3519
Книжный канал магазина "Бабель" (Тель-Авив) - рассказываем о неочевидных книгах. Заказ книг: https://www.facebook.com/BabelTLV?mibextid=ZbWKwL или babelbookstlv@gmail.com Наш телефон: 058 798 0909.
...поэт говорит это – один. Даже если это же говорят другие. Он в одиночестве перед лицом распадающегося мира, и у него нет никаких иллюзий: он чувствует, что произошло нечто большее, чем очередные политические невзгоды...
В этом детективе важна не, собственно, детективная история, начну я, как будто продолжая какой-то уже идущий разговор, а бытовые подробности, которыми небольшая книга Фридриха Глаузера наполнена до краёв.
Итак, «Шлумпф Эрвин. Убийство» (пер. И. Бурак) – это первый из череды детективных романов, написанных наркоманом, шизофреником, ветераном Иностранного легиона и «швейцарским Сименоном» Фридрихом Глаузером, который в юности был близок к дадаистам, скитался по Европе в поисках заработка, несколько раз сидел в тюрьме, лечился в психиатрических клиниках (в том числе и в той, в которой содержали Роберта Вальзера) и умер от передозировки наркотиков в возрасте сорока двух лет за ночь до собственной свадьбы – биография, сама по себе достойная романа. Важность пяти его детективных книг (на русском языке вот только что вышла первая, уже заявлена следующая – «Температурная кривая») заключается в том, что, несмотря на некоторую небрежность, именно они составили первую славу швейцарского детектива, повлияв, в том числе, на Дюрренматта. Написанные в ранние тридцатые (Глаузер умер в 1938-м) книги неоднократно экранизировали и переиздавали – правда, их автор получил заслуженную порцию славы уже после смерти.
Так вот, возвращаясь к началу, главное в этих книгах (во всяком случае, в первой из них) – именно что детали быта, одежды, еды. Детектив о немолодом и тучном комиссаре Штудере – в буквальном смысле энциклопедия провинциальной швейцарской жизни тридцатых. В первой книге комиссар расследует таинственное (само)убийство, которое, естественно, совершенно не то, чем кажется, – в сельской швейцарской провинции все знают друг друга, все повязаны круговой порукой и каждый что-то скрывает, мешая комиссару вести следствие, а себе и окружающим – жить. И, так как говорят все на немецком, так и подмывает обратить внимание на то, что это тридцатые, и совсем рядом поднимает голову нацистская мерзость, но это всё глупости, потому что иногда детектив – это просто детектив, даже если и написан он в те самые тридцатые.
Издательство Libra.
И хоть это, конечно, совсем не то, о чём я постоянно говорю (то есть не скромная, краткая и всем понятная литературная критика для всех, а, наоборот, многословная и очень серьёзная литературная критика вообще не для всех) — постоянно говорю, и всех достал, а воз и ныне там, и уже пора перестать говорить и начать что-то делать, ну я пытаюсь, пытаюсь, чего орать-то, — повешу тут: Женя Вежлян написала очень крутой текст про книгу «Эвридика, проверь, выключила ли ты газ» Тани Замировской (как раз прошёл год с того момента, как мы должны были познакомиться на концерте мягкого калифорнийского хардкора в Нью-Йорке, но не срослось).
Очень люблю издательство, выпустившее эту книгу («Мяне Няма»), и саму книгу. Если вы вдруг в Израиле и хотите купить эту и другие книги издательства — вы знаете, куда обращаться (к нам).
Единственное (для дочитавших) — саундтрек составлять не надо, он уже составлен до нас, мой друг Мовзон уже все сделал.
Обращаюсь к книжным критикам и/или блогерам, которые меня читают.
Коллеги, если вы хотите писать про книги нашего Издательства книжного магазина «Бабель» — напишите нам, и мы обеспечим вас книжками. Координаты — в «шапке» профиля.
Чмоки всем, кто в этом чате.
«Снеговик» — изданный нами прекрасный прозаический дебют Вадика Королёва — продолжает своё триумфальное шествие по планете.
