштадт восстал. Объявлено чрезвычайное осадное положение. Ходить можно только до 9 часов вечера. Расклеены прокламации Зиновьева о том, что „черносотенно-эсеровская агитация“ и т. д.», — пишет Мариэта Шагинян в Петрограде в 1921 году. С надеждой пишет о Кронштадтском восстании Михаил Кузмин: «Солнце и мороз. Выбегал за хлебом. Вдали палят. Слава Богу, значит, не сдались… Дома пили пустой чай и читали „Кота Мурра“, но настроение и мое, и Юрочкино, кажется, немного лучше, хотя вообще-то я не знаю, что мы будем делать. На Кронштадт я почему-то не надеюсь, но, конечно, скоро им конец. Неужели еще до Пасхи?!».
Восстание матросов началось 1 марта 1921 года и стало грозным сигналом для советской власти: от них отвернулись те, кто помог им взойти на вершину. Пасха в том году была на Первомай — до нее матросы не дотянули, восстание жестоко подавлено. Хотели применить и химическое оружие, но не стали.
На улицах Кронштадта валялись трупы. Несколько тысяч матросов сбежали в Финляндию — Сталин о них не забыл и после Второй мировой войны потребовал их отдать. Но 1 марта 1921 года было опасным сигналом — время военного коммунизма заканчивалось, вскоре был объявлен переход к НЭПу.
Для Сталина 1 марта тоже оказалось важным днем — в ночь с 1 на 2 марта 1953 года его разбил инсульт. Утром его нашли охранники, лежащим в моче и не способным ни встать, ни сказать хоть что-то. Следующие дни он провел умирая.
Первое марта — дата особая. Весенняя. Будоражащая.
И страшная. Для некоторых.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