Ближайшие остановки:
26 апреля — Франкфурт;
27 апреля — Нюрнберг.
Приходите!
Долгое время писавший под псевдонимом и покончивший с собой в возрасте сорока одного года Мишель Бернанос, сын автора знаменитого «Дневника сельского священника» Жоржа Бернаноса, написал небольшую повесть «Мёртвая гора жизни» в мае 1963 года всего за девятнадцать дней. И это одна из самых странных книг, что мне доводилось читать.
Короче, главный герой повести (перевод Елены Бородиной), по ошибке попавший в команду отправляющегося в дальнее плавание галеона, едва не на первых страницах книжки попадает в почти безвыходное положение, но, спустя пару страниц, понимает, что это были лишь цветочки. Его, юного юнгу, решают окунуть в воду в рамках командной инициации, и почти убивают — спасает его немолодой корабельный повар, который до финала остаётся его ангелом-хранителем. Буквально в следующей главе океан погружается в мёртвый штиль, а команда — в кровожадное безумие, сначала убивая, а потом и поедая друг друга. Этот кровавый макабр и составляет первую часть книги.
Вторая её часть, написанная в стилистике старомодной антиутопии, повествует о спасённых юнге и поваре, путешествующих по странной красной и чудовищно жаркой земле, населённой поедающими всё живое растениями, кланяющимися деревьями и каменными фигурами, секрет которых раскроется на последних страницах. Ничего, понятное дело, хорошего на этих страницах тоже не произойдёт,и даже звёзды, еженощно меняющие собственное положение, не помогут выбраться из этой земли, выжженной красным солнцем.
Я так до конца и не понял, что это — воплощённый в словах ПТСР, заработанный автором во время Второй мировой войны, или фантазия на тему сошествия в ад и потери даже намёка на надежду (впрочем, одно другому не мешает). Предельно сжатый и наполненный не всегда расшифровываемыми символами, этот текст открыт к многочисленным интерпретациям.
Перед началом чтения следует так же знать, что эту книгу, которую критики называли поэмой в прозе, высоко ценит Джефф Вандермеер, а он плохого не посоветует.
Издательство «Найди лесоруба».
У моего любимого беларуского издательства «Мяне няма» (Варшава) есть боевой товарищ «Лысы чэрап», выпускающий неформатные для этого издательства, но от того не менее беларуские книги. А у меня есть традиция — в автобусе, мчащемся от одной европейской столицы к другой, читать книги ставших уже родными беларусов. На днях как раз прочитал две, про одну позже, про другую — сейчас.
«Крестик» Сергея Кравченко («Забыть в электричке», вот тут я про неё писал) — ни что иное как записные книжки, грустные и смешные, как любые писательские записные книжки, в меру откровенные — потому что всё же предназначенные для печати — записки и выписки наблюдательного, едкого, остроумного человека (все три этих качества хорошо видны и в первой книге), который в основном задумывается об одиночестве — том самом, простите, экзистенциальном, — взаимном непонимании, окружающем абсурде. Очень странно, но эта тоненькая книжка напомнила мне любимого «Снеговика» Вадика Королёва — там тоже за смешным абсурдом и лиричностью лирического героя скрывается ощущение совершеннейшего какого-то слишком шумного одиночества, присущего, так сказать, нам всем. Тем и живём.
«Думаю, иногда стоит просто идти домой».
Издательство «Лысы чэрап».
Что-то сказал поэту и журналисту Александру Дельфинову про наше издательство для его текста о Берлинской книжной ярмарке, в которой мы участвуем (на картинке не наши книги, но внутри есть и мы). А выдающуюся книгу Дельфинова «Смирнов пытается вспомнить», изданную нами, вы можете купить у нас и во всех «Бабелях» мира.
Читать полностью…
Константин Сотонин, культуролог и философ, автор удивительной теории зудов и интерпретатор Сократа (надеюсь, все читали его прекраснкю книгу «Сократ. Введение в косметику», а если нет — не откажите себе в удовольствии), был так же родителем одной из самых красивых утопических идей ранних двадцатых — идеи философской клиники. Если сильно упрощать, то он придумал (не первым, конечно) использовать философию в медицинской практике, а именно — для лечения недовольства, не путать с неудовольствием: неудовольствие свойственно личностям в отношении чего-то конкретного, в то время как недовольство — понятие абстрактное, ни на что конкретно не направленное, тем не менее мешающее жить и трудиться. Именно для лечения последних и нужен врач-философ. В остальном здесь всё как принято — обследование, постановка диагноза, выбор лечения: «Для врача-философа единственной самоцелью является радостность или спокойствие личности».
С диагностикой тут довольно понятно, особенно спустя сто лет: «Недовольство есть психическое состояние эмоционального характера, существенными чертами которого являются: угнетённое состояние духа; чувство неудовольствия от большинства окружающих объектов и безразличие к остальным; отсутствие или малое количество радостных переживаний, их быстрое исчезание и замена обычным угнетённым состоянием...» И так далее, говоря по-нашему — депрессия (в брошюре «Идея философской клиники» Сотонин много места уделяет классификации недовольства, от иррационального неудовольствия от физической боли, через бред и галлюцинации, к переутомлению организма; отдельно Сотонин выделяет эротическое недовольство — примерно безответная любовь, недовольство социального и интеллектуального происхождения в смысле отрицательной оценки своего и вообще человеческого бытия, плюс скука, то есть не приобретённое, а изначальное отсутствие интересов).
В качестве терапии Сотонин предлагает эстетическое воздействие на больного и различные другие воздействия, включая гипноз. Но главное — философская диететика, то есть терапевтический образ жизни недовольного, имеющий целью устранить недовольство, перестройка всего миросозерцания пациента разными средствами, от психологического воздействия до диеты и снотворных или успокоительных средств, а так же философского лечения, то есть психотерапии, при некоторых диагнозах — внебрачные отношения, онанизм и так далее— просто и понятно (на самом деле всё значительно серьёзнее и подробнее, с детальным, хоть и предельно сжатым, описанием недовольств и способов их лечения, скажем, интеллектуальное недовольство лечится просвещением, а внушённое — обратными внушениями).
«Идею философской клиники» Сотонин написал в 1922 году, спустя два года он стал одним из идеологов НОТ — научной организации труда (основанной, в том числе, на преодолении недовольств — или зудов — как главном способе достижения счастья индивидуума и, как следствие, полном его включении в труд на благо общества). Большевикам потребовалось примерно пять лет, чтобы осудить утопию Сотонина, назвать её «чуждой философией» и «полубезумным бредом» и посадить философа на три года, сломав ему жизнь: после освобождения он работал инженером-химиком, в начале сороковых исследовал местность для основания новых химических заводов, провалился в прорубь и умер от туберкулёза в 1944 году. Место его погребения традиционно неизвестно. Излечить общество ему не удалось.
Спустя сто лет после первой публикации книга издана казанским издательством «Смена».
Мы сделали это — снова пишу про новинки нашего издательства — мы сделали это! Только что пришла из типографии книга профессора Фрайбургского университета Генриха Киршбаума «Революция терпения. Беларуский бриколаж», в которой осмысляется этика и поэтика беларуских событий 2020-2021 годов. Это очень крутая книга — собрание эссе, позволяющее не разобраться даже, а именно понять, что же происходило в Беларуси во время протестов, в которые мы все так верили.
И — да, мы не смогли выбрать обложку, так что выпустили книгу в двух, одна — Виктора Меламеда, вторая — Ильи Скубака и Яны Шварц.
Приходите!
Князев вполне может стать архетипической фигурой романтического молодого человека, который возомнил себя поэтом, но им не стал, и от которого все в конце концов отвернулись. Но нужно писать о нем, снимать кино, может быть. Не для романтизации, а для проблематизации и возможного позитивного влияния на отчаявшихся максималистов. Его история может стать для кого-то спасительной или хотя бы поучительной...
Герои Михаила Калужского – заложники истории или, точнее, нескольких историй. Марина и Шмелин существуют в буквальном безвременье – эпохальном провале между двадцатым и двадцать первым веком. Фукуямовский конец истории, казалось бы, произошёл. Но уже понятно, что произошёл отнюдь не бесповоротно...
Удивительно, что дебютный роман важной, хоть и забытой на время британской авангардистки Энн Куин «Берг» был экранизирован — картину Killing Dad в сети называют «чёрной комедией», что, конечно, никак не вяжется с вязкой, мрачный атмосферой этого фрейдистского модернистского психопатологического триллера, запутанного и галюциногенного. Эта небольшая книга только что вышла по-русски (перевод Ольги Джангольской), и теперь мы можем познакомиться с одним из самых странных текстов британской литературы середины ХХ века.
«Мужчина по имени Берг, сменивший имя на Греб, отправился в город у моря с намерением убить своего отца…» — именно с этой фразы начинается книга, вызывающая в памяти тексты Роб-Грийе и Саррот (исследователи пишут — не факт, что Куин была знакома с «новым романом») и отправляющая настойчивого читателя в пьяное и сновидческое путешествие, в котором сходящий — или уже сошедший — с ума главный герой пытается, но всё никак не может убить отца. И сам Берг, и читатель вместе с ним, не понимают, что происходит на самом деле, а что является порождением воспалённого воображения главного героя, и именно эта атмосфера бреда, как мне кажется, и есть главное достижение Куин. «Берга» называли беккетовской историей, такой же жестокой, но без юмора, — влияние Беккета, и правда, чувствуется, но без него вообще сложно, если ты авангардист, а за окном шестидесятые (книга была написана в 1964-м).
Энн Куин всю свою короткую жизнь страдала сильным психическим расстройством, безуспешно лечилась электрошоком и покончила с собой — утопилась, буквально ушла в море — в возрасте тридцати семи лет. Её дебют называли социальным сюрреализмом и «Грэмом Грином под кислотой», а её тексты были заново открыты лишь в двухтысячные.
Издательство «Найди лесоруба».
Это только на первый взгляд может показаться странным, что знакомство с выдающимся американским писателем-южанином Харри Крюзом начинается у русскоязычного читателя с его автобиографии — с чего бы, кажется, читать автобиографию человека, фамилию и имя которого ты слышишь впервые. Между тем, «Детство. Биография места» (пер. Джамшеда Авазова) — едва ли не основная его книга, которая многое объясняет и вообще готовит читателя к более лёгкому восприятию его книг, которые, дай Бог, будут переведены.
Кто-то, не помню кто, написал про этого писателя, что он идеально подходит под определение выдуманного критиками жанра «южная готика» — он родился и сформировался на Юге, писал свою жестокую и резкую прозу о южанах, осоловевших от невзгод и, не зная другой жизни, привыкших к ним, и отрицал — как и его коллеги, взять хоть ту же Фланнери О’Коннор, — существования этого жанра и возможность объединения столь разных писателей под одной вывеской. «Детство» начинается за десять лет до рождения автора, первая короткая глава посвящена его отцу, который умер во сне, когда Харри ещё не исполнилось двух лет, вторая — боле длинная — рассказывает о жизни с его «вторым отцом», братом настоящего, алкоголиком и безумцем, по своему любящим сына и жену. Из книги мы узнаем, как варить голову опоссума (надо вырезать ему глаза и закопать их зрачками вверх, потому что после твоей смерти — а ты обязательно когда-нибудь умрёшь — он пойдёт искать тебя, чтобы отомстить за то, что ты его съел, и не найдёт, потому что будет смотреть вверх, а ты будешь внизу), как чистить зоб петуха и чинить зубы мула, чтобы скрыть его возраст, а ещё когда надо заканчивать пороть собственного ребёнка — последнее определяется по его плачу. «Детство» — собрание поучительных притч из жизни захолустья даже по меркам американского Юга, — притч, чьими моралями ты никогда не сможешь воспользоваться, потому что никогда не окажешься в схожей ситуации, но которые надолго захватят твоё воображение, вообще тебя целиком. Потому что это проза такого высокого накала, такой божественной чистоты и искренности, каких мало.
«Детство» — путешествие по миру той самой американской южной готики, стараниями величайших авторов ХХ века давно превратившейся в миф, страшный и притягательный. Это проза, изъясняющаяся простым языком и поднимающаяся едва не до библейских высот, рассказывает о двадцатых и тридцатых годах прошлого века — о том времени, когда упомянутый миф как раз и рождался, чтобы сформировать великую литературу. И если единственный след, оставленный мелкими, несчастными и, чего уж, далеко не лучшими людьми, о которых идёт речь в выдающейся книге Крюза, в этом, то уже хотя бы потому они достойны памяти в веках.
Издательство Kongress W Press.
А вот ещё одна новая книга нашего издательства, только что вышедшая, — «Война» Максима Д. Шраера, собрание его новых стихов и переводов. Она совсем небольшая и крайне насыщенная. Мне кажется, очень честное и сильное поэтическое высказывание. Приходите за ней!
Читать полностью…
Это только кажется, что тексты Стига Дагермана разные. Они, конечно, очень отличаются и жанрово, и по стилю, но — во всяком случае, три его книги, переведённые на русский, свидетельствуют об этом, — говорят (вернее, кричат) всё об одном. Это одно — страх.
Сюрреалистический «Остров обречённых», с которого началось знакомство русскоязычного читателя с текстами Дагермана, говорил о страхе перед неизвестностью. Потрясающая репортёрская «Немецкая осень» — о страхе побеждённого, поверженного и, часто, приговорённого к мучениям. Недавно вышедший на русском дебютный роман Дагермана «Змея» (перевод Наталии Пресс) говорит об иррациональном страхе вообще — о страхе не перед смертью даже, а перед самой жизнью, беспощадной и часто довольно мучительной.
Две части этого небольшого романа — первая повествует и насилии, которое прорывается вдруг из всех персонажей, не могущих жить в ожидании войны, об одержимости убийством, вторая говорит о компании солдат, не могущих уснуть из-за выжигающего изнутри всё того же страха и пытающихся занять друг друга историями, — две эти части объединяет вынесенная в название змея как символ этого страха (вообще, интересно было бы проследить животные воплощения этого страха и ужаса, как сова — Сова — в грандиозных «Щенках» Павла Зальцмана).
Написанный и изданный в 1945 году, этот наполненный символами и смешивающий реальность и болезненные фантазии роман словно фиксировал непроходящую травму, нанесённую Второй мировой войной — и травму, наносимую войной вообще, пусть и происходящей «где-то», — и отсутствие выхода из этой травмы, из этого страха, съедающего душу. Дагерман покончил с собой в 1954-м, в возрасте 31 года.
Издательство Ивана Лимбаха.
«Горький» вернулся — пока ещё не в полном объёме, но вернулся, и это не может не радовать. И — вот, пожалуйста, опубликованое там предисловие Валерия Шубинского к изданному нами (и подготовленному Валерием) полному собранию стихотворных текстов Леонида Липавского и Якова Друскина. Почитайте, это очень интересно, и приходите за книгой.
Читать полностью…
Заканчивается читательское голосование первого сезона литературной премии «Дар». Оно удивительное — стоит 10 евро, все деньги пойдут номинантам. В шорт-листе — изданная нами книга «ПГТ Диксон» Виктора Меламеда, первая часть его «Трилогии», которая — трилогия — только что вышла у нас отдельным изданием. Голосуйте за наших!
А вот что пишут критики и эксперты.
Первый художественный текст художника и графика Виктора Меламеда производит впечатление довольно сногсшибающее — это абсурдистский текст, сюжет которого пересказать почти невозможно, а персонажи кажутся пародией на самих себя. В каком-то смысле момент, в котором мы читаем этот неспокойный, тревожный текст определяет то, как мы его неизбежно воспринимаем. Чем неспокойнее снаружи, тем тревожное чтение. Однако даже на таком маленьком пространстве Меламеду удается добиться какого-то человеческого измерения текста, его персонажи оказываются сочувствующими и живыми, а не просто абсурдистскими масками, а звучащее слово, даже распадающиеся тени пушкинских строк, становится заклинанием утешения.— Лиза Биргер
Читатель, устремившись в мир этого текста, как на силовое поле в фантастических фильмах, наталкивается на феномен абсолютного остранения: он видит мир, описанный изнутри него самого, говорящий искаженным языком, только внешне похожим на наш. Слова русского языка забыли себя, превратились в знаки, символы, речевые формулы, застывшие, как заклинания и материальные, как вещи. Сверхлюди, недолюди, маленькие животные… Все они говорят цитатами: кто из попсовой книжки «1000 золотых афоризмов», кто из Пушкина (почему-то из «Руслана и Людмилы») <…> Собственно, этот текст — это такая чашка Петри культурной памяти. Растет там что-то, растет… И тому, что там растет, совершенно все равно, можем ли мы это понять — или нет.— Евгения Вежлян
В связи с тем, что мои любимые друзья Миша Калужский и Наташа Конрадова подарили мне на день рождения крошечную и совершенно неизвестную мне книжку Александра Тарасова-Родионова «Трава и кровь. Линев», изданную в Ленинграде в 1926 году, а меня хлебом не корми, но дай почитать что-нибудь, изданное в Ленинграде в 1926-м или где-то рядом, я полез рыться в сети и обнаружил много чего интересно.
Этот самый Тарасов-Родионов был непростым парнем. Он прошёл всю Гражданскую, участвовал в аресте атамана/генерала Краснова, о чём последний написал в воспоминаниях, и даже, кажется, принимал некоторое участие в аресте царской семьи (про это ещё стоит почитать) (в отдельной скобке – а вы знали, что Краснов номинировался на Нобелевскую премию мира по литературе? я не знал, про это тоже надо почитать). Был участником подавления Кронштадтского восстания. Сергей Есенин называл его «настоящим художником» – правда, известно это лишь со слов самого Тарасова. Тарасов-Родионов был активным участником РАПП, а до того участвовал в создании литературного объединения «Октябрь» (Артём Весёлый и, например, Юрий Либединский, чьи ранние тексты я очень ценю). Дискутировал с Троцким, сразу – еще в двадцатые – приняв сторону Сталина. Бойд пишет, что во время командировки в Берлин Тарасов-Родионов уговаривал Набокова вернуться в Советскую Россию (не уговорил, но, кажется, именно из повести Тарасова «Линев» Набоков взял фамилию для одного из персонажей «Дара»). Ну, и так далее, там ещё много всего. Начиная с 1937 года Тарасова-Родионова активно травили в прессе, 27 апреля 1938 года арестовали по обвинению в шпионаже, 3 сентября писатель приговорён и в тот же день расстрелян на страшной «Коммунарке»
Книжка, к слову, хорошая – очередное переизобретение языка, а ещё восстание Чехословацкого корпуса, Тюмень, соперничество американских и французских шпионов, обязательные для ранней советской литературы описания природы, название прекрасно, а первая фраза вполне могла бы встать в один ряд лучших первых фраз мировой литературы, составленный моим любимым другом Арменом Захаряном: «Крестьяне деревни Вершневой упорно утверждают, что Линев похоронен на опушке бора, вблизи просёлочной дороги, на берегу Пышмы». Очень хочу теперь её переиздать (после того, как её автора расстреляли, ни одной его книжки не переиздавали (кроме – в 1990-м – его дебютной и самой известной повести «Шоколад», написанной на основе реальных событий – Тарасов-Родионов как раз служил следователем в военном трибунале; к слову, «Шоколад» сравнивали с «Жизнью и гибелью Николая Курбова», но повесть Эренбурга вышла позже), особенно эту и другие, тоже про Гражданскую войну, теперь и их надо читать), но переиздать не просто так, а с обширным историческим комментарием, и даже знаю, кого мечтаю позвать комментировать. Но до этого момента ещё надо дотянуть, что, прямо скажем, с каждым днём становится всё сложнее.
Нечетная сторона в поэзии — начало ритма с перебоями ударных и безударных...
Когда я был мал и знал всё, что знал, я ходил в одно там ЛИТО, и однажды парент из нашей группы, фамилию не помню, прочитал лирическмй, пронизанный светлой грустью собственный рассказ, в котором описание романтических похождений героев чередовались с техническими описаниями работы лифта. Странным образом я вспомнил этот рассказ — и ещё «теоритические» мультидисциплинарные изыскания Сергея Курёхина, — читая книгу Игоря Савченко «Доказательство», выпущенную издательством «Лысы чэрап».
Савченко, прежде всего, — важный беларуский фотограф (а ещё дайвер, экс-инженер и человек, у которого с одной выставки как-то исчезла работа — из серии «Невидимое»!). Писать тексты он начал ещё в девяностые, и вот в книге «Доказательство» собраны его тексты разных лет, объединённые совершенно концептуалистской идеей — на четырёхстах страницах они имитируют научно-исследовательские статьи на разные темы, от оптики до языкознания. В какие-то — справедливости ради, частые — моменты эти тексты вполне могут сойти за настоящие, пока не вспоминаешь, что принадлежат они перу одного человека.
«Доказательство» — уникальный в своём роде и при том совершенно курёхинский литературный проект, доведённый до абсолюта. В принципе, можно попытаться нанизать эти поразительные тексты на более или менее единую и сюрреалистическую идею об отсутствии общего языка и взаимном категорическом непонимании, царящем между людьми. Но можно и не нанизывать, а просто восхищаться виртуозной мистификацией. Ну, или верить, что всё оно так и было — и есть.
Издательство «Лысы чэрап».
В среду, 9 апреля, в берлинском «Бабеле» — презентация изданной нами книги Виктора Меламеда «ПГТ Диксон», первая часть которой вошла в шорт-лист премии «Дар». Экспериментальная проза такого накала, что порой становится больно. Книга о насилии, инакости, любви и войне, о нас с вами. Предисловие (два предисловия) написала Линор Горалик. Приходите, если вы в Берлине, не пожалеете.
Читать полностью…
Сразу две изданные нами книги вошли в поэтический обзор Льва Оборина на «Горьком», спасибо большое!
Для Бень 2022-й был еще и годом личной потери, и стихи, написанные в это время, передают ощущение кромешного отчаяния, растерянности — что ощутимо сказывается на поэтике: постобэриутское письмо, активно использующее игру слов, сменяется письмом отчасти исповедальным и нарративным...
...апокалиптическое перечисление «чужих подробностей» имеет обратную сторону: рассеянное можно собрать, сконструировать из него несусветный сюжет, которому читатель не сможет не сочувствовать...
Галопом по Европам.
Если всё пойдёт по плану, что в последнее время не всегда получается, то 4-6 апреля мы будем в Берлине, представлять на книжной ярмарке Bebelplatz наше издательство, везём много книг, в том числе и самые новинки, и участвуем в программе: в субботу. 5 апреля, утром на нашем стенде (номер 20) Максим Д. Шраер подпишет свою новую книгу стихов «Война», а 6 апреля, в воскресенье, в пять Виктор Меламед и Генрих Киршбаум представят свои книги «ПГТ Диксон. Трилогия» и «Революция терпения. Беларуский бриколаж». Кроме того, в субботу, 5 апреля, мы принимаем участие в мероприятии с названием «Открытый питчинг книг. Болевые точки: как писать о современной России так, чтобы это читали во всём мире», самим интересно.
А потом, 8 апреля, во вторник, в венском «Бабеле» тоже поговорим о нашем издательстве и его планах на будущее.
Прямо европейская гастроль. Будем очень всем рады!
Крутая новость — в «Альпине» выходит считавшийся утерянным, но найденный в архиве Розановой роман Эдуарда Лимонова «Москва майская», написанный в Париже в середине восьмидесятых и рассказывающий о Москве конца шестидесятых (и о её обитателях). Очень, очень жду, теперь и вы ждите.
Читать полностью…
Зубной техник Отто Ротшток, член НСДАП, выстрелил в журналиста и писателя Гуго Беттауэра в его редакции 10 марта 1925 года, тяжелораненного Беттауэра поместили в больницу, где он и скончался 26 марта – ровно сто лет назад. Это – первый информационный повод. Второй – на русском языке (перевод Анны Кукес) только что вышла самая известная книга Беттауэра – написанная в 1922-м, экранизированная в 1924-м, надолго забытая и изъятая из небытия лишь в конце восьмидесятых небольшая повесть «Город без евреев» – текст, который на наших глазах вновь обретает актуальность.
В этой сатирической повести Беттауэр (кстати, в возрасте восемнадцати лет принявший протестантизм) рисует картинку из альтернативной (на тот момент) истории: австрийский канцлер под ликование общественности предлагает Народному собранию поддержать его инициативу по изгнанию из страны всех евреев, естественно, исключительно из гуманизма и желания достичь всеобщей справедливости. По Беттауэру, Народное собрание голосует «за», евреи покидают страну, которая в результате приходит в полную негодность…
Справедливости ради, Беттауэр поплатился жизнью не из-за «Города без евреев», он и без этой повести слыл нарушителем спокойствия и скандалистом, выступал за всевозможные либеральные ценности, издавал эротическую газету и защищал право женщин на аборты и вообще равноправие – нацисты этого не любят. И его наивный памфлет так и остался бы просто забавной, социальной сатирой, курьезным литературным документом своего времени, если бы другой уроженец Австрии спустя без малого двадцать лет не решил избавить свою и прилежащие страны от евреев куда более радикальным образом. Впрочем, Гуго Беттауэр об этом уже не узнал.
Издательство Ibicus press.
...на самом-то деле автор выполнил куда более сложную работу, чем та, что заявлена и в названии книги, и в аннотации к ней,
Давненько, кажется мне, я не писал про новинки нашего издательства (шутка), а они есть. Вот, только что пришла из типографии новая книга Виктора Меламеда «ПГТ Диксон. Трилогия». Если вы читали его «ПГТ Диксон» (между прочим, шорт-лист премии «Дар»), то это была первая часть. Теперь есть законченная трилогия под единой обложкой, и она ошарашивает ещё сильнее. Витя продолжает экспериментировать с языком и построением сюжета, продолжает говорить о любви, насилии и инакости, продолжает завораживать поэтическими образами (написавшая уже два — к ПГТ и трилогии — предисловия Линор Горалик неспроста считает эту прозу поэзией). Это очень странный, очень красивый, не сразу понятный, но моментально захватывающий текст. И — вот он, приехал из типографии, налетайте.
Читать полностью…
Я только что дочитал «Саттри» – великий, огромный, сложнейший и совершенно захватывающий роман Кормака Маккарти (перевод Максима Немцова). Рецензию или что-то подобное я писать не осмелюсь, скажу лишь, что это совершенно грандиозная, ни на что не похожая книга, житие никчёмного, неплохого по сути человека, который, словно перекати-поле, влачит своё существование, несомый неумолимым, но таким же бессмысленным роком. Это собрание историй, порой страшных, порой смешных, неизменно абсурдных и часто трагических, потому что жизнь – тлен, и не стоит об этом забывать, – так вот, это собраний историй о главном герое Саттри, которого преследует смерть, и окружающих его людях, вполне заслуживающих название «отбросы общества», а между историями – затемнение, как в фильмах Балабанова. Это абсолютно внежанровый текст, не укладывающийся ни в какие рамки и не следующий никаким законам. Великая книга.
Издательство «Иностранка».
Горе, ушёл Вадим Жук...
Не из топких подземелий, а с небес,
В двор-колодец набирается вода.
Петроградских переулков тёмный лес,
Мне не выбраться отсюда никогда.
Петроградского модерна завиток,
Разрисованная волглая стена,
Нескончаемый из горлышка глоток
Пролетарского тяжёлого вина.
Это с Кронверкского ты поворотил
До Пушкарской на Татарский без татар,
Мокрый ветер вмолотил и вколотил,
Свет белёсых и слипающихся фар
В твой потерянный, глядящий в никуда…
В лавке время отпускается на вес.
В двор-колодец набирается вода,
Не из топких подземелий, а с небес.